- Но я голоден!
- Он сказал, что все будет.
Летучий Хрен принял Петера с распростертыми объятиями. Это на памяти
Петера еще никогда добром не кончалось. Всегда за этим следовало что-ни-
будь... мм... экзотическое. А тут еще и тон разговора: и гениален-то у
нас один Петер Милле, и потери в личном составе агромадные, аж пять че-
ловек (двоих завалило при бомбежке, один стал заговариваться, и еще две
машинистки не убереглись и забеременели), а учитывая, что задача под си-
лу лишь подлинному таланту, так она грандиозна и значительна, тем более
что через завесу секретности кое-что просачивается, и он, Летучий Хрен,
глядишь, и плюнул бы на все и поехал сам, но - приказ есть приказ, он
вынужден подчиняться... Петер сразу понял, что параши не избежать, поэ-
тому сидел тихо, в ударных местах кивал и думал, как это все обернется с
Брунгильдой - а надо ли, чтоб оно как-то оборачивалось? - и не таких ви-
дали - а жаль...
- Итак,- бодро продолжал Летучий Хрен,- группу будем формировать за-
ново, потому что пополнение прибыло и следует пускать его в дело, а Вар-
га твой уже оперился и ему пора давать работать самому, возьмешь двух
новеньких, я их тебе покажу, и еще должен приехать какой-то из минис-
терства пропаганды - будет старшим. Сам понимаешь, что старшим он будет
только формально, потому что - ну что чиновник может смыслить в наших
делах? Остальное ты знаешь все, готовься, послезавтра - адью!
- Я есть хочу,- сказал Петер.
- Тебя что, Камерон не накормил? Плохо. Бездельник. Ада! Ада! Где те-
бя черти носят? Накорми Милле, он у нас нынче герой. Ест он все, и пом-
ногу, но ты придумай ему что-нибудь повкуснее, только чтобы не обожрал-
ся, он мне живой нужен...
Ада увела Петера в машбюро и там под стрекот десятка машинок сооруди-
ла ему гигантскую яичницу на сливочном масле. Пока Петер ел, она сидела
напротив и пригорюнясь смотрела на него. Аде было под шестьдесят, но и в
эти годы она оставалась машинисткой экстра-класса; ее подобрал где-то
Камерон и пристроил в редакции в обход всех приказов и правил, никто не
знает, как это ему удалось. Ада натаскивала девочек-машинисток, сама
вкалывала наравне со всеми, да еще умудрялась каким-то чудом обихаживать
всех, до кого успевала дотянуться. Камерон ею страшно гордился.
- Спасибо, Ада,- сказал Петер, подчищая сковороду корочкой хлеба.
- Что за несчастье,- сказала Ада и больше ничего не сказала, молча
убрала со стола и молча ушла куда-то.
Новеньких Петер нашел в канцелярии. Прелесть что за новенькие: блед-
ные, коротко стриженные, курносые, угловатые, в коротеньких солдатских
мундирчиках шестого срока носки с наспех нашитыми жесткими погонами с
парадными золотыми офицерскими коронами. Петер разыскал Менандра - тот,
кот помойный, сговаривался с поварихой - и погнал его за новой формой
для пацанья.
Переодетые, они преобразились, и Петер стал улавливать кой-какие от-
личительные признаки: один чуть покрупнее, помедленнее, глаза голубые -
лейтенант Армант; другой тоньше в талии, гибкий и быстрый, глаза темные,
лицо и руки нервные - лейтенант Шанур. Петер поставил их перед собой и
толкнул речь.
- Значит, так,- сказал он.- Вы поступили в мое распоряжение, и теперь
я что захочу, то с вами и сделаю. Это ваше счастье. Я - майор Петер Мил-
ле, по должности - режиссер-оператор, по сути - та ось, вокруг которой
вертится все это заведение. Послезавтра мы с вами отбываем куда-то к
черту на рога снимать то, не знаю что. Поэтому сегодня и завтра будете
упражняться с аппаратурой. По службе я для вас "господин майор", вне
службы и по вопросам ремесла - Петер. Сейчас пойдете к майору Камерону,
он вас экипирует, в смысле - выдаст аппаратуру и пленку. Тренируйтесь. Я
буду проверять. Можете идти.
Новоиспеченные хроникеры вразнобой повернулись и вышли.
- Менандр! - позвал Петер.
- М?
- Найди мне какие-нибудь ботинки и пары три носков.
