Из холодильника Бармен достал бутылку пива "Фишер", вылил ее в полу-
литровый высокий стакан и покинул нас.
Я слышал, как там, уже за занавеской, Бармен со смешком сказал моему
Водиле:
- А вот и для вас пивко, сударь.
- Спасибо, браток, - ответил ему Водила.
Бармен тут же стал разговаривать с кем-то по-английски, а Рудольф
приоткрыл один глаз, уставился на меня и пробормотал:
- Не сплю я, не сплю... Вылезай из своей дурацкой сумки. Там под сто-
лом жратвы навалом.
Я вылез из сумки. Рудольф открыл и второй глаз, попытался перевернуть
себя на спину, чтобы потянуться, но неловко брякнулся с подушки на ку-
шетку. Некоторое время Рудольф неподвижно лежал, будто упал он не с по-
душек на кушетку, а с самой верхотуры Адмиралтейского шпиля на асфальт и
разбился в лепешку.
Я даже малость перетрусил. Подхожу к нему и говорю по-нашему:
- Ты чего, Рудик? Тебе плохо, что ли?
- Почему? Мне лично хорошо, - отвечает Рудик. - Это тебе плохо.
- Ни хрена мне не плохо, - говорю. - Я тоже почти весь день спал.
- Ты спал, а я нет. Моему это только казалось. И поэтому я говорю,
что тебе плохо.
Своей безапелляционностью, своим тупым упрямством этот жирный Рудольф
вдруг начал меня дико раздражать. Так и захотелось дать ему по морде!
- Ну почему, почему мне должно быть плохо? Что ты мелешь?
- Потому что теперь я знаю то, чего не знаешь ты. Жрать будешь?
- Нет. У тебя попить ничего не найдется?
- Вон - сливки.
- Я уже от этих сливок три раза гадить бегал. Обычная вода есть?
- Сейчас будет, - лениво сказал Рудольф и достаточно грациозно спрыг-
нул с кушетки на пол.
Под столом стояли три миски. Одна - полная всякой вкуснятины, вторая
- со сливками, третья - пустая. Рудольф уселся точно напротив пустой
миски, повернул голову к занавеске, отделяющей комнатенку от закулисной
части стойки бара, и вдруг неожиданно громко завопил противным до омер-
зения голосом:
- Мяа-а-а-а!!!
- Тихо ты! - испугался я. - Услышат - скандал будет.
- Быстрей прибежит, - спокойно сказал Рудик. - Мяа-а-а!..
Бармен влетел в комнату, увидел, что Рудольф сидит перед пустой мис-
кой, и тут же наполнил эту миску чистой свежей водой. И снова умчался за
занавеску.
- Ну, как я его надрочил? - тщеславно спросил Рудик и добавил: - Ты
пей, пей!..
- У тебя с ним такой серьезный Внутренний Контакт? - с уважением
спросил я и принялся лакать воду.
- Боже меня упаси! Когда-то он пытался установить Контакт между нами,
но я это сразу же пресек. На кой мне хрен, чтобы он все про меня пони-
мал? Пошел он...
- Как же ты добиваешься, чтобы он верно реагировал на то, что ты хо-
чешь?
- Самым элементарным способом - я выработал в нем три-четыре условных
рефлекса, а больше мне от него ни черта не нужно.
Вот гадость-то! Какой отвратительный расчетливый цинизм и ничем не
прикрытое потребительство. Ну, не сволочь ли?! И это при такой обеспе-
ченности!.. - подумал я и раздраженно спросил:
- Неужели в тебе нет к нему и капли благодарности? Я смотрю, он же на
тебя не надышится, Рудик...
- Плевал я на него. Он это все обязан делать.
- За что?! - я чуть не завопил от возмущения и почувствовал, что еще
минута, и я разделаю этого жирного, пушистого, наглого Рудольфа, как Бог
черепаху! Просто разберу его на составные части!.. - За что?! За то, что
ты жрешь, пьешь, спишь и серешь за его счет! За то, что ты сутками жопу
от его кушетки не отрываешь? За то, что он по первому твоему вонючему
"Мяа-а-а!" бежит выяснять - что тебе нужно? За то, что он тебя за грани-
цу возит, в то время, когда миллионы Котов и мечтать об этом не могут...
За что он все это тебе обязан, блядь ты толсторожая?!
У меня сама собой поднялась шерсть на загривке, прижались уши, мелко
забарабанил хвост и непроизвольно обнажились клыки.
