"Каждый в жизни несет свой крест".
Но и этого я не рискнул сделать. Как говорил Водила: назвался груздем
- полезай в кузов. Дал слово - держись!..
Зато Мастер после того случая, когда я лишь одним своим ЖЕЛАНИЕМ КОШ-
КИ, одной лишь настойчивой МЫСЛИШКОЙ сумел ускорить ход нашего "Академи-
ка Абрама...", Мастер наш, суровый и немногословный Котяра, буквально
рот не закрывал. Естественно, когда мы оставались с глазу на глаз...
Более любопытного Кота я в жизни не встречал! Ему было интересно все
- и про Конрада Лоренца, и про Ричарда Шелдрейса, и про Шуру Плоткина, и
про мои, не всегда объяснимые, действия и ощущения.
Мастер с удивлением сопоставлял собственные чувства и поступки, ока-
зывается, тоже не всегда соответствующие здравому смыслу, с тем, что я
рассказывал о себе, и каждый раз (Я ЭТО ЯСНО ВИДЕЛ!..) был потрясен
сходством наших душ и характеров...
Однако вовсе не нужно думать, что Мастер только и делал, что потря-
сался и всплескивал руками. Ничего подобного! Мастер обнаружил такое
блистательное знание истории Котов и Кошек, что это мне приходилось
ахать и всплескивать лапами от восхищения!
От восхищения, к которому примешивалось искреннее чувство стыда за
себя и моего Шуру Плоткина, за то, что мы, выучив наизусть и Конрада Ло-
ренца, и Ричарда Шелдрейса, ни разу не удосужились открыть книгу своего,
русского, замечательнейшего мужика - Игоря Акимушкина.
А вот у Мастера эта книга была настольной. Как, кстати, старая, зат-
репанная, дурацкая книжка В. Кунина "Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту
Хайфа!.."
Кунин сочинил ее в сладком начале перестройки, и речь там шла о двух
пожилых идиотах, которые, не умея плавать и впервые увидев море, отпра-
вились на яхте в Израиль. Один из них когда-то был шиномонтажником у нас
в Ленинграде. И выяснилось, что Мастер его хорошо знал и даже чинил у
него свои автомобильные колеса.
Помню, Шура читал эту кретинскую книжку и что-то очень хихикал. Я
попросил почитать мне ее вслух, а Шура отмахнулся и сказал:
- Тебе, Мартышка, это будет неинтересно...
И в двух словах рассказал, про что там. Тогда я сразу понял, что
книжка дурацкая, и потерял к ней всякое любопытство.
А вот сейчас, посредине Атлантического океана, в Капитанской каюте
российского контейнеровоза "Академик Абрам Ф. Иоффе", на рабочем столе
Мастера я обнаруживаю это старье В. Кунина и потрясающую книгу этого...
Ну, как его?!.. Игоря Акимушкина!
- Вот слушай, слушай, Мартын! - возбужденно говорил Мастер, раскрывая
книгу Акимушкина. - Слушай, что он пишет: "...уже в шестнадцатом веке до
нашей эры, в долине Среднего и Нижнего Нила... (это река такая в Африке)
...и Нижнего Нила домашняя кошка стала очень популярным и любимым живот-
ным". И еще! "Особая, прямо-таки райская судьба ожидала кошку в Египте:
жрецы произвели ее в ранг священных животных!.."
- Что такое "жрецы"? - спросил я.
- Как бы тебе объяснить? - Мастер даже слегка растерялся. - Что такое
"идеология", ты знаешь?
- Нет.
- Хорошо. Ближайший пример: совсем недавно на всех наших судах была
должность Первого помощника Капитана по политической части. Не моряк, не
судоводитель - коммунист. Знаешь, что это?
- Шура мне как-то объяснял, но я забыл...
