молчавший Человек, запинаясь, раздельно проговорил:
- К... Кы-ся...
Лицо его стало постепенно разглаживаться, словно боль начала зати-
хать, и он, уже куда более уверенно, снова проскрипел:
- Кы-ся при-шел... Родной... мой... Кыся!.. Где мы, Кыся?!
Я смотрел в оживающие глаза Водилы и МЫСЛЕННО молясь Господу Богу,
Ричарду Шелдрейсу и Конраду Лоренцу, умолял его:
"ВСТАНЬ, ВОДИЛА! ВСТАНЬ!!! ТЫ УЖЕ ШЕВЕЛИШЬ РУКАМИ, ТЫ ДАЖЕ ДЕРЖИШЬ
МЕНЯ - А Я ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ... ТЫ УЖЕ РАЗГОВАРИВАЕШЬ!.. ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ
ТОЛЬКО ВСТАТЬ! ВСТАНЬ, ВОДИЛА! УМОЛЯЮ ТЕБЯ!
Завороженно глядя мне в глаза, Водила глубоко вдохнул и с хорошо
слышным хрустом во всем своем отощавшем, но по-прежнему очень большом
теле, с невероятным трудом приподнялся из своей инвалидной коляски и
ВСТАЛ НА НОГИ, держа меня на руках!..
- Мамочка! Мамочка!.. - закричала Настя. - Папа заговорил!.. Папа за-
говорил и сам встал на ноги!!!
А я упал в обморок... Так и повис на руках у Водилы.
Кто бы мог подумать, что от очень сильного нервного перенапряжения
Коты могут упасть в обморок?! А вот, оказывается, могут.
Ночевал я все-таки в своем пятизвездочном Котово-Собачьем пансионе
господина Пилипенко И. А., потому что когда меня откачали и я пришел в
себя, Митя - мой верный шофер и телохранитель, настоял на том, чтобы я
не оставался ночевать в Водилином доме, а немедленно ехал бы в Пилипен-
ковский пансион.
Там, дескать, круглосуточно дежурят врачи-ветеринары - не ниже доцен-
тов и докторов наук, и он, Митя, не имеет права оставить меня сейчас без
врачебного присмотра после всех тех нервных стрессов, которые свалились
на мою голову в первый же день пребывания в Петербурге. На этом он нас-
таивает и как Друг, и как Человек, отвечающий за каждый мой волосок сво-
ею собственной головой.
Тем более, что на дворе уже почти ночь, а завтра у Кыси, как он пони-
мает, очень и очень нелегкий день...
Мы вернулись в Пилипенковский пансион. Митя зарегистрировал наше
возвращение и немедленно потребовал врача для "господина Кыси фон Тифен-
баха".
Тут же появился доктор в шуршащем крахмальном халате с очень изящной
повозочкой, которую он катил перед собой, держа за длинную ручку.
Меня положили в эту повозочку и покатили в медицинскую часть пансио-
на. Везли меня через общий Котово-Кошачий салон (у Собак был свой салон
- во избежание всяких недоразумений), где с десяток Котов и Кошек смот-
рели по большому телевизору американские мультяшки из серии "Том и Джер-
ри".
Когда меня провозили мимо них, многие проводили меня совершенно рав-
нодушным взглядом, а одна Кошка - из породы "Персидских-Длинношерстых",
бросила на меня такой взгляд, что я уж подумал, а не отменить ли мне ви-
зит к доктору?
Во врачебном кабинете Митя с тревогой пересказал доктору весь мой се-
годняшний день - от удара ботинком того идиота мне в бок до моей потери
сознания на руках у Водилы.
Доктор встревожился, осмотрел меня и с радостью сообщил, что ребра
мои целы, хотя имеет место сильный ушиб, а потом стал выслушивать мое
сердце. Он извинился, что не может воспользоваться новым японским карди-
ографом для Собак и Котов, ибо господин Пилипенко купил эту установку
для своих клиентов и забыл попросить у фирмы инструкцию для нее хотя бы
на английском языке. Не говоря уже о русском! Японцы же прислали описа-
ние прибора только лишь ихними иероглифами, и тут доктор развел рука-
ми...
Однако он считает, что все, что со мной произошло - в порядке вещей.
Перелет, нервы, усталость, смена климата... Доктор привел еще с десяток
причин, от которых я мог бы свободно окочуриться, но всего лишь потерял
сознание. Ибо, как сказал доктор ветеринарных наук, профессор и Лауреат
Государственной премии, "у господина Кыси фон Тифенбаха" - поразительный
запас жизненных сил, которых хватило бы не на одного Кота, но и еще на
несколько Человек!
