уверен: померещилось. Он лег, но уснуть не мог, кошмар возвращался, об-
растая все новыми подробностями. Утром он нос к носу столкнулся с Шани,
выходившим из комнаты Моники.
- Ты не это... не думай чего,- отводя глаза, забормотал Шани.- Пьяный
был, проснулся - возле нее лежу, собрался - и ходу. А ничего не было,
это я тебе точно говорю, я хоть и пьяный, а такое-то понимаю...
Освальд чувствовал, как у него леденеют губы и горло.
- Скот...- начал он и задохнулся.
Шани прошмыгнул мимо него, в дверях остановился и обернулся.
- А не только твой китаец колдун,- сказал он.- Все вы тут колдуны...
Моника из комнаты не выходила. Китаец колдовал около огорода: что-то
поправлял, подвязывал, Освальд видел, как он качает головой и разводит
руками. Ночное видение вновь стало казаться не кошмаром, а действи-
тельностью. После обеда приехал работник с одного из дальних хуторов,
привез двенадцать мешков пшеницы и сказал, что про мельницу ходят нехо-
рошие слухи, будто мельник и его работник-колдун подпустили засуху - и
нельзя ли в таком разе за деньги докупить еще мешочков пять-десять муки?
Освальд заломил цену, работник неожиданно цену принял, золото было у не-
го в кисете вместе с табаком - ударили по рукам, загрузили телегу, ра-
ботник хлестнул по волам, телега, повизгивая осями, развернулась и пое-
хала, а Освальд задумался. Надо было срочно что-то делать.
Под вечер приехал почтальон, привез еще одно письмо от отца. Отец пи-
сал, что они уже пятый месяц не видят земли, все океан да океан, видимо,
что-то стряслось с американским континентом, так как по расчету коорди-
нат пароход находится в районе города Денвер, штат Колорадо. Отца, уз-
нав, что он бывший мельник, назначили старшим механиком, потому что в
принципе конструкция мельничного привода и паровой машины где-то схожи.
Вчера неподалеку от них всплыло какое-то огромное морское животное, на
поверхности были видны только глаза, огромные, как мельничные колеса, а
потом оно нырнуло и проплыло под пароходом, почесав себе спину о киль,
да так, что судно пронзила долгая дрожь, а между некоторыми листами об-
шивки, там, где давно не обновляли клепку, стала проступать вода, и мат-
росы говорят, что достаточно одного хорошего шторма, чтобы пустить паро-
ход на дно, но все пять месяцев стоит полнейший штиль, и поэтому особен-
но непонятно, что случилось с Америкой...
Уже стемнело, когда верхом, без седла, прискакал Шани.
- Ты тут придумай что-нибудь,- сказал он Освальду. Голос у него был
отчаянный.- Мужики шумят по дворам, хотят тебя завтра жечь идти...
Он залез на лошадь и ускакал в темноту.
Тут Освальд вспомнил, что Альбин сегодня вообще не показывался.
Когда Освальд вошел в дом, китаец и Моника сидели за столом. На столе
горкой лежали какие-то похожие на грушу плоды, Моника ножом отрезала от
одного из них кусочки и отправляла в рот.
- Попробуй, как интересно,- сказала она.- Растет в земле, как картош-
ка, а по вкусу совсем как колбаса.
Освальда передернуло.
Он долго лежал в темноте без сна. Почему-то вспомнился офицер в чер-
ном - тогда, зимой... в тот самый день, когда появился китаец... Они не
оставили мне выхода, подумал Освальд. Глупо... Когда взошла луна и все
стихло, он встал и пошел в чулан под лестницей. Там на полке с инстру-
ментом лежала пешня - небольшой ломик с рукояткой, чтобы зимой долбить
проруби в пруду. Он взял пешню, взял фонарь "летучая мышь", посмотрел
вокруг, что бы такое взять еще, но ничего не нашел. Дорожка до мельницы
шла мимо огорода китайца, поэтому Освальд взял далеко в сторону и потом
в лесу долго искал выход на плотину. Он тихо прошел по плотине - вода
текла по желобу тонюсеньким ручейком, колесо почти не вращалось - и
толкнул незапертую дверь мельницы. Там было темно, и Освальд подумал,
что надо зажечь фонарь, но забыл, как это делается,- стекло не хотело
подниматься. Наконец он справился с ним, ломая спички, зажег фитиль и
стал осматриваться. В глазах плавали лиловые пятна. За жерновами, там
же, где он в первый раз увидел китайца, стоял топчан, и китаец спал на
нем, с головой укрывшись мешком. Освальд подошел ближе. Он был в двух
шагах, когда китаец приподнялся на локте и открыл глаза, щурясь от све-
та.
