километрах от автобусной остановки. Лето сразу превратилось в осень.
Солнце зарылось в косматые облака и, наверно, дрожало там, как промокший
рыжий щенок. Травы согнулись под пружинистыми ударами струй.
Когда Серёжа прибежал домой, его можно было выжимать и вешать на
веревку вместе со штанами и майкой. Тетя Галя заохала, кинулась греть
воду. Но не помогла горячая ванна. И малина не помогла. К вечеру Серёжа
осип, ослабел, задрожал от озноба...
Ангина - невеселое дело, особенно в каникулы. Лежишь и скучаешь. В
первый день тетя Галя сидела с Серёжей, поила горячим молоком и кормила
таблетками. А потом температура улеглась, и тетя Галя стала ходить на
работу.
Отец был в командировке. Марийка в детском саду, Наташка - та, что
жила в той же квартире, - в деревне у бабушки. На улицу Серёже запретили
даже нос высовывать.
Да и что было делать на улице? Ветер и дождь хозяйничали, как хотели.
Под окном растекалась унылая лужа, по ней разбегалась рыжая от глины
рябь. Мотались на ветру ветки рябины и желтой акации. Красный столбик в
термометре, прибитом за окошком к карнизу, съежился и торчал на десяти
градусах.
Наконец однажды к вечеру холодный дождь отшумел и откатился за
дальние крыши. На западе прорезалась солнечная щель. Но зябкий ветер еще
налетал порывами, и мокрые кусты вздрагивали, как вздрагивают после
долгих слез маленькие дети.
Серёжа тоже вздрагивал: у окна было прохладно. Пришла тетя Галя и
прогнала его в постель. Серёжа слегка обиделся. Он лежал носом к стене и
весь вечер не поворачивался, хотя ему очень важно было знать, растет ли
за окном светлая полоса. Он лежал и разглядывал старые обои. Мелкий
узор, пятнышки и царапины складывались в картинки. Можно было, если
постараться, увидеть странных птиц, верблюдов, старинный пароход и
хромую избушку Бабы-Яги. Но отчетливей всего виден был всадник.
Всадник сидел на тонконогом коне. У коня была вскинутая голова и
взлохмаченная грива. Всадник был в остром шлеме и шинели. В одной руке -
изогнутая шашка, в другой - длинное копье (эту царапину Серёжа нанес
деревянной саблей, когда воевал с подушками).
Ресницы слипались, и узоры на стене начинали шевелиться. Конь
перебирал ногами, и всадник оглядывался на Серёжу, словно с собой звал.
Серёжа тряхнул головой, всадник замер. Серёжа украдкой глянул в окно.
Солнечная щель была теперь оранжевая. По ней, как по огненной дороге,
летели маленькие облачка, похожие на кавалеристов с косматыми бурками.
Они словно шли в атаку на непогоду.
Ночью шумел дождь. Серёжу будила тревога: неужели и завтра не будет
солнца? Всадник на стене был не виден в сумерках, но Серёжа знал, что он
здесь, и шепотом спросил:
- Ну, прогони эти тучи! Ну, пожалуйста...
Утро было серое, но дождь умолк. Серёжа прошлепал к окну. Циклон
уходил. Темные облака откатывались к югу ряд за рядом. Они были похожи
на армию, которая отступает, хотя еще не совсем разбита. К полудню
синими проблесками стало мелькать небо, а потом в широкий разрыв
пушечным ядром вылетело раскаленное солнце, и красный столбик
термометра, салютуя, взлетел на девять делений.
Яркие лучи упали на стену. Все вечерние рисунки на обоях рассыпались
от света, пропали. И всадник исчез. Но он-то не рассыпался, конечно: он
ускакал бить отступавшего врага.
Ему, этому всаднику, трудно было одному в бою. Серёжа сел к столу и
стал готовить армию.
Сначала Серёжа нарисовал на картоне одного кавалериста (может быть,
не очень умело вышло, но он старался). Всадник получился ростом со
спичечный коробок. Серёжа вырезал его маленькими тети Галиными
ножницами. Потом он по этой фигурке обвел еще одиннадцать - сколько
хватило картона. И тоже вырезал, а потом разрисовал папиной цветной
тушью. Получился эскадрон из двенадцати всадников. С тонкими пиками из
рисовой соломы от веника, с блестящими саблями из серебристой обертки от
чая, со звездами на шлемах.
