мию рассказывали? Тиф у нас тут свирепствовал. Все переболели. Нет, а
что генерал? Генерал - порядочный мужик. Бурку вон ему свою подарил.
Правильный генерал. Сделал дело - молодец, нет - получи, что положено. В
саперном деле бы кумекал - цены бы генералу не было. Да, Юнгман был, и
дело шло. Хотя без генерала и Юнгману бы туговато пришлось. Машины гру-
зовые, машины саперные, бульдозеры - а солярка для них? А цемент, а про-
филя, а трубы - попробуй достать! А генерал - он все мог. Вечером Юнгман
скажет - утром уже все есть. Нет, генерал в этом отношении молодец. И не
мешался в дела. Так, изредка, для порядку. Нет, можно было работать. А
что дальше будет - ох, черт его знает. Как себя новый инженер поставит?
Что-то хлипковат он. Ну, да время покажет. Может, обкатается...
Остаток ночи Петер провел без сна. Запасся сном в госпитале - отос-
пался за все предыдущее и на две недели вперед. Он отлично понимал те-
перь, что именно происходит, но предугадать дальнейшее не мог, хотя и
знал сценарий. По сценарию дальше должны быть диверсанты. Причем все со-
бытия должны происходить перед камерой. Объясните мне, бога ради, как
именно! Я не желаю быть пешкой в этой вашей грязной игре! Я не желаю!
Но кроме этого "Я не желаю!", у него ничего не было.
Мост строился так: на тыловых базах накоплены были запасы стальных
профилированных балок; тяжелыми грузовиками их доставляли на промежуточ-
ную монтажную площадку километрах в ста отсюда и там сваривали отдельные
звенья фермы моста. Делалось так потому, что в непосредственной близости
от моста сконцентрировать такие производственные мощности было невозмож-
но по вполне понятным причинам. На монтаж доставлялись готовые уже
звенья. Здесь их сгружали с трейлеров и сортировали: звенья были пяти
различных типов - "Антон", "Берта", "Цезарь", "Дора", "Ева" - и на мон-
таж должны были поступать в этой последовательности. С сортировочной
площадки звенья подавались на стапель, здесь кранами стапеля звено под-
водилось к торцу фермы и стыковалось с ней специальными стыковочными
муфтами, в зависимости от типа фермы этих муфт было от шестнадцати до
тридцати шести. Затем в дело вступали сварщики. На монтаж одного звена
уходило около двух часов, за это время ферма сдвигалась вперед на четыре
метра, и освободившееся место занимало следующее звено. На выходе со
стапеля к звену присоединялись тросы, лебедки подтягивали их и принимали
тяжесть звена на себя. Все эти операции были тщательно скоординированы и
синхронизированы, но в любой сложной системе обязательно случаются сбои,
потому и нужен руководитель. Пока был Юнгман, все шло как по маслу, ни-
каких сбоев не было, то есть были, но ликвидировались моментально. Юнг-
ман шестым, седьмым, десятым чувством предвидел, где его вмешательство
будет сейчас необходимо; он придумал, выстрадал и вынянчил этот мост,
знал его досконально и потому мог все. Он владел этим мостом, как музы-
кант-виртуоз владеет великолепным, но чрезвычайно капризным инструментом
- все видят, что инструмент великолепен, и никто не замечает, что он
капризен. Ивенс же был просто грамотным помощником Юнгмана. Он знал, что
мост должен выдвигаться со скоростью два метра в час, знал, что таким
именно темпом, если не считать аварий и бомбежек, и были пройдены все
семьсот шестьдесят пять метров, и никак не мог понять, почему это теперь
вдруг приходится то и дело останавливать масляные насосы, почему на одно
звено уходит когда восемь, а когда и шестнадцать часов? На промежуточной
площадке что-то напутали со спецификацией, и звеньев "Антон" оказалось в
избытке, потом на звеньях "Дора" стала появляться маркировка "Ева", а
потом прислали несколько "Берт" в зеркально-симметричном исполнении, и
это вообще не лезло ни в какие ворота. Там им тоже досталось от бомбе-
жек, но надо ведь понимать!.. Студент тем и ценен был, объяснял Петеру
тот сапер с рубцом во всю щеку, Карел Козак, что сразу различал звенья
безо всякой маркировки, он на сортировке и стоял, что годное было - в
дело шло, что с брачком - в отвал. А теперь что же: подцепляем, начинаем
стыковать - не стыкуется. Назад его, тащи другое, а этому очередь еще
только через три-четыре подойдет, все разгребай теперь - какой тут поря-
док будет и какой темп? А стыковочные муфты эти несчастные? Их же десять
типов! И не дай бог, одного не окажется - приплыли! Как тут Юнгмана доб-
рым словом не помянуть? Да что говорить - и нервы сдают, работаем, как
разлаженные...
