са и было несколько отличных склонов. Внизу, в долине, виднелось озеро,
и в телескоп мы могли следить за лодками. Телескоп работал, когда в него
опускали монетку, но ящик для денег был открыт, поэтому можно было снова
и снова опускать одну и ту же двадцатицентовую монету.
Мы также помогали Йону смотреть за курами и коровами. Куры иногда прята-
лись, и нам приходилось отыскивать яйца,а коров нужно было вечером отыс-
кивать и приводить. Я попытался уговорить Йона доверить мне ружье, но не
смог. Жизнь не очень интересная, но приятная. К тому же Швейцба готовила
гораздо лучше Марты.
Ее муж, Швейцдед, целые дни проводил в большой двуспальной кровати в их
спальне. Только в очень хорошую погоду Швейцба и Йон перемещали его на
террасу. Иногда я сидел с ним, но никогда не знал, о чем говорить, а он
тоже не разговаривал. Но он всегда улыбался, когда в комнату входила Ан-
жела. Не знаю, понимал ли он, что привело нас сюда, и знал ли вообще о
триподах.
Швейцарское радио и телевидение вели передачи на французском и немецком;
Ильза пересказывала нам, что сообщается о событиях во внешнем мире. Ка-
залось, повсюду у власти люди в шапках, но швейцарцы не беспокоились.
Сотни лет их окружали диктатуры, империи и тому подобное, и они научи-
лись игнорировать их. Их защищали горы и армия, куда входили все взрос-
лые мужчины. Триподы, конечно, помеха, но Наполеон и Гитлер тоже были
помехой. Они чувствовали, что им следует только держаться своих гор и
продолжать быть швейцарцами.
Разумеется, они предпринимали меры предосторожности. С самого начала
своих триппи изолировали и поместили под вооруженной охраной в лагеря.
Те, что избежали облавы и пытались распространять шапки, были быстро
пойманы и изолированы. Ильза, видевшая вещи только со швейцарской точки
зрения, была уверена, что сумасшествие по поводу триподов быстро кончит-
ся. Папа был настроен не столь оптимистично, но надеялся, что швейцарцы
сумеют отрезать себя от остального мира, оставшись оазисом свободы.
В деревне мы сначала встретились с таким же враждебным отношением, как в
Женеве и Лозанне. Жители деревни игнорировали нас, а хозяева магазина -
тут был маленький универсам, объединенный с булочной, - оставались угрю-
мыми и неприветливыми. Когда пришло время возобновлять наше разрешение,
деревенский полицейский, человек по имени Грац, долго колебался. В конце
концов он сказал, что возобновит разрешение только потому, что мы родс-
твенники Руцке: Швейцдеда здесь хорошо знали и уважали.
Местные мальчишки пошли дальше и преследовали нас, выкрикивая оскорбле-
ния. Главой у них был Руди Грац, сын полицейского. Ему было тринадцать
лет, но он крепкий парень и особенно изощрялся в отношении Энди.
Когда это случилось в третий раз - мы как раз возвращались из деревни в
дом Руцке, - Энди остановился и повернулся. Швейцарские мальчишки тоже
остановились; Руди сказал что-то на местном диалекте, и остальные засме-
ялись. Энди подошел к ним и произнес одно из немногих немецких слов, ко-
торые знал: "Dummkopf", что значит "дурак".
Драка продолжалась минут пять. Энди был хладнокровней и лучше боксиро-
вал, а у Руди оказался хороший удар, и он несколько раз сильно ударил
Энди. Ссадина у Энди под глазом снова открылась, и он потерял немало
крови. Однако именно Руди первым прекратил драку. Некоторое время они
смотрели друг на друга, потом Энди протянул руку. Швейцарец не обратил
на это внимания и отвернулся, товарищи последовали за ним. После этого
дружелюбнее они не стали, но преследовать нас прекратили.
Иногда Анжела требовала, чтобы мы брали ее с собой, и изредка получала
улыбки: вероятно, потому что она маленькая девочка, к тому же хорошень-
кая.
Она подружилась со старой лошадью, отставницей швейцарской армии, кото-
рая паслась в поле недалеко от пекарни. Однажды, поласкав лошадь и пого-
ворив с ней, она сказала: "Немного похожа на Принца. Тебе не кажется,
Лаури?"
Я осторожно ответил: "Немного".
- А что будет с Принцем?
- Ничего. В конюшне за ним будут смотреть, пока мы не вернемся.
