смешались, но доверясь | с-с
3) аллитерация начальных звуков:
нимф, пляску, пляж | пл-пл
скажи с какой натуры | ска-ска
по чьей подсказке | па-па
дожив до страха | да-да
сам воздух вдруг | в-в
и так кладутся краски | кла-кра
что сводит нас с ума | с-с
когда летишь на луг | л-л
и срок столь краткий | с-с
судьбу своей строки | с-с-с
4) Часто звуковые повторы выходят за пределы одной строки и
прослеживаются на двух и более, а иногда и на уровне всей строфы:
а) Затем что дни для нас
ничто. Всего лишь
ничто. Их не приколешь
и пищей глаз
не сделаешь: они
на фоне белом
не обладая телом
незримы. Дни,
они как ты
б) Светло ли там, как днем?
иль там уныло,
как ночью? и светило
какое в нем
взошло на небосклон?
с) Такая красота
и срок столь краткий
соединясь, догадкой
кривят уста:
не высказать ясней,
что в самом деле
мир создан был без цели,
а если с ней,
5) Звукоподражание и выражение звуком движения:
затрепетать в ладони
бормочущий комок
скользя по глади
Я перечислил здесь далеко не все случаи звуковых повторов в
стихотворении и не учитывал созвучия в рифме, но картина ясна: звуковые
повторы -- органическая черта стиха Бродского, которую можно легко
проследить на уровне всех его произведений.
Разбирая "Бабочку", я не хотел разбивать смысловой, образный и
лексический планы, боясь нарушить стройность анализа. Теперь, когда разбор
семантического и звукового уровней закончен, я позволю себе вернуться к
образно-лексическому и отметить весьма важную черту стихотворения -- его
почти полную безэпитетность. Это тем более важно, что безэпитетность --
характерная черта поэтического стиля Бродского, проявляющаяся во многих его
стихотворениях. Ниже мы постараемся выяснить причину предпочтения Бродским
иных форм художественной образности.
В "Бабочке" из восьми случаев употребления прилагательных: "на фоне
белом", "бормочущий комок слов", "портрет летучий", "рыбной ловли трофей",
"расчерченная бумага", "немая речь", "сны дремучи", "легкая преграда" --
только в предпоследнем примере находим эпитет. Напомним, что эпитет -- это
троп, переносное значение, в отличие от простого прилагательного,
необходимого для понимания смысла или уточняющего его. Действительно, "на
фоне белом" не эпитет, так как может быть черный, красный и т.п. фон, три
последующие выражения вообще принадлежат к другому классу фигур -- приему
парафразы, очень характерному для Бродского и редкому у других поэтов:
"бормочущий комок слов, чуждых цвету" -- человек/поэт, "портрет летучий" --
бабочка, "рыбной ловли трофей" -- рыба. Тем не менее во всех этих сочетаниях
прилагательные необходимы для понимания смысла, где "бормочущий" -- не
немой, без "летучий" мы бы не поняли, что говорится о бабочке, "трофей
ловли" без "рыбной" оставил бы нас в недоумении.
Далее, выражение "немая речь", взятое в отдельности, могло бы быть
отнесено к разряду эпитетов-оксюморонов, как у Брюсова ("в звонко-звучной
тишине") или у Мандельштама ("и горячий снег хрустит"). Однако у Бродского
"немая" -- определение логическое, здесь нет никакой игры, "немая речь", то
есть слова, еще ни разу не звучавшие, мысли не вслух, которые перо выводит в
тетради. Прилагательное "расчерченный" говорит нам о типе тетради. В общем и
целом (не вдаваясь в сложные случаи) прилагательные чаще всего используются
для приращения смысла, эпитеты -- живописности. Лучшие из эпитетов
умудряются соединить первое со вторым.
Вообще вопрос о классификации эпитетов -- вопрос сложный и далеко не
решенный, ибо, кроме чистых форм, существует много пограничных случаев, не
поддающихся четкой классификации. Для целей нашего анализа достаточно
разделить эпитеты на орнаментальные и метафорические. И тот и другой класс
весьма характерен для языка поэзии. Все остальное мы отнесем к разряду
прилагательных, т.е. слов, являющихся носителями логического смысла. (Если
же считать эпитетом любое прилагательное, определяющее, поясняющее или
характеризующее объект, то возникнет класс "логического эпитета").
В связи с установкой Бродского на рациональное поэнавание мира (как
материального, так и духовного) орнаментальный эпитет как способ выражения
чувственного восприятия не играет у него существенной роли. Чужды ему и
такие качества орнаментального эпитета как смысловая необязательность и
картинность. Последнее и явилось главным привлекательным качеством для
эпитетных поэтов, не претендовавших на философское осмысление мира. Зачастую
картинность их стихотворений на эпитетах держится и в эпитетах же
проявляется:
И, садясь комфортабельно
В ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте вы мальчику
В макинтоше резиновом,
И закройте глаза его
Вашим платьем жасминовым,
Шумным платьем муаровым,
Шумным платьем муаровым.27
В этом очень интересном и оригинальном стихотворении много избыточного
с точки зрения смысла: ландолет бензиновый (какой же еще?), макинтош
резиновый (а из чего еще делаются макинтоши?). Но даже если они и делаются
из какого-нибудь другого материала, все это несущественно, как
несущественно, каким платьем героиня закроет глаза мальчика -- муаровым,
жасминовым или каким-либо другим. Тем не менее, стихотворение Северянина --
поэзия настоящая, просто его художественные критерии не такие как у
Бродского, у которого отсутствует само понятие восхищенного любования.