Нервы сдавали у всех. Инженер Ивенс сатанел на глазах. Он крыл сапе-
ров саботажниками и вредителями, лез во все операции и, наверное, еще
больше все запутывал. Он орал, хватался за кобуру, угрожал пистолетом и,
наконец, выстрелил в сапера, который настолько осатанел от тупости на-
чальства, что стал этому начальству доказывать, что оно неправо. Инженер
не попал в сапера: его ударили по руке, пуля ушла в небо. Потом у него
отобрали пистолет и долго били морду. С набитой мордой он пошел к гене-
ралу - жаловаться. Саперов арестовали и увели. С тех пор инженер Ивенс
мог ходить по стройке только в сопровождении автоматчиков из комен-
дантского взвода.
На следующий же день он ввел новый порядок: офицеры, помимо прочих
своих обязанностей, должны были вести постоянный хронометраж работ - кто
из саперов сколько времени тратит на ту или иную операцию. Если сапер
выходил за рамки установленного для этой операции времени, ему уменьшали
паек; если такой выход за рамки был систематическим или особенно
большим, сапер подлежал трибуналу как саботажник. Сам же он - Ивенс -
контролировал офицеров. Офицер, исполняющий обязанности хронометриста
недобросовестно, также подлежал суду трибунала - за покровительство са-
ботажу.
Темп работ несколько возрос: офицеры из кожи вон лезли, чтобы хоть
как-то добиться синхронности операций. Инженер Ивенс выше задрал подбо-
родок.
Зарядили осенние дожди, липкие, бесконечные, стало почти холодно и
очень сыро. Шанур пропадал у саперов, Петер и Армант занялись отснятыми
лентами, Баттен, блудная душа, постоянно исчезал, и именно в те моменты,
когда был особенно нужен. Заглядывал господин Мархель, интересовался,
нет ли недостачи метража, и, узнавая, что нет, удивлялся.
Бог его знает, по какому поводу их в тот вечер пригласили зенитчики -
они сказали, но Петер забыл. Вечеринка - она вечеринка и есть, что по
поводу, что просто так. Приглашали и ту, вторую, киногруппу, те пригла-
шение приняли, но не пришли. Вообще они с самого начала повели себя
странно, как-то свысока, с этакой брезгливостью-брюзгливостью, и Петер,
раза два наткнувшись на высокомерное хамство, решил с ними больше дела
не иметь - за исключением производственной необходимости. Зенитчики же,
не зная всего этого, ждали их и обиделись, и вечеринка прошла комом.
Операторы тащились домой, дождя не было, и даже тучи стали редеть - в
разрывы их изредка проглядывала половинка луны. Насторожило Петера то,
что их не окликнул часовой. Не могло такого быть, чтобы часовой на КПП
не окликнул идущих по дороге.
Петер, разведя в стороны руки, остановил своих операторов, молча уло-
жил их на дорогу, а сам, пригибаясь, подкрался к грибку часового. Часо-
вого под грибком не было. Не раздумывая ни секунды, Петер рванул шнур
сигнала тревоги - и шнур остался у него в руке. Это уже было серьезно.
Он вытащил пистолет и загнал патрон в ствол. Затвор щелкнул непозво-
лительно громко. Надо было хотя бы стрельбой дать сигнал тревоги, но Пе-
тер почему-то медлил. Вся эта ситуация была уж слишком знакома, слишком
знакома... Вот сейчас мелькнут неясные тени - слишком знакома, потому
что я читал это в сценарии, но там был часовой - неясные тени или мне
это мерещится?.. И тут с ужасающим шипением взвилась осветительная раке-
та.
Все осветилось резчайшим лиловым светом, проявляющим и фиксирующим на
дне глаза мельчайшие детали, неподвижные или, не дай бог, движущиеся.