Она презрительно посмотрела на меня. "Но мы ведь не вернемся. Так только
говорят".
Я не знал, чего ожидать дальше, - может быть, слез, и поэтому пробормо-
тал что-то насчет того, что не уверен, но что все образуется.
Когда я замолк, она сказала: "Иногда мне снится, что я по-прежнему трип-
пи. Нет, даже хуже - я знаю, что случилось, и ненавижу это, но ничего не
могу с собой сделать. Проснувшись окончательно, я сначала пугаюсь, а по-
том ... Не могу объяснить, как это. Но быть триппи - хорошо. Чувствуешь
себя в безопасности".
Она сорвала пучок травы, и лошадь съела ее из рук.
Анжела сказала: "Надеюсь, Принцу хорошо".
- Я в этом уверен.
Она снова посмотрела на меня. "Не нужно притворяться. Я не хочу возвра-
щаться - даже к Принцу".
Раньше мы никогда так серьезно не разговаривали, как в этот раз. И я по-
нял, что она храбрая девочка и к тому же гораздо более взрослая, чем я
считал. Я хотел, чтобы она поняла это. В нашей семье не принято обни-
маться, но я обнял ее, хотя с нами был Энди.
Я сказал: "Пошли. Швейцба ждет нас с хлебом".
Все неожиданно изменилось, когда французская и немецкая армии без всяко-
го предупреждения вторглись в Швейцарию. Все в деревне возбужденно об-
суждали новость, на следующий деньона опустела, все мужчины ввозрасте
между восемнадцатью и шестьюдесятью были призваны.
Изменилось и отношение тех, что остался, может быть потому, что их нена-
висть теперь сконцентрировалась на вторгшихся армиях. Нам улыбались и
даже готовы были поболтать. И все были полны уверенности.
Фрау Штайзенбар, жена пекаря, два сына которой ушли в армию, сказала:
"Это ужасно, но, думаю, ненадолго. Французы и немцы всегда воюют. Швей-
царцы не хотят воевать, но они храбрые и любят свою родину. Они быстро
прогонят французов и немцев".
Мы с Энди пошли назад в гостиницу. Стоял серый хлолодный полдень. Хотя
снега здесь еще не было, окружающие вершины белели свежими снегопадами.
Я сказал: "Хорошо, что папа не швейцарец, его бы тоже призвали. Что же
будет?"
Тропа проходила над пропастью. Энди бросил камень, и я видел, как он
упал на осыпь в сотнях метров внизу.
Энди сказал: "Швейцарцы считают, что раз они патриоты, то потягаются с
кем угодно. Они не понимают, что значит противостоять триппи".
- Пассажиры в аэропорту перестали сопротивляться, когда солдаты начали
стрелять.
- Это другое дело. К чему триподам беспокоиться из-за какой-то кучки лю-
дей? Не имеет значения, что с ними случится. Но теперь они шлют армии -
армии людей, которые не боятся быть убитыми.
Я подумал об этом - воевать и не бояться быть убитым. Надо быть триппи,
чтобы понять это. "Не думаю, чтобы война дошла до Фернора".
И она не дошла. И фрау Штайзенбар оказалась права - война кончилась
быстро, но не так, как она думала.На следующий день сообщили об отступ-
лении на севере и на западе, а на утро все было кончено. Ильза переводи-
ла новости по радио: вечный мир пришел в Швейцарию, как и во все осталь-
ные страны. А следующую фразу даже я смог понять.
- Heil dem Dreibeiner!
Два дня спустя, глядя в телескоп, я увидел знакомый колесный пароход,
прокладывавший путь по серым водам озера к Интерлейкену. И еще кое-что,
неуклюже шагавшее по берегу. Я позвал папу и Энди.
Когда папа смотрел, я сказал: "Теперь нам некуда бежать?"
Папа выглядел усталым, подбородок его зарос, в черной щетине виднелись
белые пятна. В прошлом он всегда брился, как только вставал. Не отвечая,
он покачал головой.
Мы смотрели вниз, в далекую далину. Можно было видеть и невооруженным
глазом, хотя и не так ясно, как он шагает по полям, не обращая внимания
на то, куда ступает. Лицо у папы стало отчаянным и жалким. Я не понимал
раньше, что чем старше человек, тем горше его отчаяние.
Я сказал: "Но мы ведь так далеко. Они сюда, может, и не придут".
Он снова покачал головой, медленно, как будто ему было больно. "Может
быть".
