тебя, когда ты станешь, плакать о матери или сестре? Ты большой, как
сосна, гуронская девушка - маленькая, тонкая березка. Для чего ты обру-
шился на нее всей тяжестью и сломил ее? Ты думаешь, гуроны забудут это?
Нет! Нет! Краснокожие никогда не забывают. Никогда не забывают друга,
никогда не забывают врага. Почему ты так жесток, бледнолицый?
За всю свою жизнь Непоседа впервые был так ошарашен; он никак не ожи-
дал такого стремительного и пылкого нападения делаварской девушки. Прав-
да, у нее был союзник - его собственная совесть. Девушка говорила очень
серьезно, с таким глубоким чувством, что он не мог рассердиться. Мяг-
кость ее голоса, в котором звучала и правдивость и душевная чистота,
усугубляла тяжесть упреков. Подобно большинству людей с грубой душой,
Непоседа до сих пор смотрел на индейцев лишь с самой невыгодной для них
стороны. Ему никогда не приходило в голову, что искренняя сердечность
является достоянием всего человечества, что самые высокие принципы -
правда, видоизмененные обычаями и предрассудками, но по-своему не менее
возвышенные - могут руководить поведением людей, которые ведут дикий об-
раз жизни, что воин, свирепый на поле брани, способен поддаваться самым
мягким и нежным влияниям в минуты мирного отдыха. Словом, он привык
смотреть на индейцев, как на существа, стоящие лишь одной ступенькой вы-
ше диких лесных зверей, и готов был соответственным образом поступать с
ними каждый раз, когда соображения выгоды или внезапный каприз подсказы-
вали ему это. Впрочем, красивый варвар хотя и был пристыжен упреками,
которые он выслушал, но ничем не обнаружил своего раскаяния. Вместо того
чтобы ответить на простой и естественный порыв Уа-та-Уа, он отошел в
сторону, как человек считающий ниже своего достоинства спорить с женщи-
ной.
Между тем ковчег подвигался вперед, и, в то время как под деревьями
разыгрывалась печальная сцена с факелами, он уже вышел на открытый плес.
Плавучий Том продолжал вести судно прочь от берега, боясь неминуемого
возмездия. Целый час прошел в мрачном молчании. Уа-та-Уа вернулась к
своему тюфяку, а Чингачгук лег спать в передней части баржи. Только Хат-
тер и Непоседа бодрствовали. Первый стоял у руля, а второй размышлял о
случившемся со злобным упрямством человека, не привыкшего каяться. Но
неугомонный червь точил его сердце. В это время Джудит и Хетти достигли
уже середины озера и расположились на ночлег в дрейфующей пироге.
Ночь была тихая, хотя облака затянули небо. Сезон бурь еще не насту-
пил. Внезапные шквалы, налетающие в июне на североамериканские озера,
бывают порой довольно сильны, но бушуют недолго. В эту ночь над вершина-
ми деревьев и над зеркальной поверхностью озера чувствовалось лишь дви-
жение сырого, насыщенного мглистым туманом воздуха.
Эти воздушные течения зависели от формы прибрежных холмов, что делало
неустойчивыми даже свежие бризы и низводило легкие порывы ночного возду-
ха до степени капризных и переменчивых вздохов леса.
Ковчег несколько раз сбивался с курса, поворачивая то на восток, то
даже на юг. Но в конце концов судно поплыло на север. Хаттер не обращал
внимания на неожиданные перемены ветра. Чтобы расстроить коварные замыс-
лы врага, это большого значения не имело. Хаттеру важно было лишь, чтобы
судно все время находилось в движении, не останавливаясь ни на минуту.
Старик с беспокойством думал о своих дочерях и, быть может, еще
больше о пироге. Но, в общем, неизвестность не очень страшила его, ибо,
как мы уже говорили, он твердо рассчитывал на благоразумие Джудит.
То было время самых коротких ночей, и вскоре глубокая тьма начала ус-
тупать место первым проблескам рассвета. Если бы созерцание красоты при-
роды могло смирять человеческие страсти и укрощать человеческую свире-
пость, то для этой цели как нельзя лучше подходил пейзаж, который начал
вырисовываться перед глазами Хаттера и Непоседы, по мере того как ночь
сменялась утром. Как всегда, на небе, с которого уже исчез угрюмый мрак,
появились нежные краски. Однако оно еще не успело озариться ослепи-
тельным блистанием солнца, и все предметы казались призрачными. Прелесть
и упоительное спокойствие вечерних сумерек прославлены тысячами поэтов.
