был хорошим гражданином, верным слугой Императора и гениальным инжене-
ром, он заложил фундамент нашей победы и пал от пули врага. Наверное,
говорить коротко и емко генерал считал несолидным. Когда он перешел к
тезису о том, что вот сейчас самое время в едином порыве завершить нача-
тое им строительство и тем способствовать окончательному разгрому врага,
один из саперов упал - как стоял по стойке смирно, так и упал лицом
вниз. Остальные стояли, не шевелясь, пока кто-то не крикнул: "Ложись!"
Адъютанты генерала попадали на него сверху, прижав к земле. У сапера,
упавшего первым, из-под головы выползала красная лужица. Петер подбежал
к нему, перевернул на спину. Пуля попала саперу в висок.
Прикрывая Айзенкопфа со всех сторон, адъютанты увели его подальше от-
сюда. Сапера отнесли в тень, прикрыли брезентом. В тот день мост больше
не ремонтировали: ставили дополнительные броневые щиты на рабочих мес-
тах, рыли траншеи и отсыпали брустверы, развешивали брезенты и маскиро-
вочные сети, прикрываясь от взгляда с того берега. Пули настигли еще
двоих: был убит лейтенант и тяжело ранен рядовой сапер. Казалось, что
принятые меры обезопасят работы - но черта с два! Пули прилетали неведо-
мо откуда и неведомо как находили цель. Потери росли и росли. В своем
блиндаже, где была только крохотная отдушина под потолком, был убит Ко-
питхеер - в голову. Так же, в голову, был убит сапер, спавший на нарах:
вечером лег головой в угол, утром стали его поднимать, а он уже холод-
ный; уж там-то даже отдушины не было, и три наката сверху, и народ вок-
руг, и выстрела никто не слышал... Чудом избежал смерти Шанур: сидя на
дне траншеи, он перезаряжал камеру, в какой-то момент он наклонил голо-
ву, и тут же в стенку траншеи ударила пуля. Она зацепила мочку уха, ка-
менной крошкой посекло плечо и шею, несколько дней этим ухом Шанур не
слышал. Место было глухое, вдали от каньона, совершенно не просматривае-
мое с той стороны, да и вообще со дна траншеи было видно только небо.
Пулю Шанур выковырял и принес Петеру; это была сплющенная девятимилли-
метровая пистолетная пуля. Петер велел помалкивать и пулю спрятал до
лучших времен.
Бесчинство снайперов продолжалось с неделю, потом пошло на убыль. Мо-
жет быть, после того, как прибыли минометчики. Они расположились навер-
ху, где стояли лебедки, и целыми днями обстреливали противоположный край
каньона. Петер поснимал их, потом перепоручил это дело Арманту, и тому
поручение пришлось по душе. У операторов вообще наметилась некая специа-
лизация: Петер больше уделял внимания производственным процессам, Шанур
углубился в быт саперов и артиллеристов - не в тот официально освещаемый
быт, который вместо отдыха разыгрывали перед камерой солдаты в специ-
ально отстроенных декорациях, а реальный быт, подсмотренный почти тайно;
Арманта увлекало все, связанное со стрельбой. Петер просматривал его ма-
териал: орлы-минометчики на позициях, наблюдатель с биноклем, вот он ви-
дит нечто шевелящееся и дает команду, по рукам плывет тяжелая мина и
опускается в ствол, все зажимают уши - камера вздрагивает от ударной
волны, снова тот берег, несколько секунд ожидания - и взрыв там, где
только что что-то шевелилось. Потом еще и еще взрывы. Все заволакивает
пылью и дымом. Еще с одним снайпером покончено! Петера занимал один воп-
рос: почему за все время у минометчиков не было ни одного убитого и даже
раненого, если не считать того олуха, который в пьяном виде полез на ча-
сового? Минометчики рапортовали о своих победах, требовали огромное ко-
личество воды якобы для охлаждения стволов, а по ночам приносили эту во-
ду саперам и обменивали на всякие приятные безделушки наподобие ножей,
зажигалок, динаров и прочего.