Но Рудольф, надо отдать ему должное, не испугался. Напротив, очень
спокойно, я бы даже сказал, благодушно переспросил меня:
- 3а что? - он сел на свою пухлую задницу, поскреб лапой за ухом и
сказал, глядя мне прямо в глаза: - А за то, что он меня искалечил.
Я внимательно осмотрел Рудольфа с головы до кончика хвоста и не отме-
тил в его фигуре ни одного изъяна, кроме нормального обжорского ожире-
ния.
- Чего ты треплешься? Где он тебя искалечил? - рявкнул я на него.
- Не "где", а "как", - невозмутимо поправил меня Рудольф. - Он иска-
лечил меня не физически, а нравственно.
- Что-о-о?!.
- Нравственно, - повторил Рудольф. - В течении четырех лет я был
единственным поверенным и свидетелем его подлостей, его воровства, его
жульничества, предательств, обманов... Но я понимал - он живет в той
среде, в тех условиях, где иначе не выжить. Это одна из граней его про-
фессии. Так сказать, сегодняшняя норма нашей жизни. И вот это "мое пони-
мание" постепенно стало приводить меня к мысли, что ни в подлости, ни в
воровстве, ни в предательстве - нет ничего особенного. Все остальные,
кто этого не делают - нищие, слабоумные существа, не имеющие права на
существование. То есть, постепенно я стал оправдывать его во всех его
мерзостях, с легкостью находя им естественное и логическое обоснова-
ние...
Мамочки! Я слушал и только диву давался. Кто бы мог подумать, что
этот сонный, разожравшийся Котяра, который ради куска осетрины или како-
го-то там сраного заграничного паштета напрочь забыл о счастье Обладания
Кошкой, о вкусе Победы над другим Котом; живущий без любви и без привя-
занностей, - вдруг начнет говорить такое! Да еще таким языком... Я прос-
то обалдел!
- Ты меня слушаешь? - спросил он.
- Да, да... Конечно, - ошарашенно пробормотал я.
- Я стал мыслить его убеждениями, его принципами, - продолжил Ру-
дольф. - Нет, я не повторял все то, что делал Он, - для этого я слишком
изолирован от реальной жизни, но в том, что Он совершал, я уже не видел
ничего дурного. И это было самое ужасное! Где-то, в глубине сознания, я
ощущал, что нравственно я падаю все ниже и ниже...
- Но осетрина, паштет, сливки... Да? - не удержался я.
- Да. В значительной степени, - честно признался Рудольф. - Но, пов-
торяю, с некоторых пор я начал ощущать некое уродство и своего, и Его
бытия...
- А хули толку? - снова прервал я его и с нежностью вспомнил своего
приятеля - бездомного и безхвостого Кота-Бродягу. - Ты что-нибудь сде-
лал, чтобы помешать Ему и самому не стать окончательным говнюком?
- Сейчас сделаю, - ответил Рудольф. - И не смей больше меня переби-
вать! А то твой... Как его?
- Водила?
- Да. А то твой Водила сейчас допьет пиво и унесет тебя в этой иди-
отской сумке. И ты ни черта не успеешь узнать. Заткнись. Понял?
Вот тут мне показалось, что сейчас я услышу то, чего мне так не хва-
тало! И я покорно сказал Рудольфу:
- Понял, понял... Все! Молчу, - и действительно заткнулся.
- После вчерашнего нашего разговора я много думал... - смущенно про-
говорил Рудольф. - Не насчет Кошек... Тут, я полагаю, нужно поставить
крест уже навсегда.
- Ну, что ты, Рудик... - фальшиво вставил я.
- Заткнись. Я много думал про твою клятву. Когда ты говорил про свое-
го Шуру Плотникова...
- Плоткина, - поправил я его.
- Неважно, - сказал он. - Я подумал - хватит! Пора расставить точки
над "и".
- Это чего такое? - спросил я.
- В смысле - пора назвать вещи своими именами. Помнишь, когда ты
спросил меня - не плохо ли мне, я сказал, что мне-то хорошо, а вот тебе
плохо.
- Да.
- Так вот. Слушай. Сегодня утром, когда бар был еще закрыт и мой го-
товил вчерашнюю выручку к сдаче в бухгалтерию, раздался стук в дверь...
И Рудик рассказал абсолютно леденящую душу историю.
