но у нас... И вообще непонятно, чего вы повышаете голос... Если есть жа-
лоба, можете вежливо попросить у кассирши жалобную книгу. Жалобная книга
выдается по первому требованию... Наш павильон, знаете ли, посещают са-
мые известные гипнотизеры и иллювионисты, но никогда ничего такого себе
не позволяли. Правильно я говорю, Катя? - обратилась она за подружкой к
подруге, которая уже успела прийти в себя.
- Тоже выдумал, - отвечала Катя, всхлипнув, - на колени становиться!
Безобразие какое!..
- Вот как?! - окончательно разошелся Хоттабыч. - Так вот до чего до-
ходит ваша дерзость?! Ну что ж, вы сами того хотели!
Привычным жестом он выдрал из своей бороды три волоска и отнял левую
руку от Волькиного уха, чтобы разорвать их на мельчайшие части.
Но стоило лишь Хоттабычу оставить Волькино ухо в покое, как Волька, к
великой досаде старика, вновь обрел дар речи и свободу в распоряжении
своим телом, Первым делом он схватил Хоттабыча за руку:
- Что ты, Хоттабыч! Что ты задумал!
- Я задумал наказать их, о Волька. Поверишь ли, стыдно признаться:
сначала я хотел их поразить громом. Поражать людей громом - ведь это по
силам любому самому завалящему ифриту!..
Тут Волька, несмотря на серьезность положения, нашел в себе мужество
вступиться за науку.
- Удар грома... - сказал он, лихорадочно размышляя, как отвести беду,
нависшую над бедными девушками, - удар грома никого поразить не может.
Поражает людей разряд атмосферного электричества - молния. А гром не по-
ражает. Гром - это звук.
- Не знаю, - сухо отозвался Хоттабыч, не желавший опускаться до спо-
ров с неопытным юнцом. - Не думаю, чтобы ты был прав. Но я передумал. Я
не поражу их громом. Лучше я превращу их в воробьев. Да, пожалуй, в во-
робьев.
- Но за что?
- Я должен наказать их, о Волька, Порок должен быть наказан.
- Не за что наказывать! Слышишь!
Волька дернул Хоттабыча за руку. Тот уже собрался порвать волоски:
тогда было бы поздно.
Но волоски, упавшие было на пол, сами по себе вновь очутились в тем-
ной шершавой ладошке Хоттабыча.
- Только попробуй! - закричал Волька, заметив, что старик снова соб-
рался порвать волоски. - Ах, так!.. Тогда и меня превращай в воробья!
Или в жабу! Во что угодно превращай! И вообще считай, что на этом наше
знакомство закончено! Мне решительно не нравятся твои замашки. И все!
Превращай меня в воробья! И пусть меня сожрет первая попавшаяся кошка!
Старик опешил:
- Разве ты не видишь, что я хочу это сделать, чтобы впредь никто не
смел относиться к тебе без того исключительного почтения, которого ты
заслуживаешь своими бесчисленными достоинствами!
- Не вижу и не желаю видеть!
- Твое приказание для меня закон, - смиренно отвечал Хоттабыч, иск-
ренне недоумевавший по поводу непонятной снисходительности своего юного
спасителя. - Хорошо, я не буду превращать их в воробьев.
- И ни во что другое!
- И ни во что другое, - покорно согласился старик и все же взялся за
волоски с явным намерением порвать их.
- Зачем ты хочешь рвать волоски? - снова всполошился Волька.
- Я превращу в пыль все товары, и все столы, и все оборудование этой
презренной лавки!
- Ты с ума сошел! - вконец возмутился Волька. - Ведь это госу-
дарственное добро, старая ты балда!
- Да позволено мне будет узнать, что ты, о бриллиант моей души, под-
разумеваешь под этим неизвестным мне словом "балда"? - с любопытством
осведомился Хоттабыч.
Волька покраснел, как морковка.
- Понимаешь ли... как тебе сказать... э-э-э... Ну, в общем, "бал-
да"-это что-то вроде мудреца.
Тогда Хоттабыч решил запомнить это слово, чтобы при случае блеснуть
им в разговоре.
- Но... - начал он.
- Никаких "но"! Я считаю до трех. Если ты после того, как я скажу
"три", не оставишь в покое этот павильон, можешь считать, что мы с тобой
не имеем ничего общего и что между нами все кончено, и что... Считаю:
раз!.. два!.. т...
