Ударом ноги я отбросил Натанаэля и перевернул софу. Это преграда между
мною и ими, но преграда жалкая и временная. Я слышал голос Марты, звав-
шей Анжелу, а эти двое приближались ко мне, и шлем свисал с руки дяди
Яна. Лезть в окно? Это значит повернуться к ним спиной. Я не знал, что
делать, и не делал ничего.
Дядя Ян спокойно сказал: "Глупо, Лаури. Никто не причинит тебе вреда. Мы
тебе дадим кое-что, и ты узнаешь самое удивительное в мире. Тебе нужно
только расслабиться и принять".
Я сказал, пытаясь выиграть время: "Расскажите мне еще ... о триподах".
Он покачал головой. "Опять хитрость и обман. Но скоро все это кончится".
Теперь бежать к окну слишком поздно - пока я доберусь, они оденут мне на
голову шлем. На подоконнике стояла бронзовая статуэтка римского божест-
ва, один из антиков Марты. Я схватил ее и поднял как дубину.
Дядя Ян сказал: "Натанаэль..."
Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил
мою руку. Скорость нападения и его неожиданность заставили меня выпус-
тить бронзу; он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя
между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта.
Она сказала: "Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его. Немедлен-
но".
Он мягко ответил: "Мы принесем мир и тебе, Марта. После Лаури".
Моя бабушка крепкая старушка, но, конечно, не ровня им. В ее руке была
большая красная сумка крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я по-
думал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой.
И закричал: "Уходи отсюда - позови на помощь..."
Она со стуком уронила сумку. В руке ее было что-то черное и плоское -
небольшой пистолет. Она сказала: "Повторяю: отпусти его".
Голос дяди Яна не дрогнул. "Не делай глупости, Марта. Мы пришли с миром
и принесли мир. Никто не пострадает".
- Ты ошибаешься, - она говорила самым решительным голосом. - Если не от-
пустишь, кое-кто пострадает. И сильно - может, будет убит".
Дядя Ян смотрел на нее. Мы уже знали, что триппи почти равнодушны к боли
и опасности. Поверит ли он ей?
Он медленно покачал головой. "Как ты ошибаешься, Марта. Если бы только
позволила мне ..."
Выстрел, оглушительно громкий, прервал его.
Он вздохнул, пожал плечами и направился к двери. Натанаэль - за ним. Мы
с Мартой смотрели друг на друга, слушая, как заработал мотор "Роллса".
Она нащупала ближайший стул и тяжело села.
- Налей мне коньяку, Лаури. И покрепче.
Анжела пряталась в кустах. Она была больше заинтересована, чем испугана,
и хотела посмотреть пистолет, но Марта сунула его обратно в сумку.
Я сказал: "Я не знал, что он у тебя есть".
- Купила в прошлом году, когда одного торговца ограбили на пути с антик-
варной ярмарки. Глупо, но я ни разу не стреляла. - Она взяла стакан и
отпила коньяку. - Ужасно боялась попасть во что-нибудь.
Она имела в виду свой фарфор; в поисках поддержки она обвела взглядом
свое собрание. Единственным ущербом была круглая дыра в штукатурке сте-
ны. Но тут она заметила статуэтку на полу и принялась ее рассматривать.
Чемоданчик стоял там, где его оставил дядя Ян. Я заглянул внутрь и уви-
дел несколько шлемов.
- Интересно, почему он это оставил, - сказал я.
Марта провела пальцами по статуэтке и равнодушно ответила: "Не знаю".
- Может, подумал, что мы из любопытства наденем шлем, и готово.
Она вздрогнула с отвращением: "Как же!"
- Кто знает, как работает мозг триппи? Он на самом деле считает, что это
пропуск в рай, и поэтому мы можем поддаться искушению. Тот, что он хотел
надеть на меня, он унес с собой. Куда они направились, как ты думаешь?
Домой?
Она со стуком поставила статуэтку.
- Каролина ...
- Что?
Она пошла к телефону и набрала номер. Я слышал, как она рассказывает те-
те Каролине, что произошло. Потом сказала: "Каролина, слушай ... ты
должна выслушать ... Уходи из дома, пока они не вернулись. Приезжай сю-
да. Это уже не те люди, говорю тебе, они опасны ..."