- Опять пропить изволили?
- Только подошву, верх решил оставить.
- Беда мне с вами, господин майор, как огнем на вас все горит... Зна-
ете, я тут одного интенданта раздоить хочу, у него несколько пар есть -
видели, такие высокие, на крючках - итальянские? Но нужен шнапс. А боти-
ночки что надо, главное - крепкие, нашим не чета.
- Бутылки две ему хватит?
- Бог с вами, одной за глаза будет. Шнапс - это же не для обмена, это
же для смазки. Я вам тогда пока старые дам, разношенные, а завтра к ве-
черу принесу те. Хорошо?
- Конечно.
- Но все равно не пойму, как вы умудряетесь так обувку уродовать?
Господин полковник за все время одну только пару износил, сейчас вторую
изволит...
- Вот потому, Менандр, все и стремятся зарабатывать побольше корон -
чем больше корон, тем меньше забот об обуви.
- Ваша правда, господин майор, но все-таки как вы - ну никто так
больше не может...
Менандр был пройдоха из пройдох - такой пройдоха, что Петер его даже
побаивался... ну не то чтобы побаивался, а так - стеснение испытывал.
Скажем, прямые обмены Менандр презирал как нечто примитивно-низменное,
все комбинации его были многоходовыми и чрезвычайно сложными; пару раз
он пытался растолковать Петеру смысл той или иной сделки, и Петер прихо-
дил в состояние полнейшего обалдения перед хитросплетениями ходов и вы-
год, с точки зрения Менандра, совершенно простыми. Полезен же Менандр
был чрезвычайно, так как мог все. Среди офицеров поначалу возникла мода
заключать пари на Менандра, выдумывая самые невероятные предметы, якобы
необходимые для редакции, но мода эта быстро прошла, исчерпав все ресур-
сы фантазии. Кажется, последним, что Менандр достал (в результате этого
коллекция коньяков Летучего Хрена перешла в собственность Камерона), был
незаполненный, но подписанный и испещренный печатями пропуск на террито-
рию Императорского дворца.
- Петер! - раздалось над ухом, и, конечно, кулаком по хребту, и за
плечи потрясли, и опять кулаком, уже под ребра - ну конечно, это был
Хильман, кто же еще? - Петер, старина, сколько лет, сколько зим!
Хильман, откуда-то вылетевший чертиком, чтобы, ошарашив своим появле-
нием, сгинуть - такая уж у него была натура. Когда-то они с Петером три
дня болтались в море на сторожевике, Петер ничего снять не смог, а
Хильман сделал замечательный очерк, Петер потом прочел его и посмеялся
про себя: в очерке было все, кроме того, что было на самом деле. Там-то,
на сторожевике, Хильман и ошеломил Петера замечательной фразой о
друзьях, а именно: "У меня этих друзей,- сказал он,- ну тысячи три, не
меньше".- "А я?" - спросил тогда Петер. "И ты, конечно",- сказал
Хильман. "Понятно",- сказал Петер; ему на самом деле все стало понятно.
"Ты что, не веришь? - обиделся Хильман.- Да я для тебя все что угодн
о..." - "Спасибо, Хильман,- сказал Петер.- Верю". Хильмана звали Роем,
но все почему-то называли его только по фамилии.
- Что ты здесь делаешь? - спросил Петер.
- Послали,- сказал Хильман.- Сказали, у вас тут что-то намечается. В
смысле - отсюда поедете.
- И ты с нами? - спросил Петер.
- Ага. Ты чем-то расстроен?
- Не знаю,- сказал Петер.- Нет, наверное. Просто устал. Вчера... пар-
дон - позавчера вернулся, хотел поработать здесь... Опять без меня мон-
тируют. Ты бы дал кому-нибудь свои блокноты, чтобы они там все по-своему
переставляли?
- А никто не просит,- сказал Хильман.- Хорошо попросили бы если - мо-
жет, и дал бы.
- А меня вот гложет... Да нет, просто устал.
- Когда ехать-то?
- Не знаю. Приедет какой-то шишковатый из министерства, скажет.
- Мне намекнули,- сказал Хильман,- что все это не на одну неделю и
куда-то в тыл. Представляешь?
- В ты-ыл? - недоверчиво протянул Петер.- Что-то ты путаешь, старик.
- Ничего я не путаю. Что я, нашего главного не знаю? Он когда губу
вот так делает - то на передовую. А если вот так - то или флот, или тыл.
