вопреки всему тому, чему меня учили в университете и в Полицейской Ака-
демии, собственноручно снабдила Тима телескопической полицейской дубин-
кой, чтобы он хоть как-то мог себя защитить. Это было абсолютно непеда-
гогично, но мне наплевать на всю педагогику мира - начиная от Песталоцци
и до сегодняшних наших болванов, заседающих во всяких ученых советах.
Мне мой ребенок дороже!..
Рут решительно опустила окно и сбросила теплую куртку на стул:
- Идем к Тиму. Я там тебе уже все приготовила.
Невысокая, но широкая картонная коробка, сохранившая неясные вкусные
запахи, была выстелена старым одеяльцем, сложенным по размерам коробки.
Рядом стояла пластмассовая плошка с чистой водой.
Эта коробка с одеяльцем ну точь-в-точь повторяла мою старую ленинг-
радскую коробку с одеялом, в которой я спал первые три года - все свое
детство и отрочество, пока окончательно не переселился в любимое кресло
Плоткина.
Шура называл ту коробку с одеялом - "Лежбище Котика"...
Я благодарно потерся рваным ухом о ноги Рут, попытался мурлыкнуть,
но, как обычно, ничего, кроме хриплого мява, у меня не вышло. Однако моя
благодарность была понята и принята, и, пожелав мне "спокойной ночи",
Рут затворила за собою дверь.
Впрыгнул я в коробку, улегся, устроился там, еще какое-то недолгое,
наверное, время прислушивался к сонному сопению Тимура, а потом...
...а потом смотрю - Шура Плоткин лежит!.. На таком высоком каменном
столе...
И у него на ноге, у самой ступни, картонный номерок привязан.
А вокруг на таких же столах лежат, кажется, Люди. Только уже прикры-
тые простынями. И тоже с номерками на лапах... То есть на ногах. И вроде
бы все они уже мертвые...
А Шура - живой, слава Богу. Но ничем не прикрыт, в одной рубахе белой
и без воротника...
Я оглянулся - огромный зал с высоченными окнами. Пустой. И столы с
накрытыми фигурами. По стенам изморозь, на окнах - лед, на полу - лед...
Мне к Шуре никак не подойти! Я рвусь к нему и вниз соскальзываю...
Скольжу, скольжу, царапаю лед когтями, еле-еле продвигаюсь!..
- Шура!.. - кричу я. - Шурочка, это я - Мартын! Сейчас я доползу до
тебя!.. Лежи, лежи, не нервничай...
А Шура мне так спокойненько-спокойненько и говорит:
- А я и не нервничаю. С чего это ты взял? Доползешь - так доползешь,
нет - так нет. Какая разница?
"Господи!.. Что он говорит?!" - думаю.
А сам ползу по льду, когти срываются, и почемуто надо все время вверх
ползти! И зацепиться не за что... И я скатываюсь назад. И снова ползу
вверх!..
- Ты бы накрылся чем-нибудь, Шурик! - кричу я ему. - Холодно же!...
- Мне накрываться нельзя, - отвечает Шура и поднимает подол рубахи.
А на груди у него - от горла чуть ли не до пупа - страшенный, ну
просто кошмарный шрам! И зашит он через край, как Шура когда-то зашивал
дырки на своих носках. Только шрам зашит не нитками, а какими-то толсты-
ми веревками с большими узлами... И все это в запекшейся крови. И концы
веревок, грязные, пересохшие, царапают его по телу, а из царапин сочится
свежая кровь!..
- Мамочки родные!.. - в ужасе кричу я. - Что же это?!!
А Шура так усмехается и говорит:
- Да так... Здесь, в Америке, старичок, это плевое дело - сердце из
меня вынули. Сейчас жду замены. У нас бы мне его с корнем выдрали, а
здесь мягонько так, почти безболезненно.
Я в панике оглядываюсь на соседние столы, на тела, закрытые простыня-
ми, и спрашиваю:
- А это кто, Шурик?..
- А это разные... Кто не дождался нового сердца, кто замены не пере-
нес.
Я-то в этом во всем ни хрена не понимаю, знаю только, что Живое без
сердца жить не может... И понимаю, что я сейчас обязан во что бы то ни
стало что-то предпринять! А что - понятия не имею...
