порядке, и то, что было на обрыве,- просто сон, от которого трудно изба-
виться, но потом приходило понимание, что сон - это не то, что было на
обрыве, а то, что происходит сейчас, когда тебе кажется, что сном было
то; потом он посмотрел отснятую пленку и окончательно убедился, что все
это было наяву, но потом ему стало казаться, что пленку он смотрел во
сне, а настоящая пленка еще лежит у Баттена непроявленная, а Баттен, по
обыкновению, смотался куда-то, и найти его невозможно, потом приходил
Баттен и говорил, что все давно проявлено, просмотрено и складировано,
потом появлялся господин Мархель и требовал от Баттена реальной работы,
а не ее имитации, и оказывалось, что непроявленных лент чуть ли не
больше, чем проявленных, в записях Баттена разобраться было невозможно,
потом Петер все-таки разыскал эту ленту. Все было так, как ему запомни-
лось, это потом память стала, щадя рассудок, подсовывать миражи. И,
просмотрев ленту несколько раз, Петер понял наконец, что игра здесь идет
совсем по иным правилам и сначала надо в этих правилах разобраться, а уж
потом делать ставки...
Постепенно Петер стал ощущать, что теряет плотность. Такие вещи слу-
чались с ним и раньше, и он знал, что это бывает и с другими кинохрони-
керами и корреспондентами: на них меньше обращают внимание, иногда вооб-
ще не замечают, они становятся как бы полупрозрачными и полупроницаемы-
ми. Часто Петер входил без стука, и это никого не возмущало и не прекра-
щало разговоров, причем всяких разговоров. Армант и Шанур тоже жалова-
лись ему, что никто не обращает на них внимания до тех пор, пока они са-
ми не заявят о себе. Это было, конечно, в порядке вещей и даже удобно
тем, что вело ко многим творческим удачам, так, раз Петер зашел к инже-
неру Юнгману и застал его за листом, исчерченным эпюрами моментов и нап-
ряжений и испещренном формулами сопротивления на сжатие и на разрыв -
Юнгман сидел и так напряженно смотрел на бумагу, будто хотел испепелить
ее взглядом. Петер снял метров двадцать, и Юнгман его так и не заметил.
Но в обыденной жизни это было весьма обидно: их не приветствовали, не
приглашали к огоньку, ну и так далее. И еще надолго испортил настроение
нехороший разговор с господином Мархелем.
- Прекращайте тратить пленку впустую,- потребовал господин Мархель.-
Прекращайте. Есть сценарий, вот и работайте по нему. Зачем вам понадо-
бился этот идиотский эпизод с трактором?
Петер вспоминал, что это был за эпизод с трактором, вспомнил и объяс-
нил, что эпизод нужен был, во-первых, для демонстрации беззаветной пре-
данности саперов делу строительства моста, во-вторых, для показа объек-
тивных трудностей, с которыми им приходится сталкиваться и сообща прео-
долевать, в-третьих, для колорита.
- Кончайте самодеятельность,- строго сказал господин Мархель.- Впредь
работайте только в соответствии со сценарием. Ясно?
- А как будем снимать диверсантов? - поинтересовался Петер.
- До диверсантов еще дойдет очередь,- сказал господин Мархель.- Вот
отснимем воздушные налеты и тогда примемся за диверсантов. И помните:
все изменения в сценарий вношу я. Не вы, а я. Поняли?
Налеты начались на второй день после этого разговора. Рано утром, не-
видимые простым глазом, прошмыгнули в вышине разведчики. Два были сбиты,
но несколько, видимо, сделали свое дело. В полдень из-за каньона, покры-
вая шум работы механизмов, накатился мощный, ровный, нарастающий рев
множества моторов.
- Воздух! - раздалась команда, и тут же завыла сирена.
Саперы не суетясь покидали свои места и уходили в укрытия. Бояться до
сих приходилось не столько бомб, сколько осколков своих же снарядов. Пе-
тер загнал операторов в блиндаж к саперам, а сам пока остался.