- Быстро вы все, ребята, забываете!.. Ну, да авось вам еще напомнят,
не дай Бог... Короче, этот Первый помощник следил за тем, чтобы все счи-
тали, что у НАС все очень хорошо, а у НИХ - все ужасно плохо. У НАС -
блеск и сияющие дали, а у НИХ - тьматьмущая и безысходный тупик! А кто в
этом сомневается, то Первый помощник потом на берегу доложит КОМУ СЛЕДУ-
ЕТ и КУДА СЛЕДУЕТ, и хер этот сомневающийся потом выйдет в море!
- Это и есть - "Жрец"? - удивился я.
- Конечно! И Замполиты, и Жрецы - создатели легенд: "Мы - лучшие в
мире!", "Кошки - священные животные!.." Теперь понял?
- Почти. Читайте дальше...
- "Суровые законы Древнего Египта без пощады карали всех, кто причи-
нил вред Кошке. За ее убийство назначалась смертная казнь. При пожаре из
горящего дома первым делом спасали Кошек, а только потом - имущество..."
- Разумно, - заметил я. - Разумно и справедливо. А то одному моему
петербургскому приятелю Коту какой-то подонок отрубил хвост!.. Не было
на эту сволочь законов древнего Египта! Вы знаете, Мастер, мне очень
нравится эта книга. Но у меня есть одна претензия к Автору...
- Какая? - поинтересовался Мастер.
- Он все время пишет - "Кошки", "Кошки". В то время как Кошка... Как
бы это поделикатнее?.. В то время как Кошка - существо хотя и Воспроиз-
водящего, но все-таки Вспомогательного типа. КОТ же при этом - Особа Ос-
новополагающая. И не заметить этого...
- Ах, Мартын, гордыня тебя погубит!.. - рассмеялся Мастер, но тут же
серьезно сказал: - Мне тоже это поначалу не очень понравилось. Но потом
я понял, что словом "Кошка" Автор объединяет весь, так сказать, Вид.
Смотри, что пишет он дальше...
Мастер нашел нужную строку и с удовольствием прочитал:
- "В конце четвертого века римский писатель Палладиус впервые ввел в
употребление слово "Каттуе" вместо старого латинского наименования Кошки
"фелис". Полагают, что от "Каттуса" ведут начало и английское "Кэт", и
немецкий "Катер", и русское "Кот". Как видишь, Автор вовремя вспомнил,
что Кот есть Кот, как ты справедливо заметил, - Особа Основополагающая!
И, клянусь всем для меня святым, Мастер с нескрываемым Котовым досто-
инством легко и аккуратно разгладил свои франтовые усики!..
Он отложил книгу в сторону и, глядя сквозь меня, словно всматриваясь
в тысячелетние дали древности, негромко продолжил:
- И знаешь, Мартын, ведь в Вавилоне домашние Коты появились лишь во
втором тысячелетии до нашей эры. Отсюда они попали в Индию, позднее - в
Китай, на Крит, в Грецию... Мы там, кстати, в прошлом году неделю на ре-
монте стояли. Цены там на Котов были безумные!.. Не в прошлом году, а до
нашей эры. Иметь Кота тогда считалось там роскошью. Человек, в доме ко-
торого жил Кот, заведомо оценивался, как личность незаурядная!..
Я вдруг понял, почему Мастер перестал мне читать книгу этого Акимуш-
кина, а взялся пересказывать ее своими словами. У Акимушкина, наверное,
было повсюду написано это безликое объединяющее слово - "Кошка", и ни
разу не было упомянуто слово "Кот". Мастер решил, что в вольном переска-
зе он имеет право на вольную редактуру. Называя Акимушкинских "Кошек"
"Котами", он таким образом щадил мое слегка уязвленное самолюбие и при-
мирял меня с Автором.
Это было очень трогательно с его стороны и ничуть не нарушало моего
интереса ко всему, о чем он рассказывал.
А рассказывал он поразительные вещи! Я узнал, что с началом Христи-
анства Коты и Кошки из "Божественных созданий" превратились в "темные
силы", в "исчадье ада", в "пособников" колдунов и ведьм и подвергались
жесточайшему и идиотскому истреблению.