- Вот это точно! - с удовольствием подтвердил Митя и подмигнул мне.
Все же доктор дал мне очень вкусную успокоительную пилюлю и посовето-
вал выспаться.
Митя проводил меня в мою голубую комнатку и распрощался со мной, ска-
зав, что приедет за мной часам к восьми утра. И чтобы я наметил дальней-
ший план действий. А он со своей стороны узнает, как Коты попадают в
Америку...
Не успела закрыться за Митей дверь, как в мою комнатку тихо вползла
та самая Длинношерстая Персианка - узнать, как я себя чувствую.
Отрекомендовалась она как Личная Кошка нового губернатора острова
Борнео, который хочет организовать в Санкт-Петербурге свое представи-
тельство. При этом она все время ерзала задом и недвусмысленно задирала
и отворачивал в бок свой роскошный пушистый хвост.
А у меня, надо признаться, слипались глаза и жутко хотелось только
спать, спать и спать... Тут меня, наверное, еще и эта докторская пилюля
доконала.
Короче, к великому неудовольствию этой губернаторихи, трахнул я ее
крайне некачественно и единожды. После чего уже вообще ни хрена не пом-
ню, - ни как она уходила, ни как я засыпал. Я будто провалился в ка-
кую-то черную яму и продрых до тех пор, пока не стал лопаться мой моче-
вой пузырь. А это начало происходить уже тогда, когда свежевыбритый Митя
стоял на пороге моей комнаты и говорил мне:
- Кончай ночевать, господин-товарищ Кыся! Подъем!.. "Утро красит неж-
ным светом стены древнего Кремля..." Мать его за ногу... Вставай, вста-
вай, Кыся!
На завтрак всем Котам и Кошкам давали разные специальные заграничные
витаминизированные концентраты, от одного вида которых мне становилось
худо еще в Германии. Но так как в пансионе были только "иностранцы", то
они лопали это за милую душу.
Я же быстренько смотался к Мите и сказал ему, чтобы он попросил для
меня кусок нормального оттаявшего хека, по которому я тосковал уже нес-
колько месяцев. Пилипенко подозрительно посмотрел на Митю и спросил:
- Ты-то откуда знаешь, что Они хека хотят?
- С Мюнхеном согласовано, - не моргнув глазом, ответил Митя.
- Где ж я Им оттаявшего хека сейчас достану? - задумался Пилипенко. -
Интересно, а свежую осетрину Они жрать будут?..
- Будут! - уверенно сказал Митя. - Только сырую.
И я получил замечательный шмат сырой осетрины. После завтрака, как
только мы с Митей оказались в нашей черной "Волге" вдвоем, я сразу приз-
нался ему, что никакого плана действий выработать не успел - с вечера
меня сломала докторская таблетка, но вот утренняя осетрина навела на од-
ну забавную мысль...
-Погоди, - прервал меня Митя. - Потом выскажешься. А счас послушай,
чего я разнюхал. Я тут по утрянке одному знакомому мужику из транспорт-
ного отдела милиции позвонил. Он наш аэропорт обслуживает. Так он ска-
зал, что Коты без сопровождающих лиц ни за какие бабки на борт самолета
не допускаются! Или Кот летит с Хозяином, и тогда его нужно оформлять
честь по чести - прививки разные, хуе-муе с бандурой, и тогда - пожа-
луйста. Нет Хозяина - сосите лапу! Ищите другой вид транспорта... Прав-
да, есть еще один способ попасть в Америку - морем. Но в порту у меня
никого знакомых нет и посоветоваться не с кем...
- Зато у меня есть! - сказал я Мите. - Если он, конечно, сейчас не в
плаванье, а на берегу.
Когда я говорил, что осетрина навела меня на одну мысль - я имел в
виду Барменского Кота - толстого, ленивого, вальяжного Рудольфа с того
теплохода, на котором мы с Водилой плыли тогда в Германию.
У меня Рудольф все время ассоциировался то со страсбургским паштетом,
то с куском осетрины... Хотя под конец пути я обнаружил в нем массу дру-
гих достоинств. Он мне тогда так помог своей информацией!
- Давай, Митя, в порт, - сказал я. - Поищем одного моего приятеля. Не
найдем - созвонимся с Мюнхеном, чего-нибудь да придумаем.
Я вспомнил бесхвостого Кота-Бродягу и сказал его любимую фразочку:
- Безвыходных положений, Митя, на свете не бывает!
- Уважаю, - сказал Митя и мы поехали в порт.