Шура, видать, просек мое смятение и так успокаивающе говорит мне в
обычной своей манере:
- Не боись, Мартышка! Все будет - нормуль. Я тоже поначалу трусил, а
теперь понял - оказывается, можно и без сердца. В чем-то даже удобнее -
никого не жалко, никто тебе не нужен...
А я все, дурак, лезу и лезу наверх по гладкому льду...
- И Я тебе не нужен?!.. - шепчу я обессилено и скатываюсь по ледяной
горке куда-то вниз, вниз, вниз...
Слышу, Шура оттуда, сверху, усмехается и говорит мне:
- А это как у тебя с хеком, Мартынчик. Долго не ел. Отвык. За это
время попробовал другой рыбки. А она оказалась лучше хека раз в сто! Так
и с нами - сколько мы с тобой не виделись? Несколько месяцев. Я вот тоже
раньше думал - как это я смогу без тебя прожить?.. А выяснилось, что мо-
гу. И очень даже неплохо.
- Шура... Шурочка!.. Я же к тебе через весь мир добирался!.. - бормо-
чу я и плачу, плачу, плачу...
А Шура так вежливо-вежливо говорит мне:
- Извини, старичок, но это уже твои проблемы.
И тут я понимаю, что мне никогда не взобраться по этой ледяной горке,
никогда не приблизиться к Шуре!.. Вот теперь уже просто нет сил.
И вижу: несется на меня "Собачья свадьба" - Кобелей штук десять и эта
мерзкая Сучка впереди всех! И ни одного деревца рядом, куда можно было
бы влезть, ни одного подвала, куда сигануть, спрятаться, скрыться...
Сейчас, сейчас эта оголтелая свора разорвет меня на куски! Я уже
чувствую их вонючее дыхание на своем носу и уже откуда-то знаю, что эту
Суку зовут почему-то Котовым именем - "ВАГИФ".
- Шура-а-а-а!!! - кричу я истошным Шелдрейсовским голосом. - Спаси
меня, Шура!.. Помоги мне!.. Помоги...
А откуда-то сверху раздается холодный Шурин голос:
- Старик, я же тебе сказал, - здесь каждый свои проблемы решает сам.
- Помоги, Шурик... - беззвучно кричу я и понимаю, что это мой послед-
ний крик на этом свете...
...Меня явно кто-то поднимает. Открываю глаза - ни хрена не сообра-
зить. Поворачиваю голову - Тимур!
Сидит в своей пижаме на полу и вытаскивает меня из коробки. Прижимает
к себе и шепчет:
- Мартынчик, Кысинька... Ты чего? Хочешь, я маму позову?..
Тэк-с... Значит, мне все это приснилось? Господи, ну надо же, чтобы
такое причудилось! Гадость какая...
Понимаю, что это был всего лишь сон, а на душе чего-то так мерзко,
так себя жалко, что и не высказать! Я наспех лизнул Тимура в щеку - ре-
бенок всетаки - и спрашиваю его:
- Ты-то как здесь оказался? Тебе же спать нужно.
- Я и спал, - обиженно отвечает Тимур и кладет меня обратно в короб-
ку. - А когда ты начал кричать, я и проснулся. У тебя задние лапы так
тряслись - просто ужас! А передними, ты посмотри, что ты сделал...
Показывает на одну внутреннюю сторону коробки, а она вся в клочья
когтями изодрана!
- Ты так жалобно мяукал, - говорит Тимур.
Я уже совсем пришел в себя. Только голова очень болела.
- Ладно тебе фантазировать, - говорю. - Я только Котенком мяукал. И
то всего месяца четыре. От силы - пять. А с тех пор...
- Нет, мяукал! - настырничает Тимур. - Я же слышал! Ты спал и мяукал,
а я смотрел на тебя и слушал. Может, ты во сне в детство вернулся. У ме-
ня так очень часто бывает.
- Может быть, может быть... - говорю. - Мне теперь кажется, что может
быть все. А теперь послушай совета старшего - ложись-ка в постель. Ночь
на дворе.
Тимур прыгнул к себе под одеяло и говорит мне оттуда:
- Идея! Залезай ко мне в кровать. Тут как раз две подушки. Чего тебе
там одному? А то ты какой-то дерганый, нервный. Давай, лезь ко мне.
Я сел, почесал в затылке задней лапой и пошел спать к Тимуру.
Хотел я его было спросить, кто такой "Вагиф" или что это, а он на ме-
ня лапу... То есть руку забросил, придавил меня и сразу заснул. Я покру-
тился малость и тоже задрых. И больше мне до утра, слава Богу, ни хрена
не снилось.