У Копитхеера был прескверный почерк, Петер немало помучился с ним, он
даже хотел было к нему сходить и попытаться объясниться, но не успел
застать его в живых. Тем не менее Петер вник-таки в существо вопроса. И
никому ничего не сказал. Все равно изменить ничего уже было нельзя.
Мост до момента соприкосновения с противоположным берегом представлял
собой рычаг, одно плечо которого - сам мост - длиной тысячу метров удер-
живалось другим плечом, расположенным под углом девяносто градусов -
утесом трехсотметровой высоты, поверху которого и крепились тросы; осью
вращения рычага был стапель. Юнгман, используя формулу Кракси-Хомберга,
рассчитал, что прочности гранита, стальной фермы моста и тросов особого
плетения хватит даже с некоторым запасом - примерно пятнадцать-двадцать
процентов. Копитхеер же по запрещенной к использованию формуле Бернштей-
на высчитал, что прочности каждого отдельно взятого элемента действи-
тельно хватит, но в месте их взаимодействия, а именно там, где сталь
вмурована в гранит, из-за различия в прочностных характеристиках этих
материалов возникнут локальные напряжения, превосходящие критические. То
есть в момент, когда длина моста достигнет метров восьмисот - восьмисот
пятидесяти, начнется трещинообразование - вначале в месте закрепления
стапеля, а чуть позже - там, где крепятся тросы, то есть у основания ле-
бедок. Таким образом, сначала стапель "поплывет" назад, но это не так
страшно, это можно скомпенсировать; однако лебедки... Вначале трещины
будут распространяться локально, и сваи, на которых держатся лебедки,
станут чуть наклоняться вперед, как бы продавливаясь сквозь образующийся
щебень; образование щебня на некоторое время парирует нарастание напря-
жений - до тех пор, пока длина моста не достигнет девятисот пятидесяти
метров; тогда микротрещины сольются в одну макротрещину, и весь этот
гранитный утес - то есть оба утеса, справа и слева от моста - как отре-
занные ножом, отделятся по линии пробитых скважин от основания и... и
все. Вместе с мостом.
Мост был длиной уже семьсот шестьдесят пять метров, когда состоялся
новый массированный налет. Почти две недели изматывания зенитчиков и
террора на дорогах привели к тому, что зенитный огонь весьма ослаб. Ка-
кое-то количество орудий вышло из строя, люди устали до безумия и еле
двигались, снарядов было в обрез... Первая атака по обычному сценарию: с
большой высоты, дразня, три эскадрильи отбомбились по батареям. И тут
же, без паузы, произошел второй налет - на бреющем полете одномоторные
пикировщики попытались прорваться к мосту. Что там попытались - прорва-
лись! Не промахнись ведущий, и все было бы кончено. Маневр, предпринятый
для атаки, был гениален: пикировщики, выстроившись цепочкой там, над
своим берегом, незамеченными подкрались к самому каньону, перед мостом
делали "горку", бросали бомбы и уходили в каньон, в мертвую для зениток
зону. Но ведущий промахнулся и вывел их чуть в стороне от цели, и у них
не было возможности перестроиться, потому что каждый шел в хвост преды-
дущему, и все они четко повторили ошибку командира, и в тот момент, ког-
да они видели цель, у них уже не было возможности что-то исправить. А
когда ведущий, поняв, что его промах - это промах всех, пошел на второй
заход, зенитчики уже опускали стволы, и полсотни пушек ударили навстречу
пикировщикам. Шесть самолетов один за другим вспыхивали и рушились в
каньон, пока наконец пикировщики, не выдержав такого огня в лицо, не
стали отваливать в сторону.
Через полчаса появились новые самолеты - там, у противника, видимо,
твердо решили, что с мостом пора кончать. Бомбардировщики прорывались
сквозь поредевший огонь и бросали бомбы, как могли, прицельно. Петер,
полуослепший и полуоглохший, забился между толстенными балками стапеля и
продолжал снимать; несколько раз стапель содрогался так, что, казалось,
вот-вот все обрушится к чертям, но не обрушивалось - и бомбежка продол-
жалась. Снова пикировщики попытались выйти на мост - их разметали, но
они продолжали кружиться, и то один из них, то другой начинали падать,
целясь по мосту; Петер заметил вдруг, что мост ходит ходуном, раскачива-
ясь все сильнее и сильнее, и, наверное, поэтому они никак не могли в не-
го попасть - и эти раскачивания создавали странные, пробирающие до спин-
ного мозга звуки, звуки, совершенно свободно проникающие сквозь грохот
боя: будто в пустом пространстве настраивали исполинскую скрипку. Петер
непроизвольно огляделся, а может быть, его так передернуло, от таких
звуков впору было узлом завязываться,- и увидел сапера, старого своего
знакомца, того огромного парня с рубцом на щеке - забыл, как звать,- са-
пер несся, катя перед собой, как тачку, эрликоновскую счетверенку и ре-
вел так, что Петер разобрал кое-что, когда сапер пробегал мимо него.