Петер мгновенно увидел все сразу: сапоги часового, торчащие из канавы, и
изгиб дороги, и своих орлов, лежащих на самом видном месте, и троих в
маскхалатах, ныряющих в лощину метрах в сорока... Он не помнил, как и
откуда оказалась в руке граната, когда это он успел переложить пистолет
из правой руки в левую и достать из сумки гранату, но успел бросить ее
еще до того, как последний из тех, в маскхалатах, нырнул в лощинку,- Пе-
тер видел, как граната медленно, оставляя за собой ниточку дыма, описы-
вает плавную кривую и ныряет следом за теми тремя... Каким-то образом
взрыв гранаты не зафиксировался в его памяти, он просто знал умом, что
она взорвалась, но и вспышка, и звук взрыва мелькнули мимо, как нечто
необязательное, и следующее, что Петер отметил,- это себя, летящего с
пистолетом в руке к этой лощинке - не было ни ног, стучащих по земле, ни
вообще ощущения бега - был полет, стремительный и беззвучный,Петер уви-
дел, как там, на противоположном краю лощинки, облитая светом, судорожно
рвется вверх бесформенная фигура, мокрые склоны скользили, как мыло,-
Петер выстрелил и попал, фигура переломилась и стала падать... Ракета
догорела и погасла, на мгновение наступила темнота, а потом завыла сире-
на и стали взлетать новые ракеты - много и отовсюду, и стало плохо вид-
но, потому что пропали тени. В этом бестеневом, а потому полупризрачном
мире было очень шумно: стреляли, кричали непонятное, и сирена выла, не
заглушая, а почему-то выделяя, подчеркивая все иные звуки - они будто
взмывали на ее волнах, зависали и падали вниз во множестве, острые и
грубо-рельефные, как битые кирпичи,- к Петеру бежали люди и тоже крича-
ли, а он стоял и не мог стряхнуть с себя оцепенения. Все, что произошло
- произошло, но произошло будто не по его воле и почти без его участия,
произошло по сценарию и было заранее знакомо и потому воспринималось как
повторный сон.
Ракеты наконец погасли, и сирена смолкла. При свете фонариков осмот-
рели убитых. Граната попала одному из них в голову, понятно, что осмат-
ривать тут было нечего. Другого посекло осколками, тронув притом и лицо.
Третий, видимо, оказался довольно далеко и от гранаты не пострадал; пуля
попала ему в шею, потому он и повалился, как тряпичная кукла. Петер пос-
мотрел ему в лицо, повернулся и стал выбираться из лощинки. Мокрые скло-
ны скользили, как мыло, и на секунду его обуял ужас - сейчас сзади выст-
релят! Не выстрелили, подали руку - это оказался Шанур. Петер огляделся.
Армант с камерой стоял шагах в десяти и смотрел вниз.
- Он все снимал? - спросил Петер.
- Да,- сказал Шанур.- Кажется, все.
- Ты видел, кто это? - спросил Петер тихо.
- Да,- сказал Шанур.
- А он, значит, все это снимал... Ясно,- сказал Петер, хотя ясного
ничего не было.
Они прошли мимо группы солдат, поднимающих носилки. На носилках,
прикрытый шинелью, кто-то лежал. Петер подошел, приподнял край шинели.
Ему посветили. Лицо лежащего было спокойно, рот чуть приоткрыт - будто
собрался человек что-то спросить, но не успел.
- Чем его? - спросил Петер.
- Ножом,- сказали ему.- В спину. Сзади.
- Снимайте! - со злостью сказал еще кто-то.- Все, все снимайте! Кости
свои начнем глодать - тоже снимайте!
- Друг это его,- объяснили из темноты.- Так вот получилось.
- Не обижайтесь,- сказали еще.- Бывает.
- Пойдем,- сказал Шанур. Голос у него был нехороший, сдавленный.-
Пойдем, не могу я...
Они отошли оттуда, от чьей-то беды, от рыскающего света фонарей, от
голосов. Ровный свет половинки луны освещал дорогу, по которой они шли.
- Хоть ты-то что-нибудь понимаешь? - вдруг рыдающим шепотом спросил
Шанур.- Хоть ты-то понимаешь? Или это я с ума схожу? Ну что ты все мол-
чишь и молчишь? Что это все значит?!
Петер молча достал из кармана пистолетную пулю - ту самую, которая
