Стенхе кивнул:
- Конечно.
- Не нравится мне это место, - заметила она.
В самом деле, имея вокруг прекрасный лес и великолепные луга, король
предпочитал жить в тесном, грязном, мрачном замке. После вольготного житья
в просторном поместье Сава не могла этого понять.
- Войны, - объяснил Стенхе. - Иногда кто-нибудь из принцев
Высочайшего Союза, а то и просто какой-нибудь знатный господин собирает
войско и идет на Лабану, чтобы высказать свои претензии к королю.
- На случай сражений можно укрываться в замке, - сказала Сава. - А
жить можно и на воле.
- Король не так богат, чтобы восстанавливать свой дом после каждого
налета, - проговорил Пайра. - А вот у меня есть летний дом в Айтранском
лесу, - похвастался он. - Очень удобное для защиты место и очень
просторное. Там даже сад есть.
Стенхе едва заметно усмехнулся. Не бывал Пайра в Савитри, а то не
хвастался бы уютным, но вовсе не большим поместьем на плоском мысу у озера
Айтран. В Савитри сады тянутся на лиги, давая работу и хороший доход двум
сотням земледельцев. Мягкий климат, щедрая почва, безопасность,
обеспечиваемая грядой скал, рассекающих взморье и защищающих от нападения
боевых кораблей. На случай же редких налетов отчаянных эртанских пиратов
оставалась возможность укрыться в огромных пещерных лабиринтах.
- Не хотела бы я здесь жить, - сказала Сава, брезгливо подбирая подол
платья.
Жизнь на женской половине замка Лабану была скучноватой, и дамы
развлекались немногими возможными для них способами. Шитье, вышивание,
прядение или ткание были довольно нудными занятиями, и женщины пели,
рассказывали сказки или действительно произошедшие истории, сплетничали.
Хотя женщины жили замкнуто, сплетен хватало всегда; большая часть слухов
имела происхождение местное, но были новости и из других провинций, их
доставляли торговцы, странники, а иногда и знатные гости привозили со
своей свитой.
И именно на женских половинах майярских замков и создавался сейчас
новый жанр литературы - роман о возвышенной любви. Старые дамы, бывало,
поджимали губы, когда какая-нибудь из молодых дам приказывала чтецу
прочесть новейший роман. "Разврат, разврат...", приговаривали старухи,
слушая о странствиях влюбленного рыцаря. Ничего подобного во времена их
молодости им слышать не приходилось, на их долю выпадали тогда нуднейшие
однообразные жития святых и рассказы о чудесах.
Сочинителями новых романов были молодые дамы. Забросив вышивание, они
диктовали писцам повести о захватывающих приключениях храбрых рыцарей и
юных прекрасных девицах, ждущих избавления от зловредных чародеев,
огнедышащих драконов или же сладострастных варваров.
Эти романы не очень-то далеко ушли от сказок; герои пользовались
заколдованными мечами и волшебными амулетами, летали на сказочных птицах;
география в романах была очень далека от реальности, и действие часто
происходило не в Майяре, а в стране Иоратоне, о которой и не знал-то никто
почти ничего.
Были сочинения и несколько иного жанра, но их любительницы историй
старались держать подальше от ушей старых богомолок. На Савин взгляд, в
этих рассказах не было ничего предосудительного; в Савитри такие тоже
пользовались популярностью, но старухи, снисходя к полусказочным рыцарским
романам, совершенно не выносили "низких", простонародных новелл.
Эти новеллы, которые скорее вели свой род от городского анекдота,
заносили в высокие замки услужающие здесь простолюдинки: камеристки, швеи,
вышивальщицы, прачки, а сочинялись они чаще всего в богатых, но не знатных
городских домах, и от романтически-экзотических авантюрных историй
отличались реализмом: очень часто в них указывалось настоящее имя героя
или героини, или, если того не позволял характер рассказа - скажем,
чересчур вольный - обязательно указывалось, что рассказчик знает эти
имена, но не может назвать. Достоверность подчеркивалась еще и тем, что
неизменно указывалось место действия, и слушатели, до которых еще раньше
доходили сплетни, легко догадывались, кто имеется в виду под безымянными
персонажами или незатейливыми псевдонимами.
