- Это не песня, - назидательно сказал я. - Это стихи.
- Песня, - уверенно возразил мне Мальчик. - Ее Никитины поют. Такие -
тетка с дядькой и с гитарой. Так тихо поют, но отпадно!.. Они к нам в
колонию приезжали петь.
- В какую еще "колонию"? - не понял я.
- В обыкновенную, - отрезал Мальчик. - Лезь в рюкзак!
- Зачем?
- Нам знаешь сколько в автобусе ехать? Потом столько же на метро. А в
автобусы и метро с животными даже в клетках и то - запрещается! Так что,
залезай, не гордись.
- А куда мы поедем?
- К нам. В Квинс.
- Но мне завтра с утра нужно опять быть в порту...
- Мне тоже, - сказал Мальчик. - Вместе и поедем, Залезай в рюкзак.
Или ты хочешь, чтобы тебя здесь портовые Собаки разорвали?
- Нет, не хочу. Ты мне так и не объяснил, что такое "колония"...
- Ты залезай в рюкзак, по дороге и поговорим...
Историйка была, как сказал бы Шура, - "я тебе дам!.."
Я попробую коротко пересказать ее своими словами. Мальчик рассказывал
ее часа два. Рассказывал сбивчиво и неохотно, а в одном месте, когда мы
уже на Сорок второй улице пересаживались с автобуса на метро, даже нем-
ножко поплакал - незаметно для окружающих...
Начнем с того, что с определением Человеческого возраста у меня веч-
ные пролеты: Мальчику оказалось не десять лет, как я предполагал, а поч-
ти двенадцать. Просто он был худенький и совсем небольшого роста.
Еще два с половиной года тому назад, в Москве, его звали Тимур Зайцев
и он жил с мамой на Васильевской улице, по той стороне, где Чешское по-
сольство, но в старом доме, в однокомнатной квартире.
И с ними жил еще дядя Витя Кияшко. Он был не отчимом Тимура, а "сожи-
телем" тимуровой мамы. Отца у Тимура вообще никогда не было.
Дядя Витя охранял пункт обмена валюты ,на Белорусском вокзале, и у
него был настоящий пистолет Макарова. В минуты особого трезвого благоду-
шия дядя Витя разряжал пистолет и давал его Тимуру поиграть.
А когда дядя Витя не работал, они с мамой Тимура все время выпивали.
И когда делались совсем пьяными, дядя Витя начинал бить маму Тимура -
почему она его не прописывает в этой квартире?!.. Перепадало и Тимуру.
То от мамы, то от дяди Вити.
И один раз Тимур убежал из дому к маминой сестре - тете Зине, которая
жила в Нарофоминске.
Побыл там два дня, а потом тетя Зина повезла его обратно в Москву, на
Васильевскую. И привезла как раз тогда, когда в квартире была уже мили-
ция и "Скорая помощь". Оказалось, что, пока дядя Витя был на своей рабо-
те, мама сама напилась и уснула. А уже во сне захлебнулась своей же рво-
той.
Похоронили маму на совсем новом кладбище - очень далеко от Москвы. От
центра чуть ли не полдня добираться.
И девятилетний Тимур Зайцев остался жить с дядей Витей Кияшко, кото-
рого за доллары все-таки прописали в этой квартире. Как сказал Тимур -
"задним числом". Что это - я не понял.
Стал дядя Витя приводить с Белорусского вокзала всяких женщин и де-
лать с ними сами понимаете что. Бросят в кухне матрас на пол для Тимура,
закроются в комнате - и начинают!..
Дядя Витя и опекунство над Тимуром на себя оформил. Тетя Зина добро-
вольно отказалась. Своих детей двое.
А один раз дядя Витя пришел домой уже пьяный. И без женщины. Увидел,
что Тимур съел остаток супа из кастрюли, содрал с Тимура штаны и давай
хлестать его ремнем по голой попе!
Но Тимур словечка не вымолвил - не хотел унижаться. Хотя боль была
очень сильной и крик так и рвался из глотки. А дядя Витя все хлестал и
хлестал! Да сам так распалился, что стал рычать по-звериному, а потом...
Вот тут Тимур и заплакал.
Слава Богу, мы уже вышли из автобуса. Это была конечная остановка -
Центральный автобусный вокзал. И мы вышли в жуткую толчею, и никому до
нас не было дела, и я краем глаза видел из рюкзака такое количество Чер-
ных Людей, какого я никогда не видел во всей Германии и России, вместе
взятых!..