Серёжа выстроил всадников на подоконнике, чтобы они мчались вслед за
убегавшими тучами. И тучи, испугавшись, скоро совсем покинули поле боя.
День стал яркий, сверкающий синими лужами, и теплый. Над высыхающим
асфальтом поднимался пар.
Попробуйте посидеть дома в такую погоду! Когда пришла тетя Галя,
Серёжа сказал, что умрет, если не выйдет на улицу. Тетя Галя повздыхала
и разрешила. Велела только надеть резиновые сапоги, длинные штаны и
свитер.
Ходить в таком наряде, когда на улице чудесный летний день, может
только сумасшедший. Серёжа так и сказал. Тетя Галя обиделась. Серёжа
тоже обиделся. Он даже хотел пустить слезу (в те времена он еще
выкидывал такие шуточки), но распускать нюни перед лицом двенадцати
всадников было неудобно. Серёжа заявил, что гулять не будет, и начал
строить на подоконнике вражескую крепость из костяшек домино. Эту
крепость всадники взяли с налета. Они были такие же сердитые, как
Серёжа.
Однако долго сердиться не пришлось. Неожиданно вернулся из поездки
отец. Он, оказывается, поторопился, чтобы успеть на день рождения к
своему хорошему товарищу. Узнав, что Серёжа нездоров, отец расстроился.
В гости идти ему расхотелось. Но Серёжа не желал, чтобы отец
расстраивался. Он сказал, что ни капельки уже не болеет, и что пусть
папа с тетей Галей идут, а то дядя Володя будет ждать и обижаться.
Только пусть возьмут с собой Маринку, а то она весь вечер будет
приставать, чтобы Серёжа ей книжки читал. А у него своих дел много. Вот
так он и остался в тот вечер один.
...Прежде всего он распахнул окно. Гулять не разрешают, ну и ладно! А
сидеть в открытом окне ему никто не запрещал.
Вечер наступил теплый и слегка влажный. Над крышами вырастала груда
желтого облака. Улица была тихая, пустынная, только в кустах шастали
воробьи. Серёжу стало клонить в сон. Может быть, он не совсем еще
поправился, а может быть, просто утомился за день. Он прилег на кровать
и стал смотреть в окно. Всадники по-прежнему были на подоконнике. Они
словно мчались по вечернему небу навстречу желтому облаку.
Серёжа уснул.
Он проснулся от громкого, как выстрел, удара. Это ветер захлопнул
окно.
Над городом разворачивалась гроза, которая пришла на смену холодному
циклону. Это была теплая гроза с голубыми вспышками и раскатистым
добродушным громом.
Серёжа подбежал к окну. И увидел, что на подоконнике нет всадников.
Ветер, прежде чем захлопнуть створки, подхватил картонных кавалеристов и
унес неизвестно куда.
Конечно, Серёже стало обидно. И одиноко. Папа с тетей Галей еще не
вернулись, хотя было поздно и темно, всадники умчались и бросили его. У
Серёжки даже защипало в глазах. Он не стал смотреть на грозу. Опять лег
и ткнулся носом в подушку.
...И тут ему не то приснилось, не то придумалось, будто мягким
толчком распахнулась дверь. И простучали от порога до кровати твердые, с
металлическим перезвоном шаги.
Он открыл глаза и повернулся на спину. В комнате нарастал свет, будто
лампочки в люстре сами собой медленно набирали силу.
Недалеко от Серёжиной кровати стоял человек в остром шлеме и шинели
до пят. На нем были желтые тугие ремни со звездной пряжкой, коричневая
кобура и длинная сабля в черных ножнах с медным наконечником. Крошечные
капельки дождя блестели на шинели. Человек смотрел на Серёжу устало, но
по-доброму. Потом он протянул Серёже руку и сказал:
"Не сердись... Мы не успели предупредить тебя. Мы ускакали, потому
что ждало нас очень важное боевое дело".
Серёжа поспешно вложил свою ладошку в большую ладонь Всадника и
поднялся.
