Заканчивается это четырехстрофное предложение продолжением геометрического
образа: каждый из любовников живет в своем реальном угл{е|у}, а это в терминах
геометрии предполагает существование третьего угла, про который уже шла
речь, и этот-то угол и осуществляет духовное слияние любовников, становится
как бы формой их брака. Этот же геометрический образ переходит в последующие
строфы, логически заканчивая среднюю часть стихотворения в форме следующих
сентенций:
... Разлука
есть сумма наших трех углов,
а вызванная ею мука
есть форма тяготенья их
друг к другу; и она намного
сильней подобных форм других.
Уж точно, что сильней земного.
Третья, заключительная, часть стихотворения начинается с реакции поэта
на вторую часть. Он вдруг спохватывается и осознает, что с точки зрения
любимой его пространные геометрические рассуждения, совсем не похожие на
послания в разлуке, могут быть приняты за оригинальную позу,
интеллектуальное кокетничание, схоластику. Однако он решает не спорить: да,
схоластика, схоластика, под которой он скрывает свою тоску и горечь. Это
вообще характерный прием поэзии Бродского не говорить впрямую о сильных
чувствах, а дать опосредствованное их описание, отчего они в конечном счете
становятся еще ясней. Вместо того, чтобы рвать страсти на части, Бродский
предпочитает позицию отстранения, используя для этого различные приемы
камуфляжа, как, например, рассуждение об одном в терминах другого, иронию,
игру на тоне повествования. В связи с этим показательно признание поэта в
стихотворении "Прощайте, мадмуазель Вероника":
Ты, несомненно, простишь мне этот
гаерский тон. Это -- лучший метод
сильные чувства спасти от массы
слабых. Греческий принцип маски
снова в ходу.98
Такой греческой маской, "игрой в прятки с горем" в данном стихотворении
и является схоластика. С другой стороны, размышляя над суммой человеческих
знаний вообще, Бродский приходит к выводу об их во многом неточном и даже
фантастическом характере, восклицая: "А что не есть -- схоластика на этом
свете?" Однако релятивность человеческих знаний не пугает поэта, более того,
он заявляет, что искусство любви и жизни в том и состоит, "чтоб видеть, чего
нет в природе", -- парадокс, который при внимательном рассмотрении
оказывается правдой человеческой духовности. Поэт предлагает любимой в
пустом месте стратосферы узреть некую точку, всевидящее око, звезду,
нисколько не считая такое действие насилием над человеческим разумом,
создавшим силой своего воображения невероятнейшие фигуры, -- от сказочных и
мифических героев до многочисленных богов, наделенных властью в соответствии
с принципом распределения труда. На фоне этого предлагаемое поэтом действие
представляется наименее сложным:
Но в том и состоит искусство
любви, вернее, жизни -- в том,
чтоб видеть, чего нет в природе,
и в месте прозревать пустом
сокровища, чудовищ -- вроде
крылатых женогрудых львов,
божков невероятной мощи,
вещающих судьбу орлов.
Подумай же, насколько проще
творения подобных тел,
плетения их оболочки
и прочих кропотливых дел
вселение в пространство точки!
В стихотворении две концовки -- одна философская, заканчивающая
метафизический уровень стихотворения: "Не в том суть жизни, что в ней есть,
/но в вере в то, что в ней должно быть.", вторая -- личная -- поэт
сбрасывает маску схоластики, говоря о причинах и чувствах, побудивших его
именно на такой разговор с любимой: "униженный разлукой мозг /возвыситься
невольно хочет."
Подводя итог геометрической образности в стихотворении, следует
отметить ее соответствие архитектуре трех его частей, построенных в виде
треугольника, где средняя часть, состоящая из 35 строф, является его
основанием, а первая и третья части (по 13 строф каждая) -- его сторонами,
мысленно продолжая которые можно образовать угол, -- тот самый, который и
явился объектом стихотворения.
Весьма важную роль в стихотворении играет взаимодействие традиционного
словаря любовной лирики и специфического словаря к ней не относящегося. Для
наглядной демонстрации такой корреляции темы и ремы, данного и нового,
приведем следующую таблицу словаря стихотворения:
ТРАДИЦИОННЫЙ СЛОВАРЬ | НОВЫЙ СЛОВАРЬ
когда ты вспомнишь обо мне | эта фраза всего лишь вымысел
в краю чужом | не может быть и речи
пророчество | лесой не вытащишь
слеза | в форме эпилога
омут | толпа нулей
за тридевять земель | Шахразада
вспомнишь и вздохнешь | Эвклид
гордыня | двадцать восемь возможностей
слепота | перпендикуляр
мне странно | точка
порознь нам суждено | прямая
рев метели | вершина
разлука | треугольник
жаждать встречи | фигура
до ломоты в висках | граница
рассудок | символ
злоба | пропорция
ревность | карта
Творец | чертеж
стражи заоблачные | разбить на градусы
свиданья лишена | зависимость
верна | длина черты
взгляд | нам известно
хаос | центр
ночь | сумма
зеркало, куда глядят не смеющие друг на друга взглянуть | стратосфера
незриму, нему | катет
навсегда | прожектор
место нашей встречи мишень
грот | пересекаться
беседка | доказывать обратную теорему
приют | угол
за годы | нам дано
до смерти | материя
мрак | точка
всевидящее око | Эвклид
гороскоп | сумма двух углов
мука | земное тяготение
горе | схоластика
море | высокий штиль
звезда | мозоль, натертая в пространстве светом
Бог ведает | причина и следствие
кончина | квадраты
ладонь | Скагеррак
сокровища | планеты
темнота | длинноты
орел | кочет
униженный | возвыситься
Написать стихотворение о разлуке, используя первую колонку, может любой
третьестепенный поэт, написать о том же, используя словарь второй колонки,
-- затруднительно и первостепенному, для соединения этих двух словарей в
единое гармоническое целое нужен Бродский.