Мы зашли за угол какой-то китайской будки, торговавшей горячей жрат-
вой, и Тимур там еще немножко поплакал. Потом мы спустились в ужасно
грязное и мрачное метро и поехали в Квинс...
Короче говоря, этот дядя Витя Кияшко сделал с девятилетним Тимуром
то, что он делал со взрослыми женщинами. Только в попу.
Это был ТАКОЙ КОШМАР, ТАКАЯ БОЛЬ, что тут Тимур не выдержал и закри-
чал! Но дядя Витя зажал ему ладонью рот и сделал ЕЩЕ БОЛЬНЕЕ!
И тогда Тимур потерял сознание.
...А когда очнулся - увидел храпящего во сне дядю Витю Кияшко, увидел
свои окровавленные ноги, почувствовал страшную, жгучую боль сзади и с
трудом натянул на себя штаны.
Встать он не смог. Ноги подламывались, руки тряслись, каждое движение
усиливало ТАМ дикую боль, тошнило, раскалывалась голова.
Тимур на четвереньках дополз до кресла, где валялись вещи дяди Вити,
вытащил из кобуры пистолет, снял с предохранителя, дрожащими руками от-
тянул кожух и загнал патрон в ствол.
Вот когда пригодились игры с пистолетом дяди Вити в минуты его благо-
душного настроения!..
На коленях Тимур подполз к тахте, на которой храпел дядя Витя, и
выстрелил ему прямо в лицо.
Пистолет сам выпрыгнул из рук Тимура и с глухим стуком упал на пол. А
дядя Витя дернулся и захрапел еще сильнее. В горле у него что-то закло-
котало, и Тимур увидел, что у дяди Вити нету почти половины лица. Одно
кровавое месиво...
Но дядя Витя храпел так громко и так страшно, что Тимур двумя руками
поднял пистолет с пола, и стал стрелять в это бывшее лицо, пока дядя Ви-
тя не перестал храпеть, а в пистолете не кончились патроны.
...Потом была "колония". Это как тюрьма, но только на свежем воздухе.
Про тюрьму Шура Плоткин когда-то писал статью и одно время там часто бы-
вал. А когда возвращался домой, хватался за голову и очень многое мне
рассказывал. И лицо у него при этом было такое, будто у него болят
все-все зубы!..
Так как Тимуру Зайцеву было только девять лет, его не судили. Отпра-
вили в "колонию". Но не во всамделишную, а в "Дом-интернат для трудно-
воспитуемых детей". Это под Москвой - между Тарасовкой и Челюскинской. У
бывшего поселка "Старых большевиков".
Вообще-то там было все как в настоящей тюрьме или колонии. Только ох-
ранники назывались "воспитателями". И пацанов заставляли учиться в шко-
ле. Но школа была тоже тюремного типа, а учителя почти все - суки. Кроме
двух-трех, которых потом и выгнали за это.
Среди пацанов - от восьми до четырнадцати - порядки были еще хуже,
чем в тюрьме или "взрослой" колонии. У взрослых хоть "паханы" есть...
"Авторитеты", "воры в законе". Они порядок соблюдают, и все вокруг них
живут по их правилам.
А у пацанов - беспредел! Каждый хочет быть "крутым", малолеток "опус-
кают" - ну, то есть делают с ними всякие гадости...
Но Тимура там никто не трогал и не обижал.
Тимур Зайцев "чалился" по "тяжелой статье" - за умышленное убийство,
и пацаны его за это уважали. А старшая "крутизна" даже подкармливала и
защищала, если какой-нибудь "бык" из новеньких вдруг начнет "возникать".
Но и самому иногда приходилось отмахиваться!..
И Тимур показал мне шрам на правой брови. Почти такой же, как у меня
и у Мастера.
А в один прекрасный день начальство вдруг забегало со взмыленной жо-
пой, затеяло жуткую "понтяру"! Заставили пацанов весь дом выскрести, вы-
чистить, вымыть, покрасить... Дорожки вокруг дома желтым песком посыпа-
ли, края дерном обложили... Ну, цирк!
Повели пацанов в баню, подстригли, отмыли, переодели во все чистое и
новое и сказали, что завтра утром к ним приедет делегация американской
полиции. И чтоб никто особо рот не раскрывал, а то американцы улетят, а
вы здесь останетесь. Намек поняли?..
Утром на территорию "Дома" вкатилось с десяток черных "Волг", и наши
мудаки из МВД были все, конечно, в форме, а американцы в гражданском.
Такие обыкновенные толстые высокие дядьки и тетки средних лет. Причем и
белые, и черные. А наши - только белые.
Но одна американская полицейка была моложе всех, и не белая, и не
черная. Просто - будто сильно загорелая. Но красивая. Фигура - отпад!
