да и не было, наверное, такой точки. Зато раз Петер сделал чудесный
портрет Юнгмана, тот что-то говорил, показывая рукой, и на этот раз не
требовалось ему кричать: "Держи лицо", лицо и так было что надо: встав-
шие дыбом короткие седоватые волосы, обширный лоб с залысинами чуть не
до темени, округлый, как каска, и, как каска, нависающий над лицом, раз-
витые надбровные дуги то ли совсем без бровей, то ли с чрезвычайно свет-
лыми бровями, а ниже - пещероподобные глазные впадины; какие-то неживые,
жесткие и малоподвижные, как у черепахи, веки, но под этими веками глаза
- яростные, страшные, быстрые; острые обтянутые скулы, острый нос, почти
безгубый маленький рот и нежный девичий подбородок, решительно не имею-
щий никакого отношения к прочим участкам лица. Когда он говорил, поче-
му-то казалось, что щеки у него тонкие, как пергамент,- так они натяги-
вались и сминались. Вообще, инженер был быстр и экономен в движениях и,
кажется, очень силен, хотя производил на первый взгляд впечатление хи-
лости. Петер потратил на него метров пятьдесят пленки и знал, что потра-
тил очень не напрасно.
Наконец генерала увезли. В последний момент он потерял лицо, пытался
спорить с адъютантом, хватался за кобуру и вдруг заплакал. Петер видел,
как Шанур, держа камеру у бедра, пытается снять этот эпизод.
В гудение механизмов, скрип и скрежет металла посторонний звук прони-
кал тяжело и, проникнув, значение свое почти утрачивал; поэтому частый
перебойный стук, напоминающий стук многих молотков в отдалении и вызыва-
ющий такое же мелкое и частое подрагивание под ногами, внимание на себя
обратил не сразу. Только когда вокруг стали поднимать головы и указывать
пальцами вверх, Петер догадался, что бьют зенитки. Небо было рябое от
разрывов, в кого стреляли, было неясно, потом среди белых, быстро темне-
ющих комочков сверкнул огонек, не погас и стал падать, рисуя длинную
бессильную черту; зенитки перестали стрелять сразу - самолет был один.
Он упал далеко за каньоном, даже звук взрыва не долетел сюда; лишь нес-
колько минут спустя над скалами поднялся тонкий столб синего дыма. Сна-
чала он поднимался вертикально, потом резко переломился под прямым углом
и потянулся на север - там, наверху, дул ветер.
- Я это снял,- сказал Армант Петеру, вернее, не сказал, а прокричал
на ухо.
- Молодец,- крикнул в ответ Петер.
Работы не прекращались и ночью, саперы сменяли друг друга, работая в
две смены по двенадцать часов. Быт саперов снимать было фантастически
трудно - они размещались поотделенно в таких тесных блиндажиках, где не
то что с освещением - с ручной камерой было невозможно повернуться. Поэ-
тому по распоряжению генерала саперы в свободное от работы время соору-
дили декорацию: поставили просторный сруб без окон и без передней стены,
внутри отделали его - не без фантазии, надо сказать: там были не только
нары, но и стол, и пара плетеных кресел, и аквариум, в котором плавала
деревянная утка, и кинопроектор. Саперы изображали там фронтовой быт, а
потом уходили спать в свои норы, неуютные, но почти неуязвимые при любой
бомбежке. Потом господин Мархель придумал эпизод с баней, и саперы пост-
роили баню; после съемок они продолжали баней пользоваться, баня понра-
вилась, раньше мылись просто из ведра.
Побывал Петер и у зенитчиков. В районе строительства было собрано
что-то около восьмисот стволов, из них половина - в непосредственной
близости от моста. Однажды там его застал налет - даже не то чтобы на-
лет, просто пара истребителей на малой высоте пыталась прорваться к мос-
ту, а может, это были свои, заблудившиеся; потом оказалось, что огонь
вели только малокалиберные орудия,- но от этого акустического удара он
долго не мог опомниться.
- Как вы не шалеете от этого? - спрашивал он потом.
- Почему не шалеем? - ответили ему.- Шалеем.
