рыт, дыхание неровное, огромные лапища мелко трясутся. Вид, прямо ска-
жем, довольно жалкий.
Что ни говори, а Первый Телепатический Контакт - дико тяжелая штука.
Как для одной стороны, так и для другой. Тем не менее, я был безмерно
счастлив: впервые Водила понял меня так, как этого хотел я.
Хорошо, что Первый Контакт с Водилой мне удалось установить на приме-
ре достаточно примитивной ситуации. Если бы я ему сразу попытался вну-
шить все знания, которыми я сейчас обладаю - кокаин в фанере, доллары и
вранье Лысого, его участие в погрузке кокаина в машину Водилы, мои по-
дозрения, почему Водилу продали вместе с машиной на целый месяц к этому
Сименсу, и так далее, - мы просто оба сдохли бы от перенапряжения!
Теперь я должен беречь, холить и лелеять эту тоненькую ниточку связи.
Не перегружать ее излишней и усложненной информацией. Ждать, когда эта
ниточка укрепится новыми волокнами и превратится в некое подобие посто-
янной двухсторонней связи.
Естественно, что такого соития душ, вкусов и пристрастий, такого еди-
ного понимания Людей и Событий, какое было у нас с Шурой Плоткиным, ког-
да двадцать четыре часа в сутки у нас мог идти ДИАЛОГ НА РАВНЫХ, тут
мне, конечно, не добиться. Да это, наверное, и не нужно. Ибо такое, как
с Шурой, бывает только однажды в жизни, и любая попытка вторично воссоз-
дать нечто подобное всегда обречена на неудачу.
Я повторяю: Водила мне крайне симпатичен! Я обнаружил в нем качества
чрезвычайно нам с Шурой близкие - прекрасную половую мощь, незатухающие
сексуальные желания, какую-то трогательную застенчивость и подлинную ши-
роту нормально воспитанного русского Человека.
Однако, при всем при этом, уже своей Котовой интуицией, я понимал,
что Водила - жесткий, решительный и достаточно мужественный господин.
Но Шура есть Шура, и мне не хотелось бы даже никого с ним сравнивать.
Лишь бы у нас с Водилой хватило времени на укрепление той ниточки,
которую с таким трудом мне только что удалось создать. Что-то мне подс-
казывало, что времени у нас с ним все-таки маловато.
Поэтому я попытался слегка и очень осторожно потянуть за эту ниточку.
Я снова заглянул Водиле в глаза, тронул его лапой и мысленно спросил:
"Как ты думаешь, Водила, нам еще долго плыть по морю?"
И ниточка не оборвалась! Водила погладил меня по голове и рассмеялся:
- Все, Кыся! Сегодня все блядки по боку. Вечерком сходим в бар - я
пивка шлепну, ты попрощаешься с Рудольфом, а завтра в шесть тридцать ут-
ра швартуемся в Киле. Так что, Кыся, приготовься к дальней дороге. Ноче-
вать будем только в Нюренберге. Нам, груженым, это весь день топать. За-
то послезавтра проснемся, позавтракаем и по холодку в Мюнхен. Это всего
полтораста верст. Два часа и мы тама! Весь день впереди...
Он ни словом не вспомнил ни про таможню, ни про спецсобачек. Так был
уверен в себе.
Завтра, если нам удастся доехать до этого Нюренберга, я ему по дороге
кое-что втолкую. Отвлекающих факторов в виде черненьких и беленьких поб-
лядушек не будет, Водила сосредоточится только на своем грузовике и на
мне, и я думаю, что успею предупредить его о том, ЧТО он везет кроме фа-
неры...
Последний день в этом огромном плавучем автостойбище я провел доста-
точно тоскливо.
Водила принес мне после своего обеда опять какое-то гигантское коли-
чество жратвы и абсолютно свежие сливки. Жрать совершенно не хотелось. Я
все никак не мог отойти от утреннего эксперимента. Чтобы не показаться
неблагодарным, я все-таки чего-то там пожевал, а в основном прихлебывал
сливки. Все думал - как бы мне, не очень сильно нагружая мозг Водилы,
осторожно спросить, есть ли у него в Петербурге семья, дети... Ну,
что-нибудь примитивное. Не потому, что мне это было так уж интересно, а
просто хотелось проверить - не развязался ли тот самый телепатический
узелок, который связывал нас уже несколько часов.
