- Ты хочешь сказать, что оки лицедеи? - снисходительно улыбнулся ста-
рик. - Они пляшут на канате?
- Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры, вот кто они!
- Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? - с осуж-
дением осведомился Хоттабыч. - Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и
мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.
- Что ты! - рассмеялся Волька. - Киноактеры никогда не играют в кино-
театрах. Киноактеры играют в киностудиях.
- Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактеров, а каких-ни-
будь других лицедеев?
- Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы
смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу.
- Ты болтаешь, прости меня. что-то несуразное, - с осуждением сказал
Хоттабыч. - Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах
преднамеренного. желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на
тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни
одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух.
Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала
сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем сущность работы киноак-
теров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил
об обрушившейся на него напасти.
- Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее!
Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой,
третий, затем в сердцах выдернул из нее сразу целый клок и стал с ожес-
точением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и
не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии
его юного друга не только не исчезла - она даже не шелохнулась. Тогда
Хоттабыч принялся щелкать пальцами в самых различных сочетаниях: то от-
дельными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левой, то сразу
пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то на-
оборот. Но все было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском
раздирать свои одежды.
- Ты что, с ума сошел? - испугался Волька. - Что это ты делаешь?
- О горе мне! - прошептал в ответ Хоттабыч и стал царапать себе лицо.
- О горе мне!.. Тысячелетия, проведенные в проклятом сосуде, увы, дали
себя знать! Отсутствие практики губительно отразилось па моей специ-
альности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поде-
лать с твоей бородой!.. О горе, горе мне, бедному джинну Гассану Аодур-
рахману ибн Хоттабу!..
- Что ты там такое шепчешь? - спросил Волька. - Шепчи отчетливей. Я
ничего не могу разобрать.
И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе одежды:
- О драгоценнейший из отроков, о приятнейшчй из приятных, не обруши-
вай на меня свой справедливый гнев!.. Я не могу избавить тебя от боро-
ды!.. Я позабыл, как это делается!..
- Имейте совесть, граждане! - зашипели на них соседи. - Успеете наго-
вориться дома. Ведь вы мешаете!.. Неужели обращаться к билетеру?
- Позор на мою старую голову! - еле слышно заскулил теперь Хоттабыч.
- Забыть такое простое волшебство! И кто забыл? Я, Гассан Абдуррахман
ибн Хоттаб, могущественный из джиннов, я, тот самый Гассан Абдуррахман
ибн Хоттаб, с которым двадцать лет ничего не мог поделать сам Сулейман
ибн Дауд, мир с ними обоими!..
- Не хнычь! - прошептал Волька, не скрывая своего презрения. - Скажи
по-человечески, надолго ты меня наградил этой бородой?
- О нет, успокойся, мой добрый повелитель! - отвечал старик. - К
счастью, я околдовал тебя малым колдовством. Завтра к этому времени лицо
у тебя снова станет гладким, как у новорожденного... А может быть, мне
еще раньше удастся припомнить, как расколдовывается малое колдовство...
Как раз к этому времени на экране кончились многочисленные надписи,
которыми обычно начинается всякая картина, потом на нем появились, зад-
вигались и заговорили люди. Хоттабыч самодовольно шепнул Вольке:
- Ну, это я все понимаю. Это очень просто. Все эти люди пришли сюда
сквозь стену. Это я тоже умею.
- Ничего ты не понимаешь! - улыбнулся Волька невежеству старика. -
Кино, если хочешь знать, построено по принципу...
Из передних и задних рядов зашикали, и Волькины объяснения прервались
на полуслове.
С минуту Хоттабыч сидел как зачарованный. Потом он стал возбужденно
ерзать, то и дело оборачиваясь назад, где в девятом ряду, как помнят на-
ши читатели, сидели два киноактера, и он проделал это несколько раз, по-
ка окончательно не убедился, что они одновременно сидят позади него,
чинно сложив руки на груди, и несутся верхом на быстрых лошадях там,
впереди, на единственной освещенной стене этого загадочного помещения.