Я постараюсь кратко пересказать ее чуточку по-своему, потому что Ру-
дик все время прерывал основной сюжет длинными и красочными отступления-
ми, в которых было все: и плач о проданной за кусок ветчины чести и сво-
боде, стенания о загубленных в этой плавучей коробке годах, куча ФИЛО-
СОФСКИХ СЕНТЕНЦИЙ (так выражался Рудольф - я тут не при чем) о
нравственном падении общества и самого Рудика, о поголовной искалечен-
ности душ и так далее...
Нетрудно представить, как Рудик замусорил этим свой рассказ, если за
это время мой Водила, слава Богу и на здоровье, не торопясь, успел высо-
сать четыре бутылки "Фишера". Итак.
...Когда раздался стук в дверь бара, Бармен запер рассортированную
валюту в стенной сейфик, завесил его большим календарем Балтийского
морского пароходства и вышел из комнатки. В дверь бара постучали еще
раз. Рудик клянется, что стук повторился с определенно заданной ритмич-
ностью. Не спрашивая "Кто там?" Бармен приоткрыл дверь и впустил в
бар... Лысого!
Как утверждает Рудик, Лысого бил нервный колотун. Бармен запер двери
на ключ и спросил его:
- Ты чего дергаешься, как свинья на веревке?
- Пойдем в твою каптерку, - дрожащим голосом сказал Лысый.
Но Бармен откупорил банку "Туборга" и пододвинул ее Лысому.
- Пей. И стой здесь. Ты зашел опохмелиться после вчерашнего. Это час-
то бывает. Я пожалел тебя и нарушил инструкцию - впустил тебя в неполо-
женное время. Невелика беда. А в каптерке - это уже "сговор". Мало ли
кто из наших захочет заглянуть ко мне на такую же опохмелку? Бабки на-
шел?
- Да, где вы сказали. Но там две пачки по пять штук.
- Правильно. Так и должно быть. Одна тебе, вторая - твоему подельни-
ку. Ему сейчас денежка - ой, как нужна! У него все, что нашустрит - на
лекарства для его бабы уходит, на гимназию для дочки... Так что ему лиш-
них пять штук совсем не помешают.
- А если он не согласится? - спросил Лысый.
Тогда-то и произошло то, что привело Рудика к решению начать новую
жизнь.
Бармен внимательно посмотрел на Лысого через стойку бара, натянул на
правую руку резиновую перчатку для мытья посуды, вынул из-под стойки не-
большой пистолет с длинным глушителем (мы с Шурой такие пистолеты раз
сто видели по телевизору!), второй рукой сгреб Лысого за отвороты курт-
ки, а пистолет сунул ему под нос. И сказал негромко, но отчетливо:
- Так вот, если он не согласится перегрузить ту пачку из своего фур-
гона в микроавтобус "Тойота" с мюнхенскими номерами "М-СН 74-26", кото-
рый пойдет за вами от самого Киля, ты вот из этой "дуры" отправишь его
гулять по небу. А вторые пять косых заберешь себе. Как за сверхурочные.
Понял? - и отпустил Лысого, сунув ему пистолет за пазуху.
Лысый чуть не заплакал:
- Да вы что?! Я на такое не подписывался!..
Бармен стянул резиновую перчатку с руки и доходчиво объяснил Лысому,
что если он этого не сделает, то тогда ему на помощь придет водитель
микроавтобуса "Тойота". Он профессионал высокого класса, и Бармен дума-
ет, что ему будет достаточно трех-четырех секунд, чтобы отправить на тот
свет и моего Водилу, и Лысого одновременно. Так что пусть Лысый сам ре-
шает - стать бедным и мертвым, или остаться живым и богатым.
А еще Бармен открытым текстом сказал, что это его последнее дело - он
собирается на покой и рисковать провалом операции не имеет никакого пра-
ва. В этом деле завязаны такие люди, что Лысый может умереть от испуга,
если Бармен назовет хоть одну фамилию! Хотя в средствах массовой инфор-
мации встречает эти имена чуть ли не каждый день. Вот такие пироги, до-
бавил Бармен.
Тем более, что это Он запродал моего Водилу на ту винно-водочную фир-
му. Он рассчитал всю операцию. Он придумал способ транспортировки -
взять пачку десятимиллиметровой фанеры в пятьдесят листов, и в сорока
шести вырезать круг диаметром в один метр. И образовавшееся пространство
забить пачками кокаина, прикрыв сверху и снизу двумя листами фанеры с
каждой стороны. А уже потом запечатать эту пачку - полтора метра на пол-
тора, - в плотный полиэтилен.
Это Он на всякий случай купил ту смену русской таможни, которая отп-