"А-а-а, бля-а-а! - ревел он.- Катафалки к бою! Гробометы - огонь! Будем
биться до усеру!!!" Он промчался по мосту, покачиваясь в такт его коле-
баниям, не добегая до конца, отжал установку на домкраты и открыл огонь
по пикировщикам.
Бог его знает, что творилось наверху, но стапелю пока везло, узким и
извилистым было ущелье, на дне которого он находился, и бомбы рвались
все больше по склонам его, вниз летели камни, осколки, но прямых попада-
ний пока не было, пока не было, пока...
Тот бомбардировщик Петер увидел сразу. Подожженный в первом заходе,
он развернулся и шел прямо на мост, вдоль оси моста, шел по прямой, не
отворачивая, оба мотора горели, и зенитки лупили по нему в упор, и тот
сапер из своей счетверенки поливал его трассами, а бомбардировщик все
шел и шел, пока снаряд крупного калибра не разорвался у него внутри - и
самолет, показав желтое брюхо, не завис и не стал разваливаться на куски
прямо в воздухе,- но бомбы уже отделились от держателей и теперь шли ту-
да, куда их нацелил разнесенный на атомы экипаж, шли, завершая последний
отрезок замысленной и исполненной штурманом и пилотом траектории, и Пе-
тер ловил эти бомбы в видоискатель, и только в последний момент закрыл
глаза, чтобы ничего не видеть.
Бомбы легли в цель.
Удар был страшной силы и со всех сторон одновременно, Петера будто
сплющило, вбило в балку и опалило сокрушительным жаром, но он странным
образом продолжал оставаться живым и чувствовать себя и окружающее, и
только когда его во многих местах сразу прожгло насквозь чем-то раска-
ленным, он испугался - и тут его взмело, подхватило и понесло, скручи-
вая, по воздуху и совершенно не больно вмазало во что-то твердое и пере-
вернуло, и покатило куда-то, и все это время, прекрасно понимая, что
именно происходит, он прижимал к животу камеру и больше всего боялся,
что не удержит ее в руках - его уже не так сильно, как вначале, вдавило
во что-то, и он остался лежать в кромешной тьме, вокруг грохотало и ру-
шилось, и что-то огромное упало на землю совсем рядом с ним, подпрыгнуло
и снова упало уже окончательно - земля ударила Петера снизу, но он поче-
му-то ничего не видел, не могло быть такого, чтобы вдруг наступила тем-
нота, Петер потрогал глаза, но рука наткнулась на непонятную преграду, и
только боль подсказала ему, что это его собственная, свисающая со лба
кожа. И с этой болью возвратилась боль остальная - такая ослепительная,
что он чуть не закричал. А может быть, и закричал, потому что перестал
чувствовать что-либо, кроме этой боли. Наконец, его подобрали.
Две недели он пролежал в госпитале для легкораненых. Парадоксально,
но факт - Петер отделался, если не считать ободранный лоб, только ушиба-
ми да массой ссадин: его будто бы наждачной бумагой поскребли во всех
сколько-нибудь выступающих местах. Кожу на лбу пришили на ее законное
место, и теперь она страшно чесалась, но чесать ее было бесполезно, по-
тому что прикосновений она не ощущала - такие вот забавные вещи случают-
ся. Петера сразу, раздев догола, с ног до головы вымазали каким-то воню-
чим маслом и завернули в простыню, этим же маслом пропитанную,- так он и
лежал, первые дни ему кололи морфин, потом что-то послабее, потом вымы-