- "Ребята! Когда проснетесь, обязательно позавтракайте. Оставляю вам
пять долларов. Надеюсь, хватит. Закончите свои дела, сразу же заезжайте
ко мне в участок. Я буду там весь день. Может быть, сумею освободиться
раньше, - привезу вас домой на машине. Тим! Не забудь слегка подогреть
молоко Мартыну. Холодное не давай - вредно. Мама", - читал мне Тимур за-
писку, оставленную Рут на столе в кухне.
- Она настоящий полицейский? - спросил я Тимура уже за завтраком.
- А ты думал! Будь здоров, еще какой!.. Называется - "сотрудник по
связям с общественностью".
- А почему я не чувствую запах оружия в доме? - удивился я.
- Потому что оружие она оставляет на работе. В специальном сейфе. По-
едем за ней - я тебе все там покажу. Я в этом участке, знаешь, сколько
раз был?!.. Меня там все знают!
Я вспомнил русских милиционеров, немецких полицейских - даже когда
они были не в форме, а в обычных шмотках, от них всегда пахло оружием. И
я сказал об этом Тимуру.
- Ей не обязательно таскать с собой "пушку", - ответил Тимур. - Она
уже год вкалывает специалистом-психологом по общине бухарских евреев на-
шего района. А там в основном - сплетни. Разборки - редкость. И вооб-
ще... Кыся! Кончай жрать, поехали! Нам еще до Нью-Джерси добираться часа
два.
Опять из-за этого проклятого рюкзака и уже ненавистного мне мэра
Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, запретившего перевозку домашних животных в
автобусах и метро (здесь это называется - сабвей!), я ни хрена не увидел
Нью-Йорка!..
Пока шли от дома до сабвея, я еще что-то посмотрел. Даже узрел не-
большой магазинчик, исторгавщий поразительный букет запахов - рыбы и мя-
са, сладостей и фломастеров, копченых колбас и презервативов... Это я
называю только знакомые мне запахи! Но самое забавное, что вывеска на
магазинчике была, кажется, написана по-русски. Я хоть и не умею читать,
но хорошо знаю русские буквы, которых нет в остальных языках. Так вот,
там, сдается мне, почти все было написано на русском. И потом, я вспом-
нил, как Рут ночью обронила фразу, что Тим шляется в какие-то русские
магазинчики и треплется там по-русски.
Да! Самое главное!.. Когда мы выходили из дома, до меня донеслась та-
кая мощная концентрация Котово-Кошачьих запахов, которая могла идти от
одновременного скопления моих коллег и дальних родственников числом не
менее пятидесяти!
Причем запах этот был не случайной компашки, а устойчиво отлаженного
коллектива, обитающего в районе этого дома с незапамятных времен.
По запаху всегда можно узнать - случайно ли он возник или, как гово-
рят у нас, "прописан тут постоянно"? Так вот этот запах был "прописан"
здесь просто всегда...
Я ведь и ночью, когда "пользовал" ту самую беленькую Кошечку-гряз-
нульку, чувствовал этот запах. Но то ли был вымотан до предела предыду-
щим днем, то ли, "находясь в Кошке", перестаешь на все остальное обра-
щать внимание, но такой силы запаха я не ущучил. А тут - будто по носу
шарахнули! Интересненько.
Кстати, интересненько еще и другое: не подхватил ли я от моей Первой
Американочки что-нибудь настораживающее и идущее вразрез с моей врожден-
ной чистоплотностью? Чистоплотностью, постоянно находящейся в противоре-
чиях с моими же половыми запросами. Например, блохи - как наилучший ва-
риант. О худших даже подумать страшно!..
Пока от "худших вариантов" Боженька милостивый меня как-то уберегал.
Может, и здесь не оставит?
Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка, Рудольфу Джулиани.
Как истинный нью-йоркец и Прирожденный Горожанин, Тимур повесил на
мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до по-
лутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил финан-
совый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси
- место, куда мы сейчас направляемся, и куда иначе, как через туннели
под Гудзоном или по мостам не проедешь, - поднять плату за проезд этих
мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца...
- Это еще хорошо, что мама служит в полиции! - возмущенно воскликнул
Тимур вслух по-русски. - Им там каждый год выдают такой специальный про-
пуск на машину, и она, как сотрудник полиции, в любое время дня и ночи