Старшие пацаны глаз с нее не сводили.
А переводчик только один. И ему никак не разорваться. Хорошо еще, что
доктор Хотимский Сергей Яковлевич немного по-английски кумекал. Он был
еврей и хороший. Жил в соседнем флигельке для вольнонаемных. С женой и
дочкой Машей. Ей тоже было девять лет. Сейчас они в Израиле...
Так вот, эта молодая, красивая, загорелая полицейка подвела Сергея
Яковлевича к Тимуру, и Сергей Яковлевич ей все про Тимура рассказал.
Когда эта полицейка узнала, что у Тимура никого нет, она через Сергея
Яковлевича спросила - не хочет ли Тимур уехать в Америку?
А Тимуру было все по херу - хоть в Рязань, хоть в Америку. Лишь бы
отсюда вырваться.
Через того же Сергея Яковлевича полицейка рассказала Тимуру, что ее
зовут Рут Истлейк, ей тридцать один год и у нее недавно умер муж. Был
патрульным полицейским. Спокойненько сидел в машине и разговаривал по
радио, а тут разрыв сердца. И все. Они десять лет жили, и детей у них не
получалось. И ей одной очень скучно. И если Тимур согласен...
На том и расстались.
А через месяц Рут Истлейк снова прилетела в Москву, куда-то заплатила
пятнадцать тысяч долларов, которые они с мужем копили на отдельный до-
мик, усыновила Тимура сначала на Московской территории, а потом, когда
прилетели в Нью-Йорк, то и здесь намудохалась с разными документами.
Хоть и работает в полиции. Поэтому теперь он - Тим Истлейк, а не Тимур
Зайцев.
- Сейчас я тебя с ней познакомлю, - сказал Тимур. - У тебя как с анг-
лийским?
- Нормально, - ответил я.
- Ой, а чего это я спрашиваю?!.. Я же с тобой говорю... - растерянно
спохватился Тимур. - Слушай, а как я с тобой говорю? По-какому?..
- По-Шелдрейсовски.
- Это как?..
- Потом объясню. Будешь представлять меня - скажешь, что меня зовут
Мартын. Можно просто - Кыся. И что я русский.
- Так ты еще и русский?!.. Ну, везуха! - радостно закричал Тимур на
весь вагон по-русски.
Редкие сонные пассажиры разом открыли глаза и повернулись к нам, ус-
лышав незнакомый язык. Но, наверное, сочли Мальчика сумасшедшим, потому
что он кричал это никому. Всем лишь в свой чуть приоткрытый рюкзак, ко-
торый лежал у него на коленях.
- А откуда? - спросил меня Тимур. - Не москвич?
- Петербуржец, - ответил я из рюкзака.
- Отпад!.. - восторженно сказал Тимур, встал и повесил рюкзак на одно
плечо. - Ну, Кыся, по весу ты просто - Майк Тайсон!
Я слегка выглянул из рюкзака. Тимур увидел, что я высунул голову на-
ружу, и одобрительно сказал:
- Давай, давай, крути башкой! Запоминай. Мало ли что... Шестьдесят
седьмая авеню. Квинс. Я тебе потом план покажу...
Когда-то в Германии - с семейством Шредеров и Манфреди, а потом и с
Фридрихом фон Тифенбахом - мы часто смотрели по телевизору теннис. И я,
волейневолей, узнал всех "звезд" - и американцев Андрэ Агасси, и Пита
Сампраса, и Джима Курье, и Майкла Чанга... Короче говоря, всех! Но для
меня, как для русского Кота, на первом месте стоял, конечно, наш Ка-
фельников.
Но в Германии был теннисист, которому поклонялись все немцы. И не
только немцы. Такой рыжий парень - Борис Беккер.
Помню, все киевские Коты и Кошки, эмигрировавшие в Мюнхен по "еврейс-
кой линии", обычно до хрипоты спорили - еврей ли Беккер, или нет? И в
конце концов сходились на том, что "звезда" мирового тенниса Борис Бек-
кер - несомненно еврей!
- Вы его маму видели? Вчера показывали по "Евро-спорту"... Типичная
Хайка с Подола! Только причесана и одета во что надо.
- А папа Бори?!.. Папу вы заметили? Он же вылитый Изя Майзель, кото-
рый жиле нами еще в "Хаймухе"! Ну, хозяин Мурзика!.. Мурзик! Что ты мол-
чишь, что?!.. Отец Беккера похож на твоего Изю?
Мурзик - старый, толстый, обожравшийся киевский Кот - нехотя говорил:
