сил:
- Машина? Какая машина?
- Вообще машина. Машина с большой буквы.
Юнгман встал, уронил табурет и даже не заметил этого. Его, кажется,
прорвало:
- Человечество... прогресс... процветание... свобода, равенство,
братство и счастье... Чушь! Человек пребывает в приятной уверенности,
что он является если не центром вселенной, то уж хотя бы царем природы
здесь, на нашей планете. Чушь, чушь! С той минуты, когда первая обезьяна
взяла в руки палку и привязала к ней камень, человек возник и сразу ис-
чез, потому что появилась Машина. Нет человека в природе! Есть Машина, и
есть полужидкие создания, которые при ней прижились. Человек как вид
давно уже не подвержен эволюции, за него эволюционирует Машина. Идет
эволюция Машины, и человек является только средством этой эволюции, так
сказать, мутагенным фактором. Машина вполне сознательно отбирает себе
людей. Когда-то ей понадобились люди с хорошо развитой кистью - они были
отобраны и дали потомство, прочие сгинули. Ей нужны люди с хорошо разви-
тым мозгом, на случай возникновения каких-либо кризисных ситуаций,пожа-
луйста, человек имеет мозг, стократно превосходящий тот, который ему не-
обходим повседневно. Машина не подчиняет себе людей, это смешно - она их
отбирает и развивает в соответствии со своими потребностями. Сегодняшни-
ми своими потребностями, заметьте. Эволюция слепа. Каменный топор не
знал, что ему предстоит стать бронзовым, потом железным, потом бензопи-
лой. Он просто потихонечку превращается из одного в другое. Цели у эво-
люции нет. Точнее, ее никто не знает - ни Машина, ни, тем более, чело-
век. Конструктор, создающий новую форму Машины - ракету, скажем,- знает
о результате своей работы не больше, чем космическая частица, поражающая
яйцеклетку...
- Подождите, Юнгман,- сказал Петер.- Машина, по-вашему,это...
- Совокупность всех машин и механизмов, существующих сейчас в мире.
- Ага,- сказал Петер и задумался. Ему представились на миг расползши-
еся по континентам железные шевелящиеся заросли, маслянисто блестящие,
сверкающие, ветвящиеся, как кораллы...
- ...как кораллы,- подхватил его мысль инженер Юнгман, и Петер снова
стал его слушать.- Новые слои нарастают, старые отмирают, все это приоб-
ретает самые причудливые формы - притом старые слои не умирают сами со-
бой, новые душат их, отнимая металл, энергию, людей - это приводит к
конфликтам...
- И государственные границы,- напомнил Петер.
- Нет,- сказал Юнгман.- Это другое. Государственные границы для Маши-
ны - это как бы клеточные мембраны, они создают необходимую для развития
разность потенциалов... впрочем, когда эта разность превосходит крити-
ческую, границы не выдерживают...
- Тогда война?
- Не обязательно. Аншлюс, колонизация, свободная торговля...
- А война?
- Война, мне кажется,- это когда у Машины возникает что-то вроде ра-
ковой опухоли, и она ее удаляет...
- Интересно,- сказал Петер.- А когда мы станем ей не нужны, нас...
того?
- Ну что вы,- сказал инженер,- как это - не нужны? Люди всегда будут
нужны Машине, они - источник ее развития, ее изменений. Изменения всегда
должны приходить извне, развития изнутри быть не может. Другое дело, что
Машина вольна изменять нас самих по собственному своему усмотрению. Но
что в этом страшного? Мы с вами - вид, выведенный ею искусственно. Ну и
что? Вы чувствуете свою неполноценность?
- Да как сказать... До сих пор не чувствовал.
- Инженер! - вдруг заговорил Армант, голос его был напряженный и зве-
нящий.- Получается, что вы отождествляете свою Машину с Богом?
- Ну что вы,- сказал Юнгман,- какой бог? Организм, только и всего.
Большой и сложный организм. Подумаешь, человеков выводит. Мы вот выводим
новые породы собак - что мы, боги после этого? И вообще... бог... Бог не
должен совершать таких ошибок. А то - уроды разные... тупиковые ветви
эволюции... пирамиды там... и прочее. Хотя, может быть, создание Бога -
это и есть цель эволюции Машины? Бог из Машины... Только тогда, навер-
ное, и человеку надо будет перестать быть лишь смазкой в ее шестеренках
и возвыситься до нее. Всемогущество как цель... а если оно будет достиг-
нуто и станет средством - тогда что? Новый виток? Ладно, пойду я...