Побледневший, с испуганно приподнятыми бровями, старик щепнул Вольке:
- Посмотри назад, о бесстрашный Волька ибн Алеша!
- Ну да, - сказал Волька, - это киноактеры. Они играют в этой картине
главные роли и пришли посмотреть, нравится ли нам, зрителям, их игра.
- Мне не нравится! - быстро сообщил Хоттабыч. Мне не нравится, когда
люди раздваиваются. Даже я не умею в одно и то же время сидеть сложа ру-
ки на стуле и скакать на стремительной, ветру подобной лошади. Это даже
Сулейман ибн Дауд - мир с ними обоими! - не умел делать. И мне поэтому
страшно.
- Все в порядке, - покровительственно усмехнулся Волька. - Посмотри
на остальных зрителей. Видишь, никто не боится. Потом я тебе объясню, в
чем дело.
Вдруг могучий паровозный гудок прорезал тишину. Хоттабыч схватил
Вольку за руку.
- О царственный Волька! - прошептал он, обливаясь холодным потом. - Я
узнаю этот голос. Это голос царя джиннов Джирджиса!.. Бежим, пока не
поздно!
- Ну что за чушь! Сиди спокойно!.. Ничто нам не угрожает.
- Слушаю и повинуюсь, - покорно пролепетал Хоттабыч, продолжая дро-
жать.
Но ровно через секунду, когда на экране помчался прямо на зрителей
громко гудящий паровоз, пронзительный крик ужаса раздался в зрительном
зале.
- Бежим!.. Бежим!.. - вопил не своим голосом Хоттабыч, улепетывая из
зала.
Уже у самого выхода он вспомнил о Вольке, в несколько прыжков вернул-
ся за ним, схватил за локоть и потащил к дверям:
- Бежим, о Волька ибн Алеша! Бежим, пока не поздно!..
- Граждане... - начал билетер, преграждая им дорогу.
Но сразу вслед за этим он вдруг совершил в воздухе красивую, очень
длинную дугу и очутился на эстраде, перед самым экраном...
- Чего ты кричал? Чего ты развел эту дикую панику? - сердито спросил
уже на улице Волька у Хоттабыча.
И тот ответил:
- Как же мне было не кричать, когда над тобой нависла страшнейшая из
возможных опасностей! Прямо на нас несся, изрыгая огонь и смерть, вели-
кий шайтан Джирджис ибн Реджмус, внук тетки Икриша!
- Какой там Джирджис! Какая тетка? Самый обычный паровоз!
- Не собирается ли мой юный повелитель учить старого джина Гассан Аб-
дуррахмана ибн Хоттаба, что такое шайтан? - язвительно осведомился Хот-
табыч.
И Волька понял: объяснять ему, что такое кино и что такое паровоз, -
дело не пяти минут и даже не часа.
Отдышавшись, Хоттабыч смиренно спросил:
- Чего бы тебе хотелось сейчас, о драгоценнейший зрачок моего глаза?
- Будто не знаешь? Избавиться от бороды!
- Увы, - сокрушенно ответствовал старик, - я еще бессилен выполнить
это твое желание. Но нет ли у тебя какого-нибудь желания? Скажи, и я его
в тот же миг исполню.
- Побриться!.. И как можно скорее!
Спустя несколько минут они были в парикмахерской.
Еще минут через десять усталый мастер высунулся из распахнутых дверей
мужского зала и крикнул:
- Очередь!
Тогда из укромного уголка подле самой вешалки вышел и торопливо усел-
ся в кресле мальчик с лицом, закутанным в драгоценную шелковую ткань.
- Прикажете постричь? - спросил парикмахер, имея в виду прическу
мальчика.
- Побрейте меня! - ответил ему сдавленным голосом мальчик и снял
шаль, закрывавшую его лицо по самые глаза.
VII. БЕСПОКОЙНЫЙ ВЕЧЕР
Хорошо, что Волька не был брюнетом. У Жени Богорада, например, щеки
после бритья стали бы отсвечивать синевой. А у Вольки, когда он вышел из
парикмахерской, щеки ничем не отличались от щек всех сверстников.