Весь район был запретен для полетов, летчики, конечно, знали это, но
иногда или теряли ориентировку, или выбора не было - когда тянули на
последнем... Не так давно, рассказывали ему, пришлось сбивать ну явно
свой бомбардировщик: он шел на одном моторе - куда уж тут огибать... Ну
постарались, сбили чисто: по второму мотору, кабину не задели, экипаж
выпрыгнул. Оказалось, в экипаже этом был командующий воздушной армией,
генерал. Он тут же стал орать и требовать, чтобы ему под пистолет подве-
ли того, кто стрелял, он ему растолкует, в бога душу, как ясным днем
стрелять в самолет с имперскими опознавательными знаками. Он так шумел,
что кто-то вслух засомневался, а надо ли было стрелять так аккуратно. От
этого генерал еще больше раззадорился, стал требовать самого главного,
кто у них тут есть, тогда вышел командир полка Шторм и голосом скорбным,
но твердым сказал, что выполнял категорический приказ генерала Айзенкоп-
фа, к коему генерала-летчика сейчас доставят. Генерал-летчик уехал, ос-
тальной экипаж напоили спиртом и положили спать, а на следующий день
отправили восвояси. С генералом же летчиком произошла странная история:
в штаб он вошел, а из штаба не вышел, и это абсолютно точно, потому что
ребята с той батареи, что стоит там рядом, секли за этим зорко. Поэтому
сейчас - со ссылками на писарей, шоферов, адъютантов - поговаривают, что
генерал-летчик томится в подвале штаба, оборудованном под тюрьму; в том
же подвале, но оборудованном под вертепчик, пьет по-черному с адъютантом
генерала Айзенкопфа по особым поручениям майором Вельтом; в том же под-
вале преисполняется наслаждением посредством кинозвезды Лолиты Борхен;
вынесен по частям в офицерских портфелях и сброшен то ли в каньон, то ли
в нужник. И, надо сказать, это еще не самое странное, что происходит в
штабе и вокруг него...
Мост был уже длиной около двухсот метров, когда случилась беда: лоп-
нул один из гидроцилиндров домкратов. Струя масла под давлением триста
атмосфер ударила в группу саперов, работавших на участке сварки, они
собрались у трансформатора, что-то там не ладилось; пятерых рассекло,
как сабельным ударом, остальные девятеро были ранены, покалечены, конту-
жены, обожжены - трансформатор-то вспыхнул... Конечно, сработала блоки-
ровка, пожар погасили, масло теперь вытекало густой синей струей, нест-
рашной и безопасной, но работа остановилась. Запасной гидроцилиндр весил
четыреста тонн, и установка его в такой тесноте была мероприятием, мягко
говоря, трудоемким. Шанур, дежуривший в то время, умудрился почти все
снять, но господин Мархель пленку отобрал и тут же засветил, не вдаваясь
в объяснения.
Трое суток потребовалось саперам инженера Юнгмана, чтобы снять лоп-
нувший гидроцилиндр и поставить новый. Это была адская работа, Петер был
там, в самой гуще, то снимал, то, когда кричали: "Помогай!" - помогал:
подбегал и подставлял плечо, или тянул, или наваливался... Никто, навер-
ное, не уходил отсюда все трое суток, если становилось невмоготу, спали
тут же, вповалку - час, два, не больше. Юнгман посерел лицом и, когда
монтаж цилиндра закончили, потребовал - именно потребовал - у Айзенкопфа
отдых для саперов; Айзенкопф отказал, поскольку из-за аварии аж на три
дня выбились из графика.
Ближе к вечеру господин Мархель устроил съемки в штабе. Петер сидел в
уголке с камерой, а у стола в свете софитов решалась судьба двух якобы
виновников аварии: помощника инженера Юнгмана, молоденького, только что
из колледжа, паренька - его так и звали Студентом,- и саперного старши-
ны. Суд вершили два майора из свиты Айзенкопфа и сам господин Мархель,
почему-то в форме полковника кавалергардов и с приклеенными усами. Гос-
подин Мархель проинструктировал обвиняемых, как вести себя перед каме-
рой, чтобы все выглядело естественно. Допрос начинался вроде бы с сере-
дины.
- Так вы признаетесь, что намеренно монтировали дефектный гидроци-
линдр, заранее зная, что это приведет к аварии? - спросил господин Мар-
хель.
- Да,- тихо сказал Студент. Старшина кивнул головой.
- Громче,- сказал господин Мархель.
