вылетает из подворотни, как скомканная бумага.64
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;65
Мостовая блестит как чешуя на карпе.66
Отметим элементы сходства в сопоставляемых объектах в данных примерах:
собака белого или грязно-белого цвета действительно похожа на скомканную
бумагу; мостовая, сложенная из отдельных камней, напоминает чешую рыбы;
стручки акаций похожи на капли дождя; а улица сужается как лицо. В первом и
последнем случае подобие подкрепляется и на фонетическом уровне: собака --
бумага, улица -- лицо.
Можно говорить и об интеллектуальной сопоставимости в некоторых
глагольных сравнениях Бродского:
Конец июля прячется в дожди,
как собеседник в собственные мысли.67
Последнее сравнение интересно и другой своей чертой: в нем
сопоставляется не один объект с другим, а отношение одной пары объектов с
другой: июль :: дожди -- собеседник :: мысли. Такие двухфокусные сравнения
-- самый характерный тип у Бродского и являются броской приметой его
художественного стиля. Поэтому на их структуре стоит остановиться особо. В
приведенном примере сравниваемые пары лишены подобья -- "июль" не имеет
ничего общего с "собеседником", а "дожди" с "мыслями", сравнение это
держится исключительно на глаголе и в чистом виде умозрительно. Приведем еще
несколько примеров таких двухфокусных умозрительных сравнений:
Человек размышляет о собственной жизни,
как ночь о лампе.68
Я тьму вытесняю посредством свеч
как море -- трехмачтовик, давший течь.69
Дворцы промерзли,
и ждет весны в ночи их колоннада
как ждут плоты на Ладоге буксира.70
Более сложными по семантике являются двухфокусные сравнения, между
парными компонентами которых осуществляется не только связь по подобию
действия, но и по сопоставимости самих объектов:
Под белой колоннадою дворца
на мраморных ступеньках кучка смуглых
вождей в измятых пестрых балахонах
ждет появленья своего царя,
как брошенный на скатерти букет --
заполненной водой стеклянной вазы.71
Здесь обнаруживается подобие по визуальному впечатлению между первыми
членами пар сравнения: кучка вождей в пестрых балахонах похожа на брошенный
букет цветов; вторые же члены пар несопоставимы. Наиболее искусными являются
двухфокусные сравнения с полным сопоставлением пар по форме:
Средизимнее море шевелится за огрызками колоннады,
как соленый язык за выбитыми зубами.72
Веко хватает пространство, как воздух -- жабра.73
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюки.74
В последнем примере один из объектов первой пары дан имплицитно, но он
легко восстанавливается из контекста: буфетчик дает круги вокруг буфета, как
дельфин вокруг фелюки. Подобный пропуск одного из компонентов пары
неединичен среди двухфокусных сравнений Бродского:
Мозг бьется, как льдинка о край стакана75
(пропущено: мозг бьется о череп)
И луна поправляет лучом прилив
как сползающее одеяло.76
(предполагается: как человек рукой сползающее одеяло).
Двухфокусные сравнения несомненно преобладают в стихах Бродского, но
наряду с ними встречаются и другие типы. Поэт часто пользуется
распространенными сравнениями с глагольным основанием. Глагол вообще
обладает неисчерпаемыми ресурсами в деле сближения объектов, благодаря
возможности игры не только на его прямом, но и на переносных значениях, а
также на многочисленных идеоматических глагольных комбинациях:
и жизнь проходит в переулках,
как обедневшая семья77
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций78
Деньги обычно летят на ветер
не хуже честного слова.79
Любопытен случай перехода одного из компонентов двухфокусного сравнения
в метафору: "Сердце скачет как белка в хворосте /ребер" -- результат
трансформации сравнения "сердце в ребрах скачет как белка в хворосте" с
появлением метафоры "хворост ребер". Игра на многозначности встречается у
поэта и при основаниях сравнения, выраженных прилагательным:
Запах старого тела острей, чем его очертанья80
Что же касается метода сопоставления компонентов сравнения у Бродского,
ясно, что интеллектуальное восприятие чаще всего коррелирует с визуальным.
Отсюда обилие сравнений, основанных на сходстве формы:
... груда тарелок выглядит на плите
как упавшая пагода в профиль.81
Флаг в подворотне, схожий с конской мордой,
жует губами воздух.82
И как книга, раскрытая сразу на всех страницах,
лавр шелестит на выжженной балюстраде.83
Иногда компоненты сравнения поддерживаются сближениями на фонетическом
уровне:
В проулке тихо, как в пустом пенале84
(аллитерация на -п)
Летает дрозд, как сросшиеся брови85
(дро- сро- бро-)
И жизнь течет, как текила86
(теч- тек-)
В данном случае важно не только то, что "текила" как бы образована от
глагола "течь", но и уместность этого сравнения в контексте стихотворения о
мексиканской жизни. Заканчивая анализ сравнений у Бродского, заметим, что,
разбирая их содержание и структуру, мы отвлекались от непосредствениого
контекста сравнений и поэтому не рассматривали вопрос об их уместности. Об
этом речь пойдет в дальнейшем в соответствующих микроразборах отдельных
стихотворений.