Проверено.
- Твои бы слова - да богу в уши,- сказал Петер.
Он не знал, почему это невозможно, но это было действительно невоз-
можно - войти к Летучему Хрену и сказать: "Знаешь, я страшно устал. Мне
надо отдохнуть, потому что, если я не отдохну, я сломаюсь по-настоящему.
Я очень устал". Странно, конечно, но он точно знал, что это невозможно,
хотя никто и никогда не пытался этого сделать. Небеса бы обрушились, ес-
ли бы кто-то попытался сказать это Летучему Хрену. Молния бы сорвалась с
ясного неба...
- ...вечером,- сказал Хильман, это он приглашал на коньяк, и Петер
кивнул: "Хорошо",- но вспомнил Брунгильду и добавил: "Посмотрим".
Хильман опять легко обиделся и легко распростился с обидой. "Да приду я,
приду",- успокоил его Петер, и, по своему чертикову обыкновению, Хильман
пропал мгновенно - только пыль взметнулась над тропою, только стук копыт
отдался эхом...
Новенькие занимались с аппаратурой, и Камерон, который маячил тут же,
исподтишка показал Петеру большой палец.
Петер лег, не разуваясь, задрал ноги на спинку кровати. Неизвестно
еще, какими окажутся обещанные итальянские ботинки, а эти надо оставить
себе: мягкие, легкие, нигде не давят, не трут и не хлябают... Он задре-
мал и проснулся от голосов.
- Потому что это дрянь, дрянь, дрянь! - шепотом кричал один из нович-
ков.- Потому что мне страшно подумать, что будет, если мы победим!
- А что будет? - говорил второй.- Ничего нового не будет. Зато навер-
няка объявят амнистию, и все твои драгоценные...
- Да разве в этом дело! Ты вдумайся: победит система, для которой
главным в человеке является что? Ум? Совесть? Деловитость, может быть?
Нет. Тупость, исполнительность и форма черепа. Все. Представляешь - что
из этого получится лет через пятьдесят? Это же конец, конец...
- Тихо ты, услышат.
- Боишься? А представляешь: целое поколение, которое всего боится?
Прелесть, а? А ведь они этого добиваются - и добьются. Каждый не от слов
своих, не от дел - от мыслей вздрагивать будет! Не дай бог, догадается
кто! Хочешь такого?
- Перестань, правда. Ну что - тебе ответ нужен? Так я не знаю ответ
а...
Ай да ребятки мне достались, подумал Петер. Это что же с молодежью-то
делается? А, Петер?
Он встал, пошумел немного, чтобы не подумали чего, и вышел к ним, по-
тягиваясь.
- Вольно, мужики,- сказал он, предупреждая их позыв бросить камеры и
встать.- Начинаем зачет. Итак, на время: зарядить камеры!
Мужики чуть суетились, но справились с этим делом вполне прилично.
- Теперь пошли на натуру.
Петер увел их в развалины неподалеку и заставил снимать друг друга,
непрерывно перебегая и заботясь при этом о собственной безопасности.
Чтобы создать кой-какие иллюзии, он щедрой рукой разбрасывал взрывпакеты
и два раза пальнул шумовыми ракетами - есть такие, с сиреной; вторая из
этих ракет заметалась рикошетами по двору и произвела впечатление на не-
го самого. Потом, придерживая за пояса, чтобы не разбрелись и не попада-
ли, он отвел ребят в лабораторию. Пленку проявили мигом, девочки-лабо-
рантки были на высоте; тут же зарядили проектор и стали смотреть, что
получилось. На экране что-то возникало и металось, обычно не в фокусе,
три-четыре раза появлялся и пропадал человек с камерой в руках, невоз-
можно было понять, кто именно, мелькали тени, дымки разрывов, стены, не-
бо, упорно вновь и вновь появлялась в кадре торчащая из груды щебня бал-
ка с кроватной сеткой наверху... Вторая пленка была не лучше, только
один кадр годился: это когда оператор снимал его самого с ракетницей в
руках в момент выстрела: черненький дьявол, разбрасывая огонь и дым,
рванулся прямо в объектив... Петер несколько раз прокрутил это место.
Дальше шла прежняя неразбериха, но это было хорошо.
- Это хорошо,- сказал он.- Рука не дрогнула.
- Не успел испугаться, - сказал темноглазый, Шанур.
- Это хорошо,- повторил Петер.- Рука должна быть твердой. Даже если