Вышли Марта и Анжела. Марта смотрела скорее на папу, чем на треножник:
спустя какое-то время она сказала мягче, чем обычно: "Ильза с Швейцдедом
- он себя не очень хорошо сегодня чувствует. Пойди посиди с ней".
В последующие дни мужчины начали возвращаться в Фернор. Пострадавших бы-
ло немного, потому что война длилась очень недолго. А потом, однажды ут-
ром, придя за ежедневной порцией хлеба, мы увидели, что жители деревни
носят шапки.
Я прошептал Энди: "Что делать - быстро уходить?"
- Это может привлечь внимание. Слушай, там Руди. Он не в шапке.
На Гернси мы узнали, что шапки одевают в четырнадцатилетнем возрасте,
может, потому, что дети не представляют угрозы. Казалось, то же правило
существует и здесь. Руди на год моложе нас, значит Анжела в безопаснос-
ти, но Энди и я рискуем. Мы пошли дальше, стараясь вести себя как обыч-
но. В булочной герр Штайзенбар как раз принес поднос со свежим хлебом из
пекарни, и фрау Штайзенбар за прилавком приветствовала нас обычным
"Gruss Gott". Все было как всегда, кроме одного: черные шапки покрывали
ее заплетенные седые волосы и его лысую голову.
Фрау Штайзенбар расспросила нас о Швейцдеде и продолжала болтать, а я
стремился побыстрее уйти. Наконец мы получили хлеб и сдачу и могли идти.
Мы пошли по деревенской улице, но через пятьдесят метров встретили груп-
пу мужчин. Одним из них был отец Руди.
Он не похож был на полицейского: маленького роста, с нездоровым видом и
телосложением. Но манеры у него были полицейские. Он встал перед нами,
преградив нам дорогу.
- So, die Englischen Kinder ...- Он внимательно посмотрел на меня. - Wie
alt? Vierzehn doch? -И с трудом перевел: - Сколько тебе лет, мальчик?
Тебе исполнилось четырнадцать?777
Значит, действительно в четырнадцать. Я искренне сказал: "Нет, сэр. В
следующем году".
- Ты должен принести свидетельство о рождении. - Он нахмурился. - Оно
должно прийти из Англии. Это нехорошо.
Нехорошо для него, может быть. Воспрянув духом, я подумал, что на этом
можно играть несколько месяцев. Все еще хмурясь, он повернулся к Энди.
- Но тебе уже четырнадцать. Это точно.
-Нет, сэр, - сказал Энди. - Тринадцать с половиной.
На самом деле он был лишь на два месяца старше меня, но выше на два дюй-
ма, а его взрослый вид позволял дать ему и пятнадцать. Отец Руди покачал
головой.
- Не верю. Тебе необходимо одеть шапку. Сегодня все шапки кончились но
завтра почтовый фургон привезет еще. Тебе немедленно оденут одну.
Энди кивнул. "Хорошо, сэр. Я приду утром".
- Нет. Ты останешься здесь. Встречаются глупцы, которые не хотят наде-
вать шапки. Ты останешься здесь, мальчик, пока не прибудут новые шапки.
Энди потянул себя за волосы: так он поступал, принимая решение. Один из
мучжин - местный чемпион по борьбе - придвинулся ближе. Энди вздохнул.
- Как скажете. - Он взглянул на меня - Расскажи всем, что меня задержа-
ло.
- Да. Я скажу папе. - Я сделал условный знак большим пальцем. - Не вол-
нуйся. Все будет хорошо.
Мы с Анжелой смотрели ему вслед, когда его уводили к дому полицейского.
Я пытался уверить себя, что он сможет убежать, но в то же время не верил
этому. Ему нужна помощь; прежде всего нужно добраться до папы и расска-
зать ему.
На краю деревни мы встретили Руди. К моему удивлению, он остановился и
спросил: "Почему с вами нет Энди?"
Я не видел причины не говорить ему и понял, что для него это не удиви-
тельно. Очевидно, отец его говорил об англичанах и о шапках. Но Руди не
выглядел довольным, как я ожидал. Он скорее походил на мать, чем на от-
ца, будучи рослым и светловолосым, и, как и она, постоянно широко улы-
бался. На этот раз он не улыбался.
- Его оставили, чтобы одеть шапку? - Я кивнул. - А он хочет?
- Не знаю, - я стал осторожен. - Но ведь это должно произойти ... со