Он поставил табурет на место и вышел. Утром его видели: совершенно
спокойный, он обошел все участки, отдал несколько дельных распоряжений,
потом вошел на мост, прошел по нему до самого конца - четыреста тридцать
метров на тот момент,- долго стоял там, а потом прыгнул вниз. Армант,
дежуривший в это утро с камерой возле моста, проследил объективом его
падение до самого конца.
- Какая мелкая, себялюбивая сволочь! - негодовал господин Мархель,
расхаживая по штабу; Петера он зачем-то притащил с собой.- Он что, не
понимал, к чему это приведет? Как мы теперь будем снимать сцены с ним?
А? Что молчишь? - обернулся он к генералу Айзенкопфу, который тоже рас-
хаживал по штабу, но с меньшей скоростью и большей амплитудой, вместе
они смотрелись как маятник стенных часов и маятник Фуко.- Может, перес-
нять все это? А где исполнителя взять?
- Любого из моих - дарю,- сказал генерал.
- Типаж не тот,- сказал господин Мархель с досадой.- Не тот, не тот,
не убеждай меня! - он выставил перед собой ладонь.Хоть он и сволочью
оказался, а вспомни - какое лицо, а? Какие жесты!
- А может, так и сделать - мол, сволочью оказался? - раздумчиво ска-
зал генерал.
- Да что ты говоришь? - возмутился господин Мархель.- Как это может
быть, чтобы человек, который замыслил великое дело, и вдруг - сволочь?
Нет, Йо, ты не понимаешь...- Он забегал еще быстрее.- Ты ни черта не по-
нимаешь. Тогда получается, что мост - это творение сволочи, а тогда -
для чего он его замыслил и куда это смотрел генерал Айзенкопф? Что ска-
жешь?
- А вот ты его сам и сыграй,- предложил генерал.
Господин Мархель задумался.
- А что, Йо,- сказал он медленно,- это, кажется, идея. Это надо об-
мозговать. Значит, так: у нас есть большая сцена представления проекта,
у нас есть несколько сцен, где он на строительстве, и несколько, когда
он за работой...
- Вы уже играете одну роль,- напомнил Петер.
- Вот и отлично,- сказал господин Мархель.- Выйдет так, что инженер
сам вершит суд над изменниками.
- Вы в форме кавалергарда,- напомнил Петер.
- Да кто заметит! - начал было господин Мархель, но перебил сам себя:
- Верно, майор. Кому надо, заметят. Суд уже не переснять - или перес-
нять?
- Нет,- сказал Петер.- Вы там в одном кадре... с теми.
- Жаль,- сказал господин Мархель.- А тебе, майор, это урок: впредь
снимай так, чтобы было легко монтировать. Так, это отпадает. Что делать?
- Слушай,- сказал генерал,- эта сцена прыжка - она у тебя есть?
- Есть,- сказал господин Мархель.- Издалека, правда.
- Тогда дело можно представить так, что его застрелил снайпер,- ска-
зал генерал.
- Точно, Йо! - вскричал господин Мархель.- Ну ты и голова! И не поду-
маешь, что генерал!
- Стараемся,- сказал генерал, польщенный.
- Как сделать только, чтобы понятно было, что это снайпер? Телеобъек-
тивом... или в титрах просто? А, майор? Что скажешь?
- Можно просто в титрах,- сказал Петер.- А вообще-то... Есть кадр, я
его снимал со спины, и он как раз закашлялся и вот так наклонился и
схватился за грудь...
- Точно! - воскликнул господин Мархель.- Это то, что надо! Блестяще.
Ну майор, ну молодец, это ж надо же так, а? Какие у нас люди, Йо, да с
такими людьми нам бояться нечего, такие за нами и в огонь, и в воду, и к
черту в пекло...
Они смонтировали кадры, снятые Армантом, с тем, что неделей раньше
снял Петер, и получилось именно так: инженер стоял на мосту, потом вдруг
наклонился вперед, схватился за грудь, и дальше он уже летел вниз, в
бездонную почти пропасть, и камера безжалостно прослеживала его полет.