5. Сентентичность поэтического выражения
Одним из признаков настоящей поэзии принято считать многоплановость
художественного текста, наличие в нем нескольких тематических уровней. Это и
верно и не верно. Скорей следует говорить о гармонии тематического разброса,
о взаимоотношении и взаимодействии разных тематических уровней, т.е. о
сложности поэзии, которая тем не менее поддается познаванию и выигрывает в
результате оного. Многоплановость как таковая, многотемие (иногда не столько
от "тема", сколько от "темь"), многоголосие, одетое в на сегодняшний день
модное греческое платье и выступающее под именем полифонии, еще не есть
залог художественности. Сложность и простота не сводятся к оппозиции
"хорошо-плохо" (или наоборот) и не вытекают из нее. Важнее всего оказывается
наличие не сложности, а, выражаясь метафорически, перспективы или даже
стереоскопичности текста, которая не усложняет, а, скорей, упрощает видение
мира, позволяя поэту и читателю сосредоточиться на главном, минуя
второстепенное и необязательное. Ибо в конечном счете, когда дело идет о
настоящей правде искусства в самом серьезном ее понимании, поэт не заботится
уже ни о том, как удивить или подействовать, или откликнуться, или поразить,
или, наконец, отразить и отобразить, а о том, как выразить. Это "как
выразить", будучи коренной задачей поэта, и есть ниточка, ведущая его через
заросли слов к "как выражено".
Принцип выражения сути, приходящий на смену принципу отображения
окружающей (и внутренней) действительности (страдательности) и обычно
заявляющий о себе в более позднем поэтическом возрасте, рано явился
Бродскому. И когда другие поэты в двадцать лет находились лишь на лирических
подступах к анализу (в лучшем случае), Бродский уже был вовлечен в глубины
синтеза. Эта синтетичность его поэтического мышления привела к
сентентичности его поэтического выражения. Ни у одного из русских поэтов, за
исключением разве Грибоедова, сентенция как принцип мышления не была столь
ярким признаком поэзии и истины одновременно.
Сентенция -- сгусток поэтической мысли, суть, годная для всех вне рамок
личного и национального, -- вещь в поэзии редкая. Марина Цветаева писала,
что у нее есть точное средство определить настоящего поэта: в его стихах
имеются "данные строчки", от Бога. Такими "данными строчками" мне кажутся
сентенции Бродского, будь то афоризмы, иронические суждения, умозаключения,
парадоксы и так далее, ибо они и являются выражением той глубинной сути,
которую способен достичь человеческий ум в борьбе с загадками жизни и
мироздания. Именно этот уровень глубинного поэтического мышления выдвигает
Бродского в первый ряд мировой поэзии, а не сравнения или метафоры, для
создания которых нужна скорей не глубина ума, а его изобретательность
(пушкинский шуточный лозунг: "Поэзия должна быть глуповата" для Бродского
явно неприемлем).
Знаменательно, что сентенция у Бродского гармонически вытекает из
данного контекста, но ее появление для читателя всегда -- неожиданность, ибо
сентенция непредсказуема. Одновременность гармоничности появления сентенции
и ее непредсказуемость и делает ее высшей точкой данной строфы, пиком,
всегда, однако, осознающим наличие под собой опоры, горы, и без нее не
существующим. "Проблему одиночества вполне /решить за счет раздвоенности
можно" говорит не просто поэт, а Горбунов -- пациент сумасшедшего дома,
попавший туда из-за несчастной любви. Парадокс "звук -- форма продолженья
тишины" уместно вписан в контекст об однокашнике-трубаче. Серия чрезвычайно
сложных по построению иронических сентенций-каламбуров тесно связана с темой
стихотворения "Остановка в пустыне"99 о снесении Греческой
церкви в Ленинграде и сооружении на ее месте концертного зала:
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорция безобразья.
И далее:
Так мало нынче в Ленинграде греков,
да и вообще -- вне Греции -- их мало.
По крайней мере, мало для того,
чтоб сохранить сооруженья веры.
А верить в то, что мы сооружаем
от них никто не требует. Одно,
должно быть, дело нацию крестить,
а крест нести -- уже совсем другое.
Сентенция, однако, тем и сентенция, что может существовать одна, без
контекста, -- это драгоценный камень, блистающий из кольца, где кольцо --
дело искусных рук человека, а камень -- природное, изначальное, хоть и
отшлифованное, но попавшее в руки, данное. Блеск его может восприниматься и
отдельно, когда самого кольца не видно. И тем блестящей и сверкающей
сентенция, чем она общей в смысле своей правды, чем больше она "для всех":
Ведь если можно с кем-то жизнь делить,
то кто же с нами нашу смерть разделит?
("Большая элегия")100
Все будем одинаковы в гробу.
Гак будем хоть при жизни разнолики!
("Anno Domine")101
расставанье заметней, /чем слияние душ.
("Строфы")102
... от всякой великой веры
остаются, как правило, только мощи.
("Прощайте, мадмуазель Вероника")103
Остановись, мгновенье! ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо,
("Зимним вечером в Ялте")104