Я еще только придумывал упрощенную форму вопроса, как Водила почесал
мне за ухом и сам сказал:
- Ничего, Кыся, придем обратно в Питер, тебе не придется в машине ку-
шать. Квартира большая, места много. Жена у меня баба добрая, хорошая.
Малость на Боге тронулась, так оно и понятно. Как Настю родила, так все
хворает и хворает, и никто ничего сделать не может... Чего-то у нее там
с головой. Куда только мы не совались, кому только не башляли - и валют-
кой, и деревянными. И презентики всякие возил. Ни хрена! Поневоле в Бога
уйдешь. Зато Настя, - не смотри, что ей всего одиннадцать лет, такая
башковитая девка! Умрешь... На музыку ходит, по-английски чешет обалден-
но! Я ее счас в частную школу определил... Конечно, отслюнил кому поло-
жено, а то - хрен прорвешься. Сам посуди, все учителя не ниже доктора
наук! Русский язык этим малявкам профессор с университета преподает,
арифметику - член-корреспондент Академии наук... Каждый жить хочет. А то
им там в этом университете или Академии плотют - одни слезы. Я тебе, Кы-
ся, между нами, скажу... Я этого даже жене не говорю. Я в эту школу каж-
дый месяц столько баксов отстегиваю, что сказать страшно! Но девка того
стоит. Вот познакомишься - поймешь меня...
Потрясающе способный мужик этот Водила! Обязательно надо их будет с
Шурой Плоткиным свести. Я даже подумал - а не начать ли мне прямо сейчас
передачу серьезной информации? Но Водила погладил меня, запер кабину и
ушел, оставив стекла дверей приспущенными.
После его ухода я сбегал в пожарный ящик с песком, и на обратном пути
снова заглянул к "мерседесу". Дженни не было. Я вернулся в свой грузо-
вик, впрыгнул в подвесную койку, предательски сохранявшую все запахи Су-
зи, Маньки-Дианы и Водилы, и задрых там самым пошлым образом - начисто
исключив из башки все тревожное ожидание наворота событий.
Под вечер я продрал глаза, снова смотался к пожарному ящику - сливок
перепил, что ли?.. Опять сделал круг к легковым машинам, убедился в том,
что Дженни так и не появлялась, и на всякий случай, прошвырнулся мимо
грузовика Лысого.
Какие-то люди уже таскали из кают в свои машины багаж, наверное, что-
бы завтра рано по утру не возиться с тяжестями; время от времени по трю-
му шлялась корабельная обслуга в грязно-голубых комбинезонах, и я, от
греха подальше, никем не замеченный, вернулся в свою подвесную койку. И
окунулся в воспоминания о прошлой жизни с Шурой Плоткиным.
Водила пришел за мной лишь после одиннадцати. Я сам прыгнул в сумку,
и на этот раз Водила не застегнул молнию у меня над головой.
- Ты, Кыся, так аккуратненько поглядывай по сторонам... Тебе это мо-
жет быть интересным. Последний вечер - они нам могут только соли на
хвост насыпать, - усмехнулся Водила, неожиданно закончив фразу любимой
пословицей Шуры Плоткина!
Сначала мы долго ждали лифта, который метался между этажами и никак
не хотел опускаться до нашего автомобильного уровня. Потом в лифт наби-
лась туча народу, празднично и нарядно разодетых, и Водиле даже пришлось
приподнять мою сумку у себя над головой, чтобы меня не притиснули в дав-
ке.
Затем мы поднялись этажа на четыре, а может быть, даже на шесть,
прошли по широкому коридору и немного постояли в боковом проходе огром-
ного роскошного салона (я такие только по телевизору видел!), где шел
концерт. Уйма людей сидели за столиками, что-то пили и смотрели, как
один наш Тип, ростом с моего Водилу, но в белом костюме с белыми шелко-
выми лацканами, в белых лакированных туфлях, с физиономией полного идио-
та, безумно довольного самим собой, - очень красиво пел басом.
- Фарца - каких свет не видел! - тихо сказал мне про него Водила. -
Но голос... Отпад!
После Типа в белом танцевали шесть девушек в сверкающих платьицах.
Одной из шестерых была наша Манька-Диана!..
- Видал? - шепнул мне Водила. - Многостаночница!.. И в судомойке вла-
мывает, и шоферню обслуживает, и пляшет - зашибись! Во молодец девка...