То ли сон это был, то ли выдумка, но Серёжа помнит все ясно-ясно. Как
он встал перед Всадником, ухватился за его кожаный пояс и прижался к
шинели. Сукно оказалось сырым и колючим, когда Серёжа коснулся его
голыми локтями и коленками. От ремня пахло, как от нового портфеля, а от
желтой пряжки - кисловатой медью. Всадник был высокий, и Серёжа доставал
до пряжки только подбородком. Он так и стоял, вцепившись в ремень и
задрав подбородок, и смотрел на чудесного гостя.
"А вы вернетесь?" - спросил Серёжа.
Всадник серьезно сказал: "Если будет нужно. Мы не можем всю жизнь
торчать на подоконнике, у нас еще много боев. Но если тебе придется
плохо, ты позови. Мы примчимся".
"Как позвать?" - спросил Серёжа шепотом, потому что хотелось
заплакать. Не от горечи, не от обиды, а наоборот - будто от любимой
песни, когда вспоминается что-то хорошее.
Всадник улыбнулся.
"Как позвать... Ну, встань покрепче, локти согни, кулаки сожми, будто
в одной руке поводья, в другой - шашка. И скомандуй тихонько, про себя:
"Эскадро-о-он! Ко мне!" И мы сразу будем тут как тут... Может быть, нас
никто и не заметит, мы умеем быть невидимками. Но ты обязательно знай,
что мы рядом".
"Буду..." - прошептал Серёжа. Всадник подержал на его плече тяжелую
ладонь, повернулся и ушел за дверь, позвякивая шпорами. Тихо ржали за
окном лошади, и откатывался за горизонт гром. Серёжа снова лег...
Сквозь сон он услыхал, как пришли папа и тетя Галя, как хныкала
Марийка, которой давно пора было спать.
Потом тетя Галя вошла в комнату и охнула:
- Батюшки, так и уснул, даже свет не погасил. И не разделся.
Она стала расстегивать на Серёже рубашку, а он притворялся, что никак
не может проснуться. Лишь украдкой, одним глазком глянул на пол: нет ли
следов от сапог. Но следы уже высохли. И только Серёжино плечо все еще
будто чувствовало тяжесть крепкой дружеской ладони...
Нет, Серёжа пока ни разу в жизни не звал на помощь всадников. Потому
что не встречались еще настоящие враги.
Но он знает: если позвать, они примчатся. Это уж точно...
Едва Серёжа кончил говорить, как примчалась Гортензия. На этот раз
она раскричалась всерьез, всех разогнала по своим постелям и палатам.
Так Серёжка и не узнал, понравилась ли его сказка ребятам. Он только
помнил, что слушали его внимательно, молча.
Если бы он знал, чем это кончится!
6
Пудру, Витьку Солобоева и Гутю начальник лагеря звал "мои мушкетеры".
Они ездили в лагерь уже несколько лет подряд. Знали каждый камушек,
каждую тропинку и щель в заборе. Знали они и все порядки. Когда и кому
их можно нарушать, а когда и кому следить за ними. В пионерское
начальство "мушкетеров" не выбирали. Но они и так ходили в главных.
Когда надо перегонять лодки из соседней деревни, ехать в село за
сметаной или заготавливать в лесу дрова для костра и возить их на
лошади, кого пошлешь? Завхоз дядя Вася на десять частей не разорвется.
Не отправишь ведь по таким делам председательницу совета дружины Светку
Мальцеву, хоть она и командирша. И на всяких других активистов надежда
маленькая: они только альбомчики клеить умеют.
И когда малышовый отряд поднимает на тихом часе гвалт и начинает бой
подушками, от совета дружины толку мало и от девиц-вожатых тоже.
Станислава Андреевича никогда не доищешься, а с Костей у начальника
отношения так себе. "Мушкетеры" же всегда тут как тут.
Ну, а если они искупаются лишний разок, когда наблюдают за порядком
на речке, или оттянут по затылку нарушителя дисциплины, беда невелика.
Зато на душе спокойно.
Главным среди "мушкетеров" был Гутя. То ли это имя у него, то ли
прозвище, Серёжа не знал. Девчонки из старшего отряда по Гуте вздыхали.
Он был симпатичный: смуглый, темноволосый, стройненький. Всегда в
отглаженной пионерской форме, как с картинки. И очень вежливый. Со
всеми. Даже с теми пацанятами, которых он за провинности собирался
тюкнуть по лбу.
Впрочем, Гутя редко пускал в ход руки. Для этого были Пудра и Витька.