Волька не успел досказать коротенькое слово "три". Горестно махнув
рукой, старик снова принял свой обычный вид и сумрачно проговорил:
- Пусть будет по-твоему, ибо твое благоволение для меня драгоценней
зениц моих очей,
- То-то же, - сказал Волька. - Теперь осталось извиниться, и можно
спокойно уходить.
- Благодарите же своего юного спасителя! - сурово крикнул Хоттабыч
девушкам.
Волька понял, что вырвать извинение из уст старика не удастся.
- Извините нас, пожалуйста, товарищи, - сказал он. - И если можно, не
очень обижайтесь на этого гражданина. Он приезжий и еще не освоился с
советскими порядками. Будьте здоровы!
- Будьге здоровы! - вежливо отвечали девушки.
Они еше толком не пришли в себя. Им было и удивительно и страшновато.
Но, конечно, им и в голову не могло прийти, насколько серьезной была
опасность, которой они избежали.
Они вышли вслед за Хоттабычем и Волькой на улицу и стояли у дверей,
глядя, как медленно удалялся этот удивительный старичок в старомодной
соломенной шляпе, пока наконец, влекомый своим юным спутником, не скрыл-
ся за поворотом.
- Откуда такие озорные старики берутся, ума не приложу! - вздохнула
Катя и снова всхлипнула.
- Какой-нибудь дореволюционный гипнотизер, - жалостливо сказала ее
храбрая подруга. - Наверно, пенсионер. Соскучился, выпил, может быть,
лишнего... Много ли такому старичку требуется!
- Да-а-а, - присоединилась к ее мнению кассирша, - старость не ра-
дость... Пойдемте, девушки, в помещение!..
Но, очевидно, на этом не суждено было кончиться сегодняшним злоключе-
ниям. Лишь Волька с Хоттабычем вышли на улицу Горького, в глаза им уда-
рил ослепительный свет автомобильных фар. Казалось, прямо на них мчалась
оглашая вечерний воздух пронзительной сиреной, большая санитарная маши-
на.
И тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко возопил:
- О горе мне, старому и несчастному джинну! Джирджис, могучий и бес-
пощадный царь шайтанов и ифритов, не забыл нашей старинной вражды, вот
он и наслал на меня страшнейшее из своих чудовищ!
С этими словами он стремительно отделился от тротуара, уже где-то вы-
соко, на уровне третьего или четвертого этажа, снял свою соломенную шля-
пу, помахал ею Вольке и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощанье:
- Я постараюсь разыскать тебя, о Волька ибн Алеша! Целую пыль под
твоими ногами!.. Пока!..
Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезновению старика. Было
не до него. У Вольки подкашивались ноги при одной мысли, что ему сейчас
предстояло возвратиться домой.
В самом деле, попробуйте поставить себя на его место. Человек ушел из
дому для того, чтобы сдать экзамен по географии, посетить кино и к поло-
вине седьмого вечера чинно и благородно вернуться домой обедать. Вместо
этого он возвращается домой в десятом часу, позорно провалившись на эк-
замене, и, что самое ужасное, с бритыми щеками! Это в неполные тринад-
цать лет! Сколько он ни думал, но выхода из создавшегося положения ему
найти не удалось. Так ничего и не придумав, он поплелся в тихий, полный
длинных предзакатных теней Трехпрудный переулок.
Он прошел мимо удивленного дворника, вошел в подъезд, поднялся на
площадку второго этажа и, тяжко вздохнув, нажал кнопку звонка. В глубине
квартиры раздались чьи-то шаги, и незнакомый голос спросил через закры-
тые двери.
"Это я", - хотел сказать Волька и вдруг вспомнил, что с сегодняшнего
утра он уже здесь не проживает.
Ничего не ответив новому жильцу, он быстро сбежал по ступенькам, с
независимым видом пошел мимо продолжавшего удивляться дворника и, выйдя
из переулка, сел в троллейбус. Но несчастья преследовали его в этот
день. Где-то, скорее всего в кино, он потерял кошелек, Пришлось вылезть
из троллейбуса и пойти пешком.
На новой квартире Вольку встретила бабушка, обеспокоенная его долгим
отсутствием. Отец еще не вернулся с работы. Он задержался на заседании
завкома. Мама после занятий в вечернем университете, очевидно, зашла за
ним на завод.