В порту, у причала не было ни одного русского судна. Стоял какой-то
пароход, но Митя сказал, что это "чухонец". Так у нас в Питере называют
финнов.
- Наверное, Рудик в море, - расстроился я. - Плывет, наверное, сейчас
толстожопый и страсбургский паштет трескает со своим подонком-Барменом!
Митя почувствовал мое состояние и так успокоительно говорит:
- Что на твоем Рудике свет клином сошелся? Во-первых, я могу кое-чего
совершенно официально узнать, а во-вторых, сам оглянись, пошуруй глазка-
ми - нет ли какого другого местного Кота или Кошки? Их порасспрашивай...
Я и оглянулся вокруг себя. И точно! Смотрю, так деловито и безбояз-
ненно какая-то жутко грязная, тощая и клочкастая Кошка чешет. Явно -
местная, портовая. Но уж такая замызганная!.. Прямо какая-то АнтиКошка!
Я б такую даже на необитаемом острове не стал бы...
Ну как можно так не следить за собой?! Поразительно! Тем более в та-
ком месте, как пассажирский порт Санкт-Петербурга. Морские ворота Рос-
сии, можно сказать! Вот по такой Кошке-грязнуле любой вшивый иностранец
будет судить обо всей нашей стране...
Но я превозмог свою брезгливость, догнал ее, а она, дура, сразу спину
выгнула, уши прижала и свои грязные клыки мне показывает! Будто я соби-
раюсь ее насиловать...
- Ладно тебе, - говорю. - Не скалься. Ты местная?
- А что? - говорит, но уши не поднимает и спину не выпрямляет.
- Ты здесь такого Кота - Рудольфа не знаешь? Толстый такой, пушис-
тый... В Германию со своим Барменом плавает. Может, встречала?
- Может и встречала, - говорит эта портовая курва. - А тебе зачем?
- Друг я его, - говорю. - Повидать хотел, покалякать...
Она посмотрела на меня так подозрительно и спрашивает:
- Ты - "Кыся", что ли?
- Кыся... - говорю. А сам думаю: "Ни хрена себе, как я популярен! Ну,
в Мюнхене - оно понятно: телевидение, газеты, фамилия фон Тифенбах... А
здесь-то, в Питере, с каких дел?!"
- Иди за мной, - говорит эта грязнуха. Привела она меня в какой-то
теплый подвал - там по верху толщенные трубы шли. От них все тепло и бы-
ло. И повела меня в самый конец подвала, к грязному маленькому окошечку.
Чувствую - Котом пахнет! И Котятами. И пылью. И еще чем-то... Приглядел-
ся - в тусклом свете крохотного окошка, действительно, Кот сидит. Худю-
щий - прямо скелет один с хвостом и усами! От недоедания - шерсть без
блеска, но лапы жилистые, мускулистые.
А вокруг него четверо тощеньких Котят играют, напрыгивают на него, за
облезлый хвост его таскают.
Меня Кот не видит, я в полоску света не попадаю, но и не чувствует,
вот что странно!
- Достала что-нибудь? - спрашивает Кот Кошку.
- Нет, - говорит Кошка. - Любка-буфетчица на склад поехала товар по-
лучать, буфет закрыла. Потом, попозже сбегаю еще разок...
- Ох-хо-хо... - горестно так вздыхает Кот и с жалостью оглядывает Ко-
тят.
А вокруг - нищета беспросветная! Подвал моего бесхвостого кореша Ко-
та-Бродяги по сравнению с этим подвалом - просто Дворец роскоши и изоби-
лия!
Я жду в полутьме. Что тут скажешь?.. И вдруг эта грязнуха-Кошка гово-
рит:
- Рудольф! А к тебе твой друг явился не запылился. "Кыся" твой разлю-
безный...
Гляжу - батюшки, да ведь этот скелет с хвостом и ушами и впрямь - Ру-
дольф!..
- Рудик... - говорю я растерянно. - Это я - Кыся.
...На третий день после того, как мы с Водилой съехали с корабля в
Киле, и после того, что с нами случилось по дороге в Мюнхен, когда паро-
ходу оставалось всего несколько часов ходу до Санкт-Петербурга, ночью в
закрывшийся уже бар вошли двое бычков - один русский и один немец, и
сказали Бармену, что "товар" погиб под Мюнхеном. Поэтому Бармену тоже
нечего делать на этом свете, и на глазах ошалевшего от ужаса Рудольфа в
упор расстреляли Бармена из своих длинных и тихих пистолетов.
Заперли бар изнутри и взломали все, что можно было взломать. Искали