Он выбрал себе место на краю обрыва, под скалой: отсюда хорошо был
виден и мост, висящий над пропастью, и самолеты, которые шли так высоко
и так густо, что отдельные машины не улавливались взглядом, просто нака-
тывалась туча, серая и тяжелая, только вот слишком уж быстро... Почти
как свою уязвимость, Петер ощутил вдруг уязвимость моста - мост замер,
ожидая, что будет, замер, накрепко притянутый к скале тросами, замер,
как человек в ожидании выстрела,- Петер удивился этому, но удивился
мельком, потому что туча начала распадаться, эскадрильи расходились в
стороны, а часть, те, что шли в центре, заскользили, снижаясь, разгоня-
ясь для удара, предстоял знаменитый "звездный налет", когда самолеты на-
падают одновременно со всех сторон и с разных высот - Петер сумел снять
это развертывание для удара, снять панорамой, кадр получался отменный, и
мельком ему подумалось, что этот отменный кадр может сегодня и не уце-
леть... И тут грохнули зенитки.
Это было как мордой об пол, а потом медленный звон в ушах, и мягкими
кулаками молотило по голове, и где-то позади глаз сверкали белые вспыш-
ки, сливаясь в единое пламя, и Петер снимал, перезаряжал и снова снимал,
уже плохо понимая, что происходит и что он сам в этом происходящем зна-
чит,- орудия били, захлебываясь от спешки, и снаряды торопливо, обгоняя
друг друга, лопались в вышине, выплескивая в небо свой жар и свою
ярость, и небо сначала побелело, а потом раскалилось до ярко-розового
сияния, и в сиянии этом истаивали бомбовозы и уже закопченными скелетами
валились вниз, волоча за собой шлейфы сгоревшего стооктанового бензина и
когда-то живой плоти,- земля дрожала, ходила ходуном и вздрагивала, дер-
галась от ударов, и черные искры сыпались из разворошенного неба, и так
было долго и кончилось как-то поразительно сразу, только пойманное эхо
металось в каньоне и валил откуда-то тяжелый жирный дым.
Петер сидел на земле, камера валялась рядом, и не понять было, откуда
взялась такая тишина, но вот кто-то подошел к нему и помог встать. Это
был Шанур, вся морда в копоти и куртка прожжена во многих местах, он
что-то сказал, но вновь вернулось эхо от того берега, и Петер не расслы-
шал и переспросил, Шанур повторил, теперь Петер расслышал, но не понял.
Шанур снял с него каску, сверху на каске была вмятина, а на голове - Пе-
тер потрогал - на голове вроде ничего такого не было, только болело под
пальцами. Шанур и Армант, он тоже оказался здесь, взяли Петера под руки
и повели. Петер шел спокойно, ноги были как ноги, только земля покачива-
лась, как палуба.
- Отбились на первый раз,- сказал кто-то.
- И на второй отобьемся,- сердито сказал еще кто-то.- И на третий.
- Снарядов бы хватило,- сказал первый кто-то.
- Самолетов бы у них хватило, вот что,- сказал второй.Видел, сколько
сбили?
- Видел,- сказал первый.- Много.
- То-то же! - сказал второй со значением.
Странно это было: можно было либо слышать, что говорят, либо видеть,
кто говорит, вместе это не складывалось, не стыковалось... хотя нет, вот
вроде бы начала возвращаться острота, будто наводился фокус, и возникали
звуки и цвета, фигуры и числа, и вроде бы объединялись в единую картину,
как мозаика: кусочек белого стекла, кусочек красного стекла, три кусочка
синего - глядь, и лебедь на пруду дует в медную дуду, а под деревом лиса
распустила телеса, на нее взглянул монах и не смог сдержаться - ах!..
- Мужики,- позвал Петер, и немедленно в поле зрения сформировались
встревоженные физиономии обоих мужиков.- Баттена - хоть с того света, и
пусть немедленно проявит, что я тут наснимал...
А мост-то цел? Петер оглянулся. Мост был цел. Даже воронок поблизости
от стапеля не так уж много наковыряли.