У Вольки, несмотря на все его усилия казаться спокойным и счастливым,
было такое мрачное лицо, что бабушка решила первым делом накормить его,
а уж потом приступить к расспросам.
- Ну как, Воленька? - нерешительно осведомилась она, когда ее
единственный внучек быстро управился с обедом.
- Да как тебе сказать... - неопределенно ответви Волька и, на ходу
стаскивая с себя футболку, отправился спать.
Бабушка с молчаливым сочувствием проводила его ласковым и печальным
взглядом. Нечего было расспрашивать - все было ясно.
Волька, вздыхая, разделся, вытянулся на свежей, прохладной простыне,
но покоя не обрел.
На столике около его кровати блистала многокрасочной суперобложкой
толстая книга большого формата. У Вольки екнуло сердце: так и есть, та
самая, давно желанная книга по астрономии! И на заглавном листе крупным,
с детства знакомым почерком написано: "Высокообразованному ученику
седьмого класса, действительному члену астрономического кружка при Мос-
ковском планетарии Владимиру Алексеевичу Костылькову от его любящей ба-
бушки".
Какая смешная надпись! Всегда бабушка придумает что-нибудь смешное.
Но почему же Вольке совсем не смешно, ах, как не смешно! И ему, предс-
тавьте себе, нисколько не приятно, что наконец-то он дождался этой пле-
нительной книги, о которой так давно мечтал. Тоска, тоска его снедает. В
груди дыханье стеснено... Нет, он так больше не может!
- Бабушка! - крикнул он, отвернувшись от книги. - Бабушка, можно тебя
на минутку?
- Ну, чего тебе там, баловник? - будто бы сварливо откликается бабуш-
ка, довольная, что ей можно будет еше на сон грядущий потолковать с
внучком. - Угомон тебя не берет, астроном ты этакий, полуночник!
- Бабушка! - жарко шепчет ей Волька. - Закрой дверь и сядь ко мне на
кровать. Мне тебе нужно сообщить одну страшно важную вещь.
- А может быть лучше на утречко отложить такой важный разговор? - от-
вечает бабушка, сгорая от любопытства.
- Нет, сейчас, обязательно сию же минуту. Я... Бабушка, я не перешел
в седьмой класс... То есть я пока еще не перешел... Я не выдержал экза-
мена...
- Провалился? - тихо ахает бабушка.
- Нет, не провалился... Я не выдержал, но и не провалился... Я стал
излагать точку зрения древних про Индию, и про горизонт, и про всякое
такое... Я это все правильно рассказал... А научную точку зрения мне
как-то не удалось осветить... Я себя очень неважно почувствовал, и Павел
Васильевич мне сказал, чтобы я пришел, когда хорошенечко отдохну...
Даже сейчас, даже бабушке он не мог решиться сказать про Хоттабыча.
Да она бы и не поверила и подумала бы, чего доброго, что он и в самом
деле заболел.
- Я раньше хотел скрыть это, а сказать, когда уже сдам, но мне стало
совестно... Ты понимаешь?
- А что ж тут, Воленька, не понимать! - сказала бабушка. - Со-
весть-великая вещь. Хуже нет, как против совести своей идти... Ну, спи,
спокойно, астроном мой дорогой!
- Ты книжку пока забери, - дрожащим голосом предложил Волька.
- И не подумаю. Куда мне ее девать? Считай, что я тебе ее до поры до
времени сдала на хранение... Ну, спи. Спишь?
- Сплю, - отвечал Волька, у которого с признанием точно гора с плеч
свалилась. - И я тебе обещаю, я тебе честное пионерское даю, что сдам
географию на "пять"! Ты мне веришь?
- Конечно, верю. Ну спи, спи, набирайся сил... А как родителям - мне
говорить или сам скажешь?
- Лучше ты.
- Ну, спи спокойно!
Бабушка поцеловала Вольку, погасила свет и вышла из комнаты.
Некоторое время Волька лежал, затаив дыхание. Ему хотелось услышать,
как бабушка будет сообщать его родителям печальную весть, но, так ничего
и не расслышав, он заснул.
VIII. БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Не прошло и часа, как разбудил телефонный звонок, раздавшийся в от-