- Да! - сказал Студент громко.
- Да, признаю,- сказал старшина.
- Таким образом вы намеревались сорвать постройку моста в срок и дать
противнику возможность подготовиться к отпору? - снова спросил господин
Мархель.
- Да,- сказал Студент.
- Да,- сказал старшина.
- Вы действовали по идейным соображениям, или по недомыслию, или вас
подкупили?
- Я вообще против войны,- сказал Студент так, как его научил господин
Мархель.- Я пацифист.
- Мне пообещали поместье и сто тысяч динаров,- сказал старшина так,
как его научил господин Мархель.
- Ясно,- сказал господин Мархель.
Он написал что-то на листочке бумаги и передал его одному из адъютан-
тов. Тот прочел и подписал. Потом подписал другой адъютант. Господин
Мархель встал.
- Именем Его Императорского Величества,- сказал он.- Согласно статье
четвертой, пункт "д" вы, господин Валентин Болдвин, и по статье четвер-
той, пункт "с" вы, господин Иржи Костелец, в полном соответствии с поло-
жениями Процессуального кодекса Военно-уголовного Уложения, были под-
вергнуты допросу и суду тремя офицерами высшего и среднего ранга, имею-
щими допуск к проведению правоохранительных и судебных мероприятий. Каж-
дый из вас признан виновным в инкриминированном ему деянии и приговорен
к лишению жизни посредством расстреляния. Приговор привести в исполнение
немедленно.
Студент побледнел, старшина чуть улыбнулся в усы. Вошли четыре солда-
та комендантской роты и лейтенант в белых перчатках. Сложив руки за спи-
ной, Студент и старшина вышли. Старшина был спокоен, его забавлял этот
спектакль, Студент нервничал, на пороге он оглянулся и попытался поймать
взгляд или жест господина Мархеля, но тот углубился в бумаги, вполголоса
обсуждая что-то с одним из майоров. Потом он поднял голову.
- А ты что сидишь? - вскинулся он на Петера.- Марш за ними!
Петер нагнал конвой. Впереди шел лейтенант, потом два солдата, потом
осужденные, потом еще два солдата. Петер шел, снимая с руки, потом забе-
жал вперед и пропустил их мимо себя. Получилось неплохо. Дошли до обры-
ва, лейтенант поставил осужденных на край (Петер снимал), солдат - нап-
ротив, встал сбоку и посмотрел на Петера.
- Снял? - спросил он.
- Нет еще.- Петер отбежал подальше и снял всю группу.
Раздался долгий автомобильный гудок. Стоя в машине и размахивая ру-
кой, сюда несся господин Мархель.
- Стой! - кричал он.
Лейтенант пошел ему навстречу, но господин Мархель объехал его и ос-
тановился перед Петером.
- Слушай, майор, я подумал - а если дождаться заката, и тогда, а? На
фоне заходящего солнца? Очень символично получится, как ты думаешь?
- Можно на фоне,- сказал Петер. Ему было все равно. Такие спектакли
он просто презирал.
До заката оставалось с полчаса. Приговоренные и солдаты сели в кру-
жок, закурили. Лейтенант стоял в стороне. Господин Мархель встал на са-
мый край обрыва и, сложив руки за спиной, раскачивался на носках. Петер
забрался в его машину, шофер приподнял голову, спросил "Куда?" и потя-
нулся к ключу. "Спи, спи",- сказал Петер. Наконец господин Мархель ре-
шил, что антураж созрел, и велел всем строиться. Петер от обрыва снял
солдат комендантской роты: в касках, с автоматами наперевес - очень во-
инственный вид; потом отошел так, чтобы в кадре были и те, и другие, и
заходящее солнце тоже, отрегулировал рапид, крикнул: "Готов!"
- Именем Императора! - надрываясь, прокричал лейтенант.- Пли!
Коротко треснули автоматы. Старшина сразу стал падать навзничь, туда,
в пропасть, а Студент поднял руку и будто что-то крикнул - хотел крик-
нуть, но не успел... Он упал лицом вперед, и солдаты, подойдя, сапогами
спихнули его с обрыва.
Петер понял, что он все еще снимает, хотя пленка кончилась: индикатор
горел, а он все давил и давил на спуск...
Он приходил в себя как-то послойно - вот ему казалось, что уже все в