Второй налет произошел часа через два. На этот раз бомбили с большой
высоты и целились, видимо, по батареям. Сбит был только один бомбарди-
ровщик. Вечером, перед самым заходом, батареи отбомбили еще раз. И весь
следующий день налеты продолжались беспрерывно: эскадрильи с предельной
высоты вываливали бомбы и уходили, уступая место следующим, не нанося
существенного урона, но и почти без потерь. Когда подвели итоги этого
второго дня, оказалось, что сбито четыре самолета и еще четыре "ушли со
снижением, факт падения не зафиксирован"; бомбами выведено из строя
одиннадцать орудий, тридцать два артиллериста убито, девятнадцать ране-
но. Противник решил применять тактику измора.
Работы приостановились. Саперам грозили не столько бомбы, сколько ос-
колки снарядов: падая с такой высоты, они сохраняли убойную силу - круп-
ные осколки, разумеется. Зенитные снаряды создаются с таким расчетом,
чтобы при взрыве возникало большое количество мелких осколков, имеющих
очень большую начальную скорость - два-два с половиной километра в се-
кунду. Такой осколок, весящий десять-пятнадцать граммов, встречая пре-
пятствие, производит огромные разрушения; однако такую большую скорость
он сохраняет на дистанции пятьдесят метров или чуть больше. Он вязнет в
воздухе, как в песке, и падает на землю, уже безопасный и остывший. Од-
нако из-за отклонений в технологии производства взрывчатки, корпусов
снарядов или взрывателей, из-за повышенной хрупкости или излишней проч-
ности металла, или по другим причинам - но иногда, исключительно редко,
в отдельных случаях при разрыве снаряда образуются один или несколько
крупных осколков. Вес их колеблется от ста граммов до килограмма и
больше, а начальная скорость сравнительно невелика, и в деле противовоз-
душной обороны их значение близко к нулю - рой быстролетящих мелких ос-
колков произведет в конструкции самолета куда больше разрушений, чем
один крупный и сравнительно медленный осколок; но потенциальная энергия
его высока - из-за большой массы - и, по пути к земле трансформируясь в
кинетическую, приводит в случае соприкосновения осколка с человеческим
телом к летальному исходу. Сами понимаете, при зенитном огне под осколки
подворачиваются тела тех, кого огонь этот призван защищать. Но - лес ру-
бят...
Когда над головой рвутся десятки тысяч снарядов, крупные осколки па-
дают дождем. Стали защищаться от осколков. Над рабочими местами устано-
вили навесы из листовой стали, наделали огромное количество щитов, чтобы
прикрываться, пересекая открытые пространства. При монтаже навесов
больше полусотни саперов выбыло из строя, из них половина - безвозврат-
но; зато работы возобновились и продолжались и днем и ночью.
Где-то через неделю после возобновления работ в блиндаж к киношникам
забрел инженер Юнгман. Он был явно не в себе, впервые Петер видел его
настолько беспомощным. Баттен подливал ему шнапс, инженер пил, не хме-
лея, потом отказался: не в коня корм,- но не уходил, а все порывался,
кажется, о чем-то поговорить, но все время - казалось Петеру - не решал-
ся и говорил о том, что не имело ни к чему ни малейшего отношения: то
как женился во второй раз на женщине, выходящей замуж в четвертый раз,
то перескакивал на свое детство и странным образом увязывал умение пла-
вать и способность чувствовать свои ошибки, еще не осознавая их, то,
чуть не плача, доказывал, что взрывать те мосты, которые только что пе-
ред этим строил,занятие не для разумного человека, но делать это ему
приходилось, и многократно, поэтому за принадлежность свою к разумным
существам он не поручится, то пространно излагал нечто о границе сред, и
даже Петер со своим высшим техническим его не понял...
Погас свет, и минуту спустя лампочки чуть затеплились багровым -
что-то случилось на электростанции. Тревоги, впрочем, не было, не было и
посторонних звуков наподобие взрывов или выстрелов. Глаза привыкли к по-
лумраку, и разговор возобновился, кто-то что-то сказал о неприспособлен-
ности человека к военно-полевым условиям, Петер возразил в том смысле,
что попробуете еще настоящих окопов, и здешняя жизнь представится раем,
и тут Юнгман сказал:
- Ничего, приспособится человек. Машина приспособит,- и улыбнулся
жестковато.
И голос его, и улыбка как-то обращали на себя внимание, и Петер спро-