- Драстуй, хозяин,- сказал он.- Приехай привезла?
Освальд молчал. У него сразу отнялось все тело. Он медленно присел и
поставил фонарь на пол.
- Серно молоть? - неуверенно спросил китаец и спустил ноги с топчана,
нашаривая свои тапочки из старой автопокрышки, и тогда Освальд, что-то
закричав, наотмашь ударил его пешней. Удар пришелся по поднятой руке,
китаец ахнул и попытался встать, и Освальд опять ударил его, целясь по
голове, и опять промахнулся, китаец тонко закричал по-птичьи, и это было
так страшно, что Освальд захотел убежать, но вместо этого увидел, как
ломик опускается на голову китайца и погружается в череп - неглубоко, но
китаец начинает клониться вперед и падает у ног Освальда. Освальд схва-
тил его под мышки и приподнял. Голова китайца запрокинулась, из раны
густой струей побежала кровь. Освальд деревянными руками положил его на
мешок, закрыл зачем-то другим мешком, стал стирать кровь с пола и с ру
к... Потом пришел холод. Холодная волна прошла через голову, сдавила
виски. Не возясь больше с тряпками, Освальд поднял китайца на руки и вы-
нес наружу. Китаец был легкий, легче мешка с мукой, но неудобный. Ос-
вальд донес его до огорода, присел, не выпуская его из рук, отдохнул,
потом, напрягшись, резко встал и изо всех сил бросил в заросли. Раздался
тяжелый всхлип. Освальд на заплетающихся ногах обогнул огород и, не раз-
деваясь, плюхнулся в пруд. Он долго просидел в воде, отмывая лицо, руки,
одежду. Потом он выбрался из пруда и пошел в сарай. Там была припрятана
большая ценность: бочка автомобильного бензина. Освальд подкатил бочку к
огороду, выбил чоп и, наливая бензин в ведро, стал методично окатывать
растения. Сразу же началось шевеление, треск, шорох. Потом, когда бензи-
на в бочке почти не осталось, он поднял ее, как китайца, и тоже забросил
в заросли. Взял ведро, в котором специально оставил бензину на донышке,
отошел шагов на тридцать, снял рубашку, затолкал ее в ведро. Подождал,
когда она пропитается бензином, и бросил в ведро горящую спичку. Пыхнуло
огнем, потом загорелось ровно и дымно. Не дожидаясь, когда ведро раска-
лится, Освальд схватил его и бросил в сторону огорода - и успел упасть
на землю, прежде чем рвануло. Его обдало диким жаром, он приподнял голо-
ву и посмотрел: крутилось пламя, и в пламени кто-то метался, и стебли,
еще живые, пытались расплестись и расползтись, но огонь был слишком жа-
рок, они мгновенно гибли и сами становились причиной огня, а по низу все
кто-то метался, и из земли выдирались кривые корни, корчась и съеживаясь
в пламени, рушились поддерживающие жерди, и чад стал распространяться
по-над самой землей - жирный и сладковатый чад...
Освальд не помнил, как он дошел до дома, как, сдирая с себя все, рух-
нул на постель, как крутился на раскаленной постели, как вскочил и бро-
сился вверх по лестнице, как Моника кричала: "Нет! Нет! Нет!", а он
схватил ее, оторвал от окна, повалил и подмял... он и помнил это, и не
помнил одновременно - знал, что помнит, поэтому боялся вспоминать. Ему
хотелось начать жить с того момента, когда он оторвал голову от подушки
и увидел, что Моника сидит рядом, поджав ноги, и что-то чертит пальцем
на простыне, а по стеклу жадно барабанят дождевые капли.
МОСТ ВАТЕРЛОО
В этом странном и запутанном деле, которое зовется жизнью, бывают та-
кие непонятные моменты и обстоятельства, когда вся вселенная представля-
ется человеку одной большой злой шуткой, хотя что в этой шутке остроум-
ного он понимает весьма смутно и имеет более чем достаточно оснований
подозревать, что осмеянным оказывается не кто иной, как он сам.
Г.Мелвилл
Пылинки в солнечном луче...