Она опустила трубку и смотрела на нее некоторое время, прежде чем поло-
жить на место.
Я спросил: "Что она сказала?"
Никогда раньше я не видел Марту такой беспомощной.
- Она мне не поверила. Обрадовалась, что они живы и здоровы. Повесила
трубку, не дослушав.
В школе отсутствовало все больше ребят. Неизвестно, то ли они стали
триппи, то ли отсиживались дома, ожидая, пока все успокоится. И уроков
почти не задавали.
На собрании директор предупредил, чтобы мы опасались людей, которые за-
хотят одеть на нас шапку; дядя Ян не единственный расхаживал в окрест-
ностях с резиновыми шлемами. Обо всем подозрительном мы должны были не-
медленно сообщать.
Я стоял рядом с Хильдой Гузенс, она фыркнула и сказала: "Старый приду-
рок!"
- Почему?
- Как будто нас надо предупреждать.
- Говорят, сегодня в школе видели Дикого Билла. Если он поймает тебя,
может, захочет одеть шапку на свою любимую ученицу.
- Не думаю.
- Мой дядюшка чуть не проделал это со мной.
Она только с жалостью поглядела на меня. Интересно, каково быть Хильдой
Гузенс и быть такой уверенной в себе ив окружающем. Директор продолжал
мямлить. Это был худой беспокойный человек, бледнолицый и седовласый; в
конце учебного года он должен был уйти на пенсию. Я думал также, каково
ему приходится - ведь он едва справлялся в нормальных условиях, когда не
было ничего похожего на триподов.
Я вдруг осознал, как важно быть самим собой - вспыльчивым и презритель-
ным или обеспокоенным и жалким - но самим собой и продолжать действовать
по-своему; в сущности это означало быть человеком. Мир и гармония, кото-
рые предлагали дядя Ян и остальные, на самом деле были смертью, потому
что не будучи самим собой, потеряв индивидуальность, ты не живешь.
Первым уроком должна была быть химия, но учительница не появилась. Хиль-
да Гузенс и еще несколько занялись заданиями; остальные болтали. Вдруг
распахнулась дверь. Но вошла не миссис Грин, а волосатый маленький уэлл-
сец, по имени Уилли, который преподавал физкультуру.
Он закричал: "Уроки кончены! Расходитесь!"
Энди спросил: "Почему?"
Уилли с важным видом ответил: "Распоряжение полиции. Эксетерские триппи
выступили. Они пройдут несколькими милями севернее, но нужно принять ме-
ры предосторожности. Расходитесь".
Мальчик, по имени Марриот, сказал: "Я живу в Тодпоуле".
Тодпоул находится в шести милях к северу от школы. Уилли ответил: "Ну,
туда идти нельзя. Вдоль их пути всех эвакуируют. Вероятно, через час-два
все успокоится, а пока свяжись с полицией".
В сарае для велосипедов я подождал, пока Энди кончит возиться со своим.
Сарай опустел раньше, чем он распрямился.
Я сказал: "Пошли - мы последние".
- Я вот думаю ...
Я нетерпеливо заявил: "Можно ехать и думать в одно и то же время".
- Я бы хотел взглянуть на это.
Прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что он говорит о
триподе.
- Дорога перекрыта.
- Сможем обойти.
"Сможем", а не "могли бы". И "мы", значит отступления нет, иначе он ре-
шит, что я струсил.
Я сказал: "Вряд ли он отличается от того, что мы видели".
- Наверно, нет. - Он вывел велосипед из сарая. - Все равно хочу взгля-
нуть.
День был ясный, но в ветре, поднявшем тучу листьев, чувствовалась зима.
Людей было мало, и все шли в противоположном направлении.
Дорогу перекрыли в полумиле от городка. Поперек дороги стояла полицейс-
кая машина, рядом с ней курил сигарету полицейский, другой сидел за ру-
лем. Нам нужно было миновать их. Слева простирались открытые поля, но
справа - поросший лесом холм.
Я сказал: "А как же велосипеды?"