Следующий отрывок, напоминающий стихи Бродского техникой
распространения сложно-подчиненного предложения на две строфы и
использованием приема строфического зашагивания, по стилю своему никак не
может быть ему приписан именно из-за его пышной орнаментальной эпитетности:
Багряный, нежно-алый, лиловатый,
И белый белый, словно сон в снегах,
И льющий зори утра в лепестках,
И жаркие лелеющий закаты, --
Пылает мак, различностью богатый,
Будя безумье в пчелах и жуках,
Разлив огня в цветочных берегах,
С пахучей грезой, сонно-сладковатой.28
В этом стихотворении, кроме эпитетов, Бродскому чужды и все другие его
черты, как, например, романтическое сравнение "словно сон в снегах",
создавшееся не из реальности, а из тройного сочетания -сн-, или "разлив
огня" и "пахучая греза". Строфы эти взяты из стихотворения Бальмонта "Цвет
страсти". Та же реальность вызвала бы у Бродского совершенно другой и подход
и контекст, вроде следующего:
... только те
вещи чтимы пространством, чьи черты повторимы: розы.
Если видишь одну, видишь немедля две:
насекомые ползают, в алой жужжа ботве, --
пчелы, осы, стрекозы.
("Колыбельная Трескового Мыса")29
Вообще очень важно отметить, что Бродский избегает употребления
прилагательных и почти никогда их не рифмует -- вещь наиредчайшая в русской
литературе (школа Цветаевой, которую он в этом превзошел).
В заключение анализа "Бабочки" -- о "смысловой лесенке" в поэзии
Бродского, коль скоро термин этот уже появился в нащем тексте.
"Смысловая лесенка" -- это плавный переход от одной мысли к другой,
обеспечивающий не только смысловое единство стихотворения в целом, но и
живую временную и причинно-следственную его гармонию. Явление "non sequitur"
-- высказывания, не связанного с предыдущим и не вытекающего из него, весьма
характерно для поэзии вообще. Поэта (особенно лирического) зачастую мало
заботит сознание того, что каждая строфа живет своей собственной отдельной
жизнью, -- он полагается на читательское чувственное восприятие, способное
соединить мало- или не-соединимое при наличии в стихе общей лирической идеи.
Если же и таковой нет, стихотворение, показавшееся сначала привлекательным,
при вторичном чтении рассыпается в читательском сознании на красивые слова,
как мертвая бабочка в горсти.
Отсутствие "смысловой лесенки" в стихотворении позволяет читателю без
потерь в смысле переставлять строфы местами, вместо головы, туловища и ног
оно слагается из произвольно расположенных равновеликих кирпичей.
Метафизическая традиция в большей мере, чем другие, противится такому
построению в силу своей ориентации на логику и умственное постижение как
материального, так и духовного и чувственного. (Один из лучших примеров --
знаменитая "Блоха" Донна).
У Бродского "смысловая лесенка" осуществляет мягкий, незаметный переход
от идеи к идее и обнаруживается только при попытке читателя (безуспешной!)
произвести с его стихами вышеописанную манипуляцию. Любопытно, как много
известных стихотворений больших русских поэтов поддается хотя бы частичной
строфической перестановке.
2. Пара фраз о парафразе
Одной из ярких особенностей поэзии Бродского является использование
стилистического приема парафразы --- явления в общем не характерного для
русской поэзии.
Парафраза как поэтический прием ведет свое начало от древнегреческой и
римской поэзии, ее использование характерно для Гомера, Эсхила, Софокла,
Еврипида, Овидия, Ювенала и других поэтов классических литератур. В
западно-европейской поэзии парафраза была регулярным приемом поэтики
классицизма. Встречается она и в русской поэзии 18 века. У Ломоносова,
например, находим такие парафразы, как "земнородных племя" (люди),
"владычица российских вод" (Нева), "твари обладатель" (Бог); у Державина --
"пар манжурский" (чай), "зеркало времен" (история), "драконы медны" (пушки).
В русской поэзии 19 века отдельные примеры парафразы можно найти почти у
каждого поэта, однако ни у одного из них этот стилистический прием не
является сколько-нибудь нарочитой повторяющейся индивидуальной чертой стиля.
Здесь я говорю, конечно, не о языковых парафразах, как, например, "корабль
пустыни", и не парафразах-клише литературного направления: "узы Гименея" рли
"оседлать Пегаса" и т.п., а о парафразах авторских, оригинальных, ни у кого
из других поэтов не встречающихся и читателю незнакомых.
Единственным русским поэтом до Бродского, в чьем творчестве парафраза
стала сознательным повторяющимся приемом, был Велимир Хлебников, искусство
которого в этом деле доходило порой до виртуозности: "вечный узник созвучия"
(поэт), "выскочка финских болот" (Петербург), "пламень жаркий для желудка"
(водка).
Парафраза обычно определяется как стилистический прием замены простого
слова или фразы описательной конструкцией, а семантически -- как выражение
окольным путем того, что могло бы быть сказано просто, общепринятыми
языковыми средствами. Цели такого окольного выражения могут быть разными, но
результат один -- читателю предлагается разрешить своеобразный род маленькой
загадки, в результате которой он поймет смысл выражаемого в тексте. Ответ на
такую загадку может лежать на поверхности, т.е. находиться или в самом
тексте парафразы или рядом с ней в виде ключевого слова или ключевого
контекста. Например, в следующей парафразе из стихотворения Заболоцкого
ключевое слово (решение загадки) дано непосредственно после текста
парафразы, и без того семантически весьма прозрачной:
Осенних листьев ссохлось вещество
И землю всю устлало. В отдаленьи
На четырех ногах большое существо
Идет, мыча, в туманное селенье.
Бык, бык! Ужели больше ты не царь?