Наряду с тематическим разнообразием сравнении у Бродского нельзя не
отметить большого количества "рыбных сравнений" в его текстах:
Тень. Человек в тени,
словно рыба в сети.87
Пусть же в сердце твоем,
как рыба, бьется живьем
и трепещет обрывок
нашей жизни вдвоем.88
Жалюзи в час заката подобны рыбе,
перепутавшей чешую и остов.89
Рыбные сравнения являются составной частью морской образности, которая
по каким-то причинам особенно привлекает поэта.
Менее частотными, но все же достаточно часто повторяющимися, чтобы
иметь повод выделить их в отдельный класс, являются "нотные", "буквенные",
"часовые" и "математические" сравнения, на которых мы здесь не будем
останавливаться.
4. Гармония и геометрия
У каждого поэта можно найти пристрастие к какой-либо форме выражения,
некие любимые образы, мысли, обороты речи, символику. Эти любимые образы
повторяются в разных стихах и в конечном счете делаются особой приметой его
поэтического стиля. Об одном из таких пристрастий Бродского -- "рыбных
сравнениях" мы упомянули выше. Другим пристрастием является тяга к
геометрической образности, т.е. рассуждения о мире в терминах геометрии --
прием, несомненно ведущий свое начало от школы Донна и, даже у'же, от его
"циркуля", следы которого явно видны в "Горбунове и Горчакове" в VII-ой
части:
"Я радиус расширил до родни".
"Тем хуже для тебя оно, тем хуже".
"Я только ножка циркуля. Они --
опора неподвижная снаружи".
"И это как-то скрашивает дни,
чем шире этот радиус?" "Чем уже.
На свете так положено: одни
стоят, другие двигаются вчуже".
"Бывают неподвижные огни,
расширенные радиусом лужи".
"Я двигаюсь!" "Не ведаю, где старт,
но финиш -- ленинградские сугробы"90
В стихотворении "Семь лет спустя" любящие представлены в виде точек,
слившихся друг с другом:
Так долго вместе прожили без книг,
без мебели, без утвари, на старом
диванчике, что -- прежде, чем возник --
был треугольник перпендикуляром,
восставленным знакомыми стоймя
над слившимися точками двумя,91
где перпендикуляр -- полная любовь и взаимопонимание предшествовал
треугольнику, понимаемому в этом контексте как геометрически, так и в смысле
"любовный треугольник" -- вернее, последнее и дает толчок геометрическому
сравнению.
В другом стихотворении лирический герой и умершая героиня
представляются прямыми, сошедшимися в одной точке, чтобы снова расстаться:
Как две прямых расстаются в точке,
пересекаясь, простимся. Вряд ли
свидимся вновь, будь то Рай ли, Ад ли.
Два этих жизни посмертной вида
лишь продолженье идей Эвклида.
("Памяти Т. Б.")92
В шутливом ключе геометрия пронизывает стихотворение "В отеле
'Континенталь'":
Победа Мондриана. За стеклом --
пир кубатуры. Воздух или выпит
под девяносто градусов углом,
иль щедро залит в параллелепипед.
В проем оконный вписано, бедро
красавицы -- последнее оружье:
раскрыв халат, напоминает про
пускай не круг хотя, но полукружье,
но сектор циферблата.
Говоря
насчет ацтеков, слава краснокожим
за честность вычесть из календаря
дни месяца, в которые "не можем"
в платоновой пещере, где на брата
приходится кусок пиэрквадрата.93
В терминах геометрии Лобачевского с ее возможностью встречи
параллельных линий говорится о новой жизни, связанной с переменой "империи"
и о последствиях этой перемены:
Перемена империи связана с гулом слов,
с выделеньем слюны в результате речи,
с лобачевской суммой чужих углов,
с возрастаньем исподволь шансов встречи
параллельных линий (обычной на
полюсе). И она, ...
("Колыбельная Трескового Мыса")94
А вот невеселые размышления о горечи разлуки и том, как время и судьба
меняют человека, его отношение к миру, к прошлому и к любимой в
стихотворении "То не Муза воды набирает в рот":
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него -- и потом сотри.95
Одним из примеров геометрической образности у Бродского является
стихотворение "Пенье без музыки",96 на котором хочется
остановиться особо. Сама тема, на первый взгляд весьма традиционная -- тоска
по поводу разлуки с любимой, -- представлена в таком образном ключе,
оригинальность которого является совершенной неожиданностью для читателя,
который не может вспомнить ничего похожего хотя бы отдаленно из того, что в
критике обычно называют "русской поэтической традицией". Весьма любопытно,
что Бродский как раз и начинает с такого традиционного романтического
клише-зачина: "Когда ты вспомнишь обо мне /в краю чужом --", и тут же
отбрасывает его, чтобы, по-видимому, больше к нему не возвращаться.
Отвергает он эту фразу не только потому, что она представляется ему
трафаретной -- она ему кажется и поэтически ложной, ибо само это утверждение
с его точки зрения предполагает обязательность чувства со стороны героини, в
котором он не совсем уверен, поэтому для поэта фраза оказывается
гипотетической, она "всего лишь вымысел, а не /пророчество".
Далее в стихотворении появляется еще одна на первый взгляд трафаретная
тема -- слез при воспоминании -- "глаза, вооруженного слезой". Однако, эти
две темы находятся совсем в иной не традиционной связи друг с другом: "глаз,
вооруженный слезой" оказывается негодным инструментом для предсказания
возможного времени воспоминания, поэтому глаз как инструмент, вернее,
активное начало, вооруженное инструментом -- слезой, неожиданно сравнивается