И все же наступающий вечер не пробуждает в душе таких кротких и возвы-
шенных мыслей, как минуты, предшествующие восходу летнего солнца. Вечер-
няя панорама постепенно исчезает из виду, тогда как на утренней заре по-
казываются сначала тусклые, расплывчатые очертания предметов, которые
становятся все более и более отчетливыми, по мере того как светлеет. Мы
видим их в волшебном блеске усиливающегося, а не убывающего света. Птицы
перестают петь свои гимны, отлетая в гнезда на ночлег, но еще задолго до
восхода солнца они начинают звонкоголосо приветствовать наступление дня,
"пробуждая радость жизни средь долин и вод".
Однако Хаттер и Непоседа глядели на это зрелище, не испытывая того
умиления, которое доступно лишь людям, чьи намерения благородны, а мысли
безгрешны. А ведь они не просто встречали рассвет, они встречали его в
условиях, которые, казалось, должны были сообщить десятикратную силу его
чарам. Только один предмет, созданный человеческими руками, которые так
часто портят самые прекрасные ландшафты, высился перед ними, и это был
"замок". Все остальное сохраняло тот облик, который дала ему природа. И
даже своеобразное жилище Хаттера, выступая из мрака, казалось причудли-
вым, изящным и живописным. Но зрители этого не замечали. Им были недос-
тупны поэтические волнения, и в своем закоренелом эгоизме они давно по-
теряли всякую способность умиляться, так что даже на природу смотрели
лишь с точки зрения своих наиболее низменных желаний.
Когда рассвело настолько, что можно было совершенно ясно видеть все,
происходившее на озере и на берегах, Хаттер направил нос ковчега прямо к
"замку", намереваясь обосноваться в нем на целый день. Там он скорее
всего мог встретиться со своими дочерьми, и, кроме того, в "замке" легче
было обороняться от индейцев.
Чингачгук уже проснулся, и слышно было, как Уа-таУа гремит на кухне
посудой. До "замка" оставалось не более мили, а ветер дул попутный, так
что они могли достигнуть цели, пользуясь только парусом. В эту минуту в
широкой части озера показалась пирога Джудит, обогнавшая в темноте бар-
жу. Хаттер взял подзорную трубу и с тревогой глядел в нее, желая убе-
диться, что обе его дочери находятся на легком суденышке. Тихое воскли-
цание радости вырвалось у него, когда он заметил над бортом пироги кло-
чок платья Джудит. Через несколько секунд девушка поднялась во весь рост
и стала оглядываться по сторонам, видимо желая разобраться в обстановке.
Немного спустя показалась и Хетти.
Хаттер отложил в сторону трубу, все еще наведенную на фокус. Тогда
Змей поднес ее к своему глазу и тоже направил на пирогу. Он впервые дер-
жал в руках такой инструмент, и по восклицаниям "У-у-ух!", по выражению
лица и по всей повадке делавара Уа-та-Уа поняла, что эта диковинка при-
вела его в восхищение. Известно, что североамериканские индейцы, в осо-
бенности те из них, которые одарены от природы гордым нравом или занима-
ют у себя в племени высокое положение, отличаются поразительной выдерж-
кой и притворяются равнодушными при виде потока чудес, обступающих их
каждый раз, когда они посещают селения белых. Чингачгук был достаточно
хорошо вышколен, чтобы не обнаружить своих чувств каким-нибудь неподоба-
ющим образом. Но для Уа-та-Уа этот закон не имел обязательной силы. Ког-
да жених объяснил ей, что надо навести трубу на одну линию с пирогой и
приложить глаз к тому концу, который уже, девушка отшатнулась в испуге.