Саве городские рассказы нравились гораздо больше возвышенных
страданий вымышленных иоратонских принцев и принцесс; городские рассказы
были живее, смешнее, даже поучительнее, и хотя они не пользовались
одобрением Стенхе, Маву такие истории изыскивал везде, где только мог, и
знал этих историй бесчисленное множество.
Знания его произвели фурор среди майярских дам; Саву очень часто
просили позвать своего хокарэма, чтобы он, пока старые ханжи чем-то
заняты, рассказал одну из своих занимательных повестей; и занимаясь для
виду чем-нибудь таким, ради чего его могли позвать в дамские залы -
затачивая ножницы или чиня птичью клетку, Маву, скромно потупившись, чуть
улыбаясь, рассказывал свои майярские и сургарские новеллы.
У Маву было и еще одно ценное качество: приближение старух он замечал
первым и тут же, чуть изменив тон, рассказывал какую-нибудь
нравоучительную притчу из коллекции Стенхе.
Старухи никак не могли понять, чем так привлекает молодых дам этот
бестолковый языкастый парень, и относили все его очарование за счет его
пригожей внешности. И они не так уж ошибались: не одна из молодых дам
посматривала на маву с интересом, несовместимым с ее общественным
положением. Маву же относился ко всем дамам, молодым и старым, красивым и
не очень, с ровной приветливой почтительностью, предпочитая, от греха
подальше, симпатичных служаночек.
- Святые небеса, - вздыхал Стенхе, наблюдая за его приключениями. -
Ты хоть понимаешь, госпожа моя, какие сплетни будут ходит о тебе по
Майяру?
- Пусть говорят, - беспечно отмахивалась Сава. - И так ведь будут
болтать разное. О нарядах моих, к примеру, а, Стенхе?
Савины наряда произвели в Майяре переполох. Майярские дамы никогда не
видели такого обилия шелков и многоцветья красок. Считалось очень богатым,
если дама имела одно шелковое платье; два считались уже роскошью;
остальные платья были проще - лен и шерсть, некоторые весьма тонкие, из
саутханского или иргитавиского сукна. Расцветки тоже были довольно
скромные - на какие хватало денег и умения майярских красильщиков. Прежде
красильщиками славилась Сургара, однако мятеж оторвал эту провинцию от
Великого Майяра, и приходилось или пользоваться услугами контрабандистов,
или покупать ткани у купцов из Иргитави - и то, и другое втридорога.
Не удивительно, что яркое оперение Савы вызывало пристальный интерес.
Но если б только это; а ведь Сава ввела новации и в портновское искусство.
Она позволила себе отказаться от фижм; ужасные каркасы, придающие фигуре
изящность, как это считалось издревле, приводили ее в недоумение: это
неудобно. Она предложила новый силуэт, и ее ничем, кроме шелка, не
стянутая талия, вовсе не казалась уродливой. Старые дамы утверждали, что
корсет заставляет юных девушек приучаться держаться прямо, но Сава, не
знающая никаких корсетов, на осанку тоже не жаловалась.
Другим нововведением были туфли на каблуках. Дамы в один голос
объявили, что это грубо, неизящно, но тем не менее некоторые из невысоких
красавиц взяли из на вооружение.
Куда большим успехом пользовались пуговицы, также заимствованные
Савой из мужской одежды; у нее не хватало терпения застегивать
многочисленные крючочки и усердно соединять части одежды булавочками. Да и
при раздевании все эти мелкие предметы сыпались без счета - и Сава как-то
призадумалась, посоветовалась с Малтэром и перешла на пуговицы; с еще
большим удовольствием она бы перешла на застежки, похожие на
электромагнитные замки Руттулова костюма, но сделать нечто подобное ни
один ювелир был не в состоянии.