- Не волнуйся. Спрячем в кювете.
Велосипед мне подарили месяц назад на день рождения, гоночный велосипед,
о котором я давно мечтал. Я осторожно положил его в траву. Мы пролезли в
дыру в изгороди и направились к деревьям. Укрывшись, мы держались побли-
же к дороге. Прошли в ста метрах от полицейской машины; курящий полисмен
посмотрел в нашу сторону, но, по-видимому, нас не заметил.
Если нас не увидел полицейский, очевидно, не увидит и трипод. Я почувс-
твовал себя уверенней. Даже ощутил какую-то беззаботность. Пели птицы -
дрозды, слышалось характерное щелканье фазанов. Обычные звуки природы.
Какая сумасбродная затея - погоня за триподом. Если даже он двинулся, то
может снова остановиться, как тот, на болотах, или сменить курс. Деревья
кончились, и мы укрылись под изгородью, окружавшей поле, на котором пас-
лись коровы фризской породы. Слева от нас местность понижалась, открывая
вид на окрестности. На многие мили виднелись поля, рощи, фермы. На уда-
лении солнце отражалось в реке.
Но солнце отражалось еще от чего-то - более холодным отражением. И это
отражение приближалось к нам. Его топот перекрывал пение птиц и мычание
коров.
Энди сказал: "К изгороди ..." Мы перебежали метров тридцать по открытому
лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем,
насколько далеко он видит. Я надеялся, что теперь мы спрятались. Энди
прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я
присоединился к нему, оцарапав руку о куманику.
Он прошептал: "Я забыл, какой он смешной - как механический клоун".
Три ноги, каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей поход-
кой. Выглядело это смехотворно.
И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров, продвижение казалось
медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание
вертолета, очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и
быстроте истребителя "Харриер" и не мог понять, почему этому отврати-
тельному чудовищу позволяют бродить свободно, почему в тот момент, как
оно отделилось от триппи, не был отдан приказ об атаке.Но когда тренож-
ник подошел ближе, я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигант-
ские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пе-
ние и крики, слов разобрать было нельзя, но голоса звучали дико и ра-
достно.
- За что они держатся? - спросил Энди.
- Не знаю. - Нога с громом опустилась, другая взметнулась в небо, и я
почувствовал головокружение. - Немного не дошел до нас.
Энди кивнул. "Около ста метров. Но не поднимай голову".
Не нужно мне было говорить. Мы смотрели, как треножник с громом удаляет-
ся по долине между нами и Тодпоулом. Нога опустилась в воду, высоко
взлетели брызги, сверкая, как алмазы. Триппи разразились чем-то похожим
на гимн. Затем, когда очередная нога достигла высшего пункта своего
подъема, что-то отделилось от нее и упало. Пение не смолкло ни на мгно-
вение, а фигура упала на поле, как камень.
Мы ждали, пока трипод не скрылся из виду, потом подошли посмотреть. Де-
вушка лет шестнадцати, в джинсах, с переломленными ногами. Я подумал,
что она мертва. Но, когда Энди наклонился к ней, она прошептала: "Да
здравствует трипод..." Губы ее еле двигались, но она улыбалась.
Потом улыбка померкла, девушка умерла.
Самый далекий от Лондона треножник двинулся первым, остальные по очереди
выступили в марш на столицу. Последним вышел трипод из Фарнхем Коммон, и
тогда авиация получила свободу действий. В новостях ничего не показыва-
ли, но было объявлено, что все триподы в Англии уничтожены. Добавлялось,
что аналогичные действия предприняты в других странах. Кризис кончился,
мир свободен от триподов.
Я догадывался, почему по телевидению ничего не показали, хотя нападение
на самый первый треножник показывали. Это было отчаянное решение. Многие
триппи, цеплявшиеся за треножники, убиты, и это не хотели показывать.
Ужасно, особенно если вспомнить, что среди них могли оказаться люди, ко-
торых я знал; например, не было никаких известий о матери Энди. То, что
они, подобно девушке на поле, умерли счастливыми, не делало их смерть
менее ужасной.
В следующие несколько дней утверждалось, что жизнь возвращается к норме.