Потом она захлопала в ладоши, и из груди ее вырвался смех, обычный спут-
ник бесхитростного восторга. Через несколько минут она уже научилась об-
ращаться с инструментом и стала направлять его поочередно на каждый
предмет, привлекавший ее внимание. Устроившись у одного из окон,
Уа-та-Уа и делавар сперва рассмотрели все озеро, потом берега и холмы и,
наконец, "замок". Вглядевшись в него внимательнее, девушка опустила тру-
бу и тихим, но чрезвычайно серьезным голосом сказала что-то своему воз-
любленному. Чингачгук немедленно поднес трубу к глазам и смотрел в нее
еще дольше и пристальнее. Они снова начали о чем-то таинственно перешеп-
тываться, видимо, делясь своими впечатлениями. Затем молодой воин отло-
жил трубу в сторону, вышел из каюты и направился к Хаттеру и Непоседе.
Ковчег медленно, но безостановочно подвигался вперед, и до "замка"
оставалось не больше полумили, когда Чингачгук приблизился к двум блед-
нолицым, которые стояли на корме. Движения его были спокойны, но люди,
хорошо знавшие привычки индейцев, не могли не заметить, что он хочет со-
общить нечто важное. Непоседа был скор на язык и заговорил первый.
- В чем дело, краснокожий? - закричал он со своей обычной грубоватой
развязностью. - Ты заметил белку на дереве или форель под кормой нашей
баржи? Теперь, Змей, ты знаешь, какие глаза у бледнолицых, и больше не
станешь удивляться, что они издалека высматривают землицу краснокожих.
- Не надо плыть к замку, - выразительно сказал Чингачгук, лишь только
собеседник дал ему возможность вставить слово. - Там гуроны.
- Ах ты, черт! Если это правда, Плавучий Том, то мы чуть было не су-
нули головы в хорошую западню... Там гуроны? Что ж, это возможно. Но я
во все глаза гляжу на старую хижину и не вижу ничего, кроме бревен, во-
ды, древесной коры да еще двух или трех окон и двери в придачу.
Хаттер попросил, чтобы ему дали трубу, и внимательно осмотрел "за-
мок", прежде чем решился высказать свое мнение. Затем он довольно неб-
режно объявил, что не согласен с индейцем.
- Должно быть, ты глядел в трубу не с того конца, делавар, - подхва-
тил Непоседа, - потому что мы со стариком не замечаем на озере ничего
подозрительного.
- На воде не остается следов! - бойко возразила Уата-Уа. - Остановите
лодку, туда нельзя, там гуроны.
- Ага, сговорились повторять одну и ту же сказку и думают, что люди
поверят им. Надеюсь, Змей, что и после свадьбы ты и твоя девчонка будете
петь в один голос, так же как и теперь. Там гуроны, говоришь ты? Что об
этом говорит: запоры, цепи или бревна? Во всей Колонии нет ни одной ку-
тузки с такими надежными замками, а у меня по тюремной части есть неко-
торый опыт.
- Разве не видишь мокасина? - нетерпеливо спросила Уа-та-Уа. - Пос-
мотри и увидишь...
- Дай-ка сюда трубу, Гарри, - перебил ее Хаттер, - и спусти парус.
Индейская женщина редко вмешивается в мужские дела, и уж коли вмешается,
то не зря. Так и есть: возле одной из свай плавает мокасин. Может быть,
действительно без нас в замке побывали гости. Впрочем, мокасины здесь не
в новинку - я сам ношу их, Зверобой носит, и ты, Марч, носишь. Даже Хет-
ти часто надевает их вместо ботинок. Вот только на Джудит я никогда не
видел мокасинов.
Непоседа спустил парус. Ковчег находился в это время ярдах в двухстах
от "замка" и продолжал по инерции двигаться вперед, но так медленно, что
это не могло возбудить никаких опасений. Теперь все поочередно брались
за подзорную трубу, тщательно осматривая "замок" и все вокруг него. Мо-
касин, тихонько качавшийся на воде, еще сохранял свою первоначальную
форму и, должно быть, почти не промок внутри. Он зацепился за кусок ко-
ры, отставшей от одной из свай у края подводного палисада, и это помеша-
ло ему уплыть дальше по течению. Мокасин мог попасть сюда разными путя-
ми. Неверно было бы думать, что его непременно обронил враг. Мокасин мог
свалиться с платформы, когда Хаттер был еще в "замке", а затем незаметно
приплыть на то место, где его впервые заметили острые глаза Уа-та-Уа. Он
мог приплыть из верхней или нижней части озера и случайно зацепиться за