Пуговицы в ее нарядах были разные: крохотные, потайные, обычно из
кости, и - всем на обозрение - из драгоценных металлов и камней, огромные
и мелкие, уже не столько служащие для скрепления одежды, сколько для
подчеркивания роскоши Савиных платьев.
Вот пуговицы-то и произвели в Майяре переполох. Если не у всех была
возможность обзавестись экзотическими шелковыми нарядами, то на пуговицы у
модниц средств хватило, и продолжая по-прежнему пользоваться крючками и
булавками, они стали нашивать на одежду бесчисленное множество пуговок.
Хватило теперь работы и пуговичникам, и ювелирам; а сметливые горожанки
стали прорубать в золотых и серебряных монетах по две дырки: такие
пуговицы обходились дешевле, чем сделанные цеховыми мастерами из того же
количества металла.
И разумеется, на пуговицы, повинуясь моде, тратили огромные деньги.
Именно после визита в Майяр принцессы Арет-Руттул в Гертвире возникла
поговорка "разорился на пуговицах". Так, по слухам, заявил на собрании
гертвирских цеховых старшин один из зажиточных горожан.
Сава, конечно, знала, что майярские дамы живут очень замкнуто, не
выходя обычно за ворота замка, но когда она просидела в тесных и душных
комнатушках королевского дворца несколько дней, она поняла, что долго
здесь не выдержит.
- Стенхе, спросила она. - Неужели они выходят отсюда только на
собственные похороны?
- Почему? - возразил Стенхе. - Еще на богомолье.
Сава замолкла, задумалась, а назавтра объявила Пайре, что раз уж она
получила возможность побывать в Майяре, ей хотелось бы проводить время с
большей пользой для души:
- Я хочу побывать в прославленных майярских храмах, - сказала она. -
Когда еще я смогу совершить паломничество?
- Я полагал, ты не очень набожна, государыня моя, - проговорил Пайра.
- Я слышал, ты не так уж часто бываешь в храме.
- Видишь ли, - пояснила Сава, - Руттул, правда, не запрещал мне
ходить, но очень не одобрял...
Стенхе в душе усмехнулся. В Сургаре Сава отправлялась в храм только
по большим праздникам, когда на этом настаивал Руттул. Но раз уж принцесса
говорит совсем другое, кто же будет оспаривать ее слова?
Так что Пайре пришлось уйти и обдумать маршрут паломничества; он
пришел на следующий день и принес список. Сава список взяла, поблагодарила
и сказала, что подумает. Думала она в две головы со Стенхе; Стенхе заявил,
что часть пунктов вполне можно выкинуть: они лишь отнимут время, в то
время как интереса особого не представляют.
- Можно добавить Ваунхо, - сказал Маву, разлегшийся на полу. -
Говорят, там красиво.
- Ни в коем случае, - возразил Стенхе. - Сургарцам близко к Ваунхо
лучше не подходить: там уйма фанатиков.
- Тогда Лоссаре, - предложил взамен Маву. - Оттуда рукой подать до
замка Ралло. Навестили бы Старика.
- Ты о чьих интересах думаешь? - спросил Стенхе.
- О своих, - ответил Маву. - О господских делах пусть господа и
думают.
Сава рассмеялась; Стенхе крякнул неодобрительно:
- Распустили тебя... - И обратился к Саве: - Ну что, госпожа, будем
делать?
Сава взяла гусиное перо, макнула в чернильницу и решительно стала
чиркать в списке; Стенхе стоял за ее плечом, подавал изредка советы.
Напоследок, когда Сава засыпала пергамент песком, Стенхе сказал тихо:
- И прямо в дороге можно будет придумать что-нибудь еще.
Ездить в повозках Саве совершенно не нравилось, но приходилось
смириться. Она сидела, закрытая от всего мира занавесями, посматривая на
свет божий через щелки. Повозка тряслась, отвратительно наклонялась при
поворотах, у Савы от долгого сидения постоянно затекали ноги. Порой, когда
места кругом были пустынные, Сава выбиралась из повозки, Стенхе или Маву
помогали ей сесть в седло, и она отводила душу в стремительной скачке.