Дальняя комната освещена ярко, а здесь полумрак и прохлада.
Что-то хрустит под ногой, и льется из крана вода.
Дальняя комната вся завалена бумагой, весь пол в бумагах, смятых и не
смятых...
Камерон стоит в двери и весь колышется, как зной, как медуза, как же-
ле на блюде, и кудри его золотой короной... Ворона Камерон. Ворона-ро-
на-она-на! Пылинки в солнечном луче.
Петер!
Это кто-то зовет меня, но я не вижу никого, и только имя отдается в
глубинах сердца моего, и только пятна световые ползут по стенам к потол-
ку, и только воды низовые...
Вот именно. И только пить. Пить, есть и спать. Это все, что я могу,
хочу и буду.
А женщину?
А, вот это кто. Это Брунгильда. Нет, Брунгильда, спасибо, но в другой
раз. Сейчас на повестке дня совсем иные вопросы...
Пылинки в солнечном луче...
А Летучий Хрен уже спрашивал про тебя, гудит Камерон, продолжая колы-
хаться на свету, расплываясь при этом в широченной улыбке, но уши-то у
него все равно просвечивают багровым, и я ничего не могу с собой поде-
лать, я набираю воду в рот и опрыскиваю его уши. Уши шипят и брызгаются,
Камерон недоволен, а я хохочу, потому что... Ворона Камерон докрасна
раскаленными ушами доблестно прокладывает себе путь в сугробе, приближая
час нашей решительной победы! Летучий Хрен? А хрен с ним! Что ты ему
сказал? А надо было правду - приполз, мол, и брык! Готов.
Готов.
Шиш, ребята, рано вы меня списываете в готов, рано, мы еще повоюем,
поборемся и помужествуем с ней, знаете, как это там делается? Подумаешь,
неделю не спал, я и еще неделю... Что? Ах, пылинки...
У тебя шнапс есть?
Это Камерон спрашивает Брунгильду, конечно, не меня же ему спраши-
вать, что? Молчу, молчу. Но я молчу так красноречиво тая под взором ва-
ших воспаленных глаз вздымаемых высоко к небу блестящими во тьме звезда-
ми печали бережно хранимой и возносимой к небесам без тени страха пред
томленьем слиянья бешеного тела с душою нежною и кроткой... селедкой,
водкой, сковородкой...
Это что, все мне?
Да что вы! Да нет, ребята, я же просто не смогу... это все... ну хва-
тит же... хва...
Дай ему по спине, пусть откашляется.
Уже не надо.
...в штопор - у-у-уп! Готов. Сплю.
...прикуп - прилипала - приличие - примадонна - примак - приманка -
примат - пример - примерка - примета - примесь - примечание - примирение
- примитив - примочка - принудиловка - принцесса - принятие - приоритет
- припухлость - приспособленец - прочее - прочее - прочее... Все на све-
те слова начинаются на "П", и хоть лопни - на "П" и на "П" и на "П" - и
никуда от этих "П" - ну что ты будешь делать, обложили со всех сторон...
- Подъем! - Петера похлопали по плечу.
По периметру периастра поднимались перфорированные портики, по пер-
вости принятые паломниками-пломбировщиками...
- Вставай, скотина! - его тряхнули сильнее.- А то сейчас водой!
- Что? - Петер попытался сесть, не получилось, глаза тем более не
открывались, но по команде "Подъем" следовало встать и одеться за сорок
шесть секунд, потому что команда "Подъем" зря не дается...
- Вставай, соня, курорт окончен.
Это Камерон. Ну да, это Камерон, я же вернулся, вернулся и - ха-ха! -
кое-что привез! Ну да.
- Сколько времени?
- Семь вечера. И учти, что это уже завтрашний вечер.
- Как это?
- А так, что тебе дали поспать - ну, ты и поспал.
- Сутки? - не поверил Петер.
- Тридцать один час. Абсолютный рекорд редакции.
- Врешь ведь.
- Чтоб я сдох! - поклялся Камерон.- Вчера пытались тебя будить, но ты
заехал Летучему Хрену в нос, и он велел оставить тебя в покое. А сейчас
позвонил и очень тебя хочет. Ночью бомбежка была - не слышал?
- Ничего я не слышал... А мой материал?
- Экстра! Ультра! Супериор! Он сам монтировал и был близок к оргазму,
его просто успели вовремя отвлечь...