Шел уже восьмой час, но еще было совсем светло и очень жарко.
- Нет ли в вашем благословенном городе лавки, где продают шербет или
подобные шербету прохладительные напитки, дабы смогли мы утолить нашу
жажду? - спросил Хоттабыч.
- А ведь верно! - подхватил Волька. - Хорошо бы сейчас холодненького
лимонаду или крюшону!
Они зашли в первый попавшийся павильон фруктовых и минеральных вод,
сели за столик и подозвали официантку.
- Пожалуйста, две бутылки лимонной воды, - сказал Волька.
Официантка кивнула головой и пошла к стойке, но Хоттабыч сердито ок-
ликнул ее:
- А ну, подойди-ка поближе, недостойная прислужница! Мне не нравится,
как ты ответила на приказание моего юного друга и повелителя.
- Хоттабыч, перестань, слышишь! Перестань... - зашептал было Волька.
Но Хоттабыч ласково закрыл ему рот своей сухой ладошкой:
- Не мешай хоть мне вступиться за твое достоинство, если сам ты, по
свойственной тебе мягкости, не выбранил ее...
- Ты ничего не понял!.. - не на шутку испугался Волька за официантку.
- Хоттабыч, я же тебе русским языком говорю, что...
Но тут он вдруг с ужасом почувствовал, что лишился дара речи. Он хо-
тел броситься между стариком и все еще ничего не подозревавшей девушкой,
но не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Это Хоттабыч, чтобы Волька ему не мешал в том, что он считал делом
своей чести, легонько прищемил большим и указательным пальцами левой ру-
ки мочку Волькиного правого уха и тем обрек его на молчание и полную не-
подвижность.
- Как ты ответила на приказание моего юного друга? - повторил он,
снова обращаясь к официантке.
- Я вас не понимаю, гражданин, - вежливо отвечала ему девушка. - При-
казания никакого не было. Была просьба, и я пошла ее выполнять. Это
во-первых. А вовторых, у нас не принято "тыкать". У нас принято обра-
щаться к незнакомым людям на "вы". И меня удивляет, что вам это неиз-
вестно, хотя это известно любому культурному советскому человеку.
- Ты что ж, учить меня хочешь? - вскричал Хоттабыч. - На колени! Или
я превращу тебя в пыль!..
- Стыдитесь, гражданин! - вмешалась кассирша, наблюдавшая за этой
возмутительной сценой, благо посетителей, кроме Вольки с Хоттабычем, в
павильоне не было. - Разве можно так хулиганить, тем более в ваши годы!
- На колени! - прорычал вне себя Хоттабыч. - И ты на колени! - указал
он перстом на кассиршу. - И ты! - крикнул он второй официантке, спешив-
шей на помощь своей подруге. - Все три немедленно на колени и молите мо-
его юного друга, чтобы он вас помиловал!
С этими словами он вдруг стал расти в размерах, пока не достиг голо-
вою потолка. Это было страшное и удивительное зрелище. Кассирша и вторая
официантка упали в обморок от ужаса, но первая официантка, хоть в поб-
леднела, спокойно сказала Хоттабычу:
- Стыдитеся, гражданин! Ведите себя, как полагается в общественном
месте... И если вы порядочный гипнотизер...
Она думала, что старик проделывал над ними опыты гипноза.
- На колени! - снова проревел Хоттабыч. - Я кому говорю, - на коле-
ни?!
За три тысячи семьсот тридцать два года его жизни это был первый слу-
чай, когда обыкновенные смертные осмеливались ослушаться его приказаний.
Хоттабычу казалось, что это роняет его в глазах Вольки, а ему страшно
хотелось, чтобы Волька уважал его и ценил его дружбу.
- Падай ниц, о презренная, если тебе дорога жизнь!
- Об этом не может быть и речи, - отвечала дрожащим голосом храбрая
официантка. - Это за границей, в капиталистических странах, работники
общественного питания вынуждены выслушивать всякие грубости от клиентов,