- Теперь надо траурное построение,- сказал господин Мархель.
- Можно использовать кадры построения при открытии строительства,-
сказал Петер.
- Нет,- сказал господин Мархель.- И пусть стоят, обнажив головы. Вы-
берите момент, когда стрельбы не будет, и снимите.
Начались трудности с подвозом. Чтобы обеспечить стройку всем необхо-
димым - материалами, боеприпасами, едой, водой, горючим и вообще всем на
свете, поскольку на месте, естественно, ни черта не было и быть не мог-
ло,- так вот, для этого требовалось не меньше шестисот авторейсов в сут-
ки. Запасы, созданные заранее, растаяли моментально, с первыми же труд-
ностями, а трудности, наоборот, все росли и росли. Авиация противника
переключилась на дороги. Прикрыть зенитками все сотни километров дорог
не было ни малейшей возможности, истребители по известным причинам вооб-
ще старались держаться подальше отсюда, поэтому вскоре шоферы даже под
страхом расстрела отказались ездить днем - удавалось проскакивать лишь
одиночным машинам. За ночь удавалось перевезти едва ли половину необхо-
димого, тем более что и по ночам никаких гарантий не было: то налетали,
как мошкара, легкие ночники и забрасывали грузовики мелкими бомбами и
термитными шариками, то тяжелые - эти развешивали в небе "люстры" и бом-
били неторопливо и прицельно, как на полигоне.
Вскоре стало совсем плохо с едой, воды выдавали по пол-литра на чело-
века, и зенитный огонь стал не таким оголтелым. Чего по-прежнему хвата-
ло, так это горючего для генераторов - сварка! - и всякого строительного
железа.
Вместо инженера Юнгмана назначили другого - Ивенса. Этот был кругло-
лиц и рыжеват и двигался замедленно, будто его рукам, ногам и туловищу
приходилось преодолевать несильное, но вполне ощутимое сопротивление. Он
принял дела от заместителя Юнгмана - майора Копитхеера; Петер при этом
присутствовал. Они обошли стройку, а потом Копитхеер взял свое новое на-
чальство за пуговицу и стал ему объяснять насчет формулы Кракси-Хомберга
и модифицированной формулы Бернштейна - как начальство знает, всегда все
считают по Кракси-Хомбергу, а Кракси и Хомберг интеграл сигма-эль-эф
принимают за ноль, хотя при больших значениях эф зависимость сигма-эпси-
лон становится нелинейной, а мы имеем дело как раз с очень большими зна-
чениями эф, а это значит, что в пограничном слое возникнут напряжения,
совершенно не учитываемые в расчетах, поэтому он, Копитхеер, осмелился
посчитать по формуле Бернштейна, хотя это и запрещено по ряду причин,
начальству, разумеется, известных - начальство покивало,- и вот какой
результат у него получился; более того, он полагает, что покойный Юнгман
тоже считал по этой формуле - не сразу, а дня за три до того, потому что
брал у него справочник, а сегодня он, Копитхеер, справочник этот забрал
обратно, а там закладка именно на этой странице, понимаете? Да-да-да.
Именно так. Вот и он, наверное, тоже - посчитал-посчитал, да и прыгнул с
моста. Прыгнул? Почему прыгнул? Его же убил снайпер. Какой снайпер, что
вы? Уверяю вас, именно снайпер. И формула Бернштейна не применяется сов-
сем не по тем причинам, о которых вы думаете. Бернштейн не учитывает
продольного сцепления силовых элементов, кроме того, он ведь неокантиа-
нец, субъективный идеалист - так что, инженер, не запудривайте разными
глупостями мозги себе и другим. Идите.
Копитхеер постоял, потом порвал свои бумаги пополам, еще пополам,
смял их и бросил в пространство перед собой, пнул ногой нечто воображае-
мое и ушел, бешено-бледный, яростно отмахивая левой рукой комментарии к
какой-то произносимой про себя фразе. Петер, дождавшись ухода Ивенса,
подобрал брошенные бумаги и сунул их в карман. С этим следовало разоб-
раться подробнее.
Построение по случаю панихиды по инженеру Юнгману было назначено на
пятнадцать часов. Саперы стояли, сняв каски, и генерал Айзенкопф говорил
речь. Речь была длинная, хотя и укладывалась примерно в следующее: он