По всей католической Европе, во все христианские праздники живьем
сжигали и закапывали Котов в землю, жарили их на железных прутьях!.. А
во Фландрии, в городе Иперн, Котов сбрасывали с высокой башни!.. Этот
дикий обычай был введен жестоким кретином графом Болдуином Фландрским и
просуществовал, благодаря этому идиоту, этому подонку и мерзавцу, начи-
ная с десятого века еще сотни лет.. До самого Ренессанса продолжалось
массовое истребление Котов, нелепые судилища над ними и жесточайшие
расправы.
Мне чуть дурно не стало от всех этих подробностей. Я припомнил
кое-какие не очень трезвые рассказы Шуры и прервал Мастера:
- Мне мой Плоткин как-то не раз говорил, что с Людьми было тоже нечто
подобное...
- В сравнении с недавним российским прошлым, средневековая трагедия
Котов и Кошек была, как говорят твои друзья-немцы, - Киндершпиль - детс-
кие игры, - жестко усмехнулся Мастер. - Если в средние века Коты погиба-
ли сотнями тысяч, то только за последние восемьдесят лет Россия сожрала
более пятидесяти миллионов своих собственных Человеков, перемалывая их в
бездарных войнах, лагерях и тюрьмах...
Я не знал, что такое "сотни тысяч" Котов. Понятия не имел, что такое
"пятьдесят миллионов" Человеков. Но лишь по интонации Мастера, по внут-
реннему нервному напряжению, с которым он произнес эти слова, я понял,
что "сотни тысяч" умерщвленных Котов - это капля в океане "пятидесяти
миллионов" загубленных Человеческих жизней...
- Господи!.. Что же делать? - прошептал я, впадая в глубочайшее уны-
ние. - И вам, и нам?..
- Наверное, ждать Возрождения. Почему бы ему не возникнуть еще раз? -
тут же ответил Мастер. - Или попытаться создать Ренессанс собственными
руками и лапами. Кстати, пара забавных примеров из эпохи Возрождения:
Кольбер, французский политик Людовика Четырнадцатого, садясь за работу,
окружал себя Котами. И тогда Кольбер обретал душевное равновесие и по-
кой... Кардинал Ришелье - просто обожал Кошек. И Котов, разумеется... А
прошлый век? Скульпторы, художники, поэты, пораженные грацией, красотой
и пластичностью Кетового племени, чуть с ума не сошли! Швейцарец Готфрид
Минд - "Кошачий Рафаэль" - всю жизнь рисовал только Котов. Француз Тео-
фил Штайнлайн выпустил роскошный альбом рисунков под названием "Кот"...
Последователи нового "кошачьего" культа собирались в Париже на Монмарт-
ре, в кафе "Черный кот"... Ну, и так далее.
- Потрясающе... - пробормотал я.
И подумал, как мы любим счастливые финалы!..
- А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались
буквально королевским почетом, - сказал Мастер. - В отличие от Собак,
которых ислам считал "презренными".
Мне показалось, что "Ислам" - это имя Человека, руководителя каких-то
нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках. Я
и брякнул:
- И этот Ислам совершенно прав!
Но тут же вдруг неожиданно вспомнил свою подружку собачку Дженни,
своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских Псов, с
которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения, и поду-
мал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским душ-
ком...
Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и брезг-
ливо произнес:
- Проявление нетерпимости к другому Виду - это очень неинтеллигентно,
Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я
пойду осмотрю судно. Ты со мной?
- Нет, - сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исла-
му, сказал я. - Я полежу, подумаю...
- Это иногда полезно, - саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из
каюты.
---
"Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", - часто говорил
Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.
Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи,
сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к
нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и
скромно поджав хвост.
Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я
получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположе-
ния. Вот и сейчас Мастер, словно этот... Как его?!.. Людовик (забыл но-
мер!)... Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы
вылетело! Кольбер, кажется... Вот Мастер, будто Кольбер, и окружил себя
мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протя-
нул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал Ришелье!) и
спросил, глядя мне прямо в глаза:
- Осознал?
- Да... - тихо ответил я.
- Тогда - лапу!
Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а
я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом о его синий
якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно, - еще на первом
курсе мореходного училища.