Счас только так и надо. Иначе - пропадешь. Вон те, две крайние - настоя-
щие балетные, я их в прошлый рейс обеих поимел, так наша Дианочка - ну,
ничуть не хуже... Скажи, Кыся?..
И я почувствовал, что несмотря на Манькину коечную неумелость, моему
Водиле она все-таки, как сказал бы Шура Плоткин, "классово-социально"
ближе, чем эти профессиональные балерины. Хотя Водила их тоже "поимел",
по его выражению.
На этом концерт кончился, и мы с Водилой пошли в наш ночной бар.
Народу в баре - масса! Как на антисемитском митинге у Казанского со-
бора.
Мы с Шурой случайно оказались там. Он возил меня к ветеринарному вра-
чу после одной драки, когда четыре посторонних Кота хотели оккупировать
наш пустырь. Естественно, я их разметал и троим изрядо начистил рыло. А
четвертого, самого гнусного, который располосовал мне всю морду и проку-
сил заднюю лапу, я честно говоря, придушил насовсем. Но Шура, слава Бо-
гу, об этом так и не узнал. Он категорически против подобного радикализ-
ма!
Как мы тогда с этого митинга живыми ушли - ума не приложу. Держа меня
на руках - еще не отошедшего от наркоза, с только что зашитой мордой и
перевязанной задней лапой - мой Шура тут же рванулся к микрофону, чтобы
заявить свою ненависть и презрение ко всем фашиствующим антисемитам, к
любому национализму и ко всем собравшимся на этот митинг в частности.
Что тут началось!... Почему нас там не прикончили - одному Богу из-
вестно. Даже меня раз сто "жидом" обозвали!
Ладно, черт с ними. Не о них речь. Так вот, в этом баре пьяных было
не меньше, чем на том митинге.
Все столики заняты, ни одной свободной высокой табуретки у стойки ба-
ра... Шум, гам, музыка, крики!
В одном углу - разборки на разных языках с одинаковыми жлобскими ин-
тонациями; в другом - баварцы поют хором, стучат кружками с пивом по
столам; в третьем - счастливо визжит наша черненькая Сузи, как говорит
Шура Плоткин, "в жопу пьяная"; из четвертого угла - истерический зали-
вистый собачий лай...
Мамочка, родная! Да ведь это Дженни! Учуяла меня, лапочка, и надрыва-
ется.
Я голову из сумки высунул, она как увидела меня, так и совсем заш-
лась. Рвется с рук своей Хозяйки ко мне, та ей что-то тихо выговаривает,
а напротив них сидит Человек с удивительно несимпатичным лицом, видимо,
ее Хозяин, и так злобно говорит, видимо, жене, по-немецки:
- Отнеси немедленно эту тварь в машину. Сама можешь не возвращаться.
Права была Дженни - Хам с большой буквы. Жена его встала, глаза пол-
ные слез, поцеловала Дженни в головку и унесла ее из бара.
Бармен как увидел нас, так сразу же мигнул двум здоровым молодым пар-
ням и глазами показал на крайний табурет у стойки. Там восседал уже хо-
рошо поддавший финн с бутылкой "Московской" в одной руке и со стаканом -
в другой.
Парни неторопливо подошли к финну, вежливо взяли его под руки, при-
подняли, сняли с табурета, и вынесли из бара вместе с бутылкой водки и
стаканом.
- Садись! Будь гостем, - сказал моему Водиле Бармен и показал на ос-
вободившийся табурет. - Сейчас я тебе хорошего пивка организую. Давай
своего. Я его заодно к Рудольфу определю. Там для них всего навалом.
Водила передал сумку Бармену, и тот занес меня в закулисную часть ба-
ра - небольшую комнатку за занавеской, служившую Бармену, как я понял, и
комнатой отдыха, и кладовкой. Два стула, маленький столик, наполовину
занятый небольшим элегантным компьютером (несбыточная мечта Шуры Плотки-
на), самые разные коробки, коробки, коробки с самыми разными бутылками,
бутылками, бутылками... Два больших холодильника, внутренний телефон без
диска и кнопок и неширокая кушетка с двумя чистенькими подушками - одна
на другой. На верхней подушке - вмертвую дрыхнущий толстый пушистый Ру-
дольф.
Бармен поставил сумку со мной на кушетку и сказал мне:
- Буди, буди этого дармоеда. Он с утра глаз не открывал. Рудольф!
Подъем! У тебя гости...
