распечатывает и читает... Чтобы узнать что-нибудь про другого... Это как
называется? Это очень плохо? Или... не очень?
Лицо Алексея Борисовича стало строгим и напряженным. Уж не подумал ли
он, что Серёжа про себя говорит?
- Вот вопрос... Ты же не маленький, Сергей. Наверно, и сам знаешь.
Тут уж как ни крути, а называется это всегда одинаково - подлость... Да
ты что вскочил?
- Ну вот, - сбивчиво заговорил Серёжа. - Вот видите! Я ему так и
сказал!
- Кому?
- Тихону Михайловичу. Начальнику лагеря...
4
Сначала Серёже понравилось в "Смене", хотя лагерь оказался совсем не
таким, какой ему представлялся.
Раньше, когда говорили "лагерь", Серёже казалось, что это палатки и
разноцветные домики, сгрудившиеся между скал и высоких черных елей. В
вечернем небе - редкие звезды и яркая половинка луны. И теплый оранжевый
костер у самой большой скалы рядом с говорливым ручьем.
Оказалось, что все не так. Были три длинных дома среди редких сосен,
посыпанная песком площадка, мачта с флагом, высокий зеленый забор,
фанерные плакаты "Солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья" и "Пионер
- всем ребятам пример". Трава между соснами была вытоптана, только вдоль
забора густо росли репейники и крапива.
Но все равно Серёжа не жалел, что приехал. Потому что в первый же
вечер на лужайке за кухней развели костер, а вожатый третьего отряда
Костя принес гитару и запел песню, от которой все притихли. А Серёже
даже страшновато сделалось: песня была про очень знакомое, словно кто-то
подслушал Серёжину тайну.
Только говорилось в ней не про Серёжу, а про маленького горниста.
...У горниста Алёшки Снежкова
Отобрали трубу золотую.
Говорили, что сам виноват он:
По утрам потихоньку, без спросу
Подымался Алёшка с кровати,
Шел на берег по утренним росам.
Разносился сигнал его странный
Над чащобою спутанных веток,
Над косматым озерным туманом,
Под оранжевым флагом рассвета...
И чтобы Алешка не нарушал режим, чтобы не разбудил кого-нибудь раньше
срока, трубу у него взяли и заперли в шкаф. Ну, что Алёшка мог сделать?
Может быть, даже плакал, закутавшись в одеяло, после отбоя, но трубу-то
все равно не вернешь. Так и уснул.
Спит горнист. А что ему снится?
Может, снится, как эхо сигнала
В теплый воздух толкнулось упруго
И за черным лесным перевалом
Разбудило далекие трубы...
Тут у Серёжи, когда он слушал эту песню, каждый раз начинало щекотать
в горле, и попавший под руку сосновый сучок он сжимал, как сабельную
рукоять.
Захрапели встревоженно кони,
Развернулись дугой эскадроны -
И склонились тяжелые копья,
И поднялись над строем знамена.
В чистом небе рассветная краска,
Облаков золотистые гряды.
Словно в сказке, но вовсе не в сказке
Вылетают на поле отряды.
Мчится всадников черная россыпь
Сквозь кустарник, туманом одетый,
По холодным предутренним росам
Под оранжевым флагом рассвета.
Потом были и другие песни. Но эту на каждом костре пели обязательно.
И Серёжа всегда ждал ее, и заранее начинала звенеть в нем радостная
тревога. Будто могло случиться чудо, и всадники из песни готовы были
вырваться на поляну и встать у костра: отблески огня на мордах коней,
золотые искры на уздечках, стременах и медных кольцах ножен. А лиц не
видно в тени, только звезды проступают на высоких шлемах...
Однажды после костра Серёжа задержался рядом с вожатым и негромко
спросил:
- Костя, а кто придумал эту песню?
- Да так... - неохотно сказал Костя. - Один человек... - И было
похоже, что он смутился.
Странно. Вообще-то Костя смущался редко. Он был веселый, неутомимый,
справедливый. Не выгонял ребят раньше времени из речки, таскал на плечах
малышей-октябрят и никогда не кричал на мальчишек, как вожатая
Серёжиного отряда с дурацким именем Гортензия.
Гортензия часто кричала, потому что в отряде не было дисциплины. Все
хотели то в поход, то на речку, то футбол гонять, а проводить
тематические сборы и выполнять режим никто не хотел. Гортензия из кожи
лезла, чтобы добиться порядка. Но у нее ничего не получалось, хотя она
изо всех сил старалась походить на старшую вожатую Евгению Семеновну.
А Костя не старался быть похожим. Он ходил в темных очках и носил
зеленые шорты с широким командирским ремнем.
Все знали, что начальник лагеря Тихон Михайлович Совков недоволен
Костей. Начальник считал, что взрослому человеку неприлично ходить в
коротких штанах, а вожатый к тому же не имеет права носить темные очки,
потому что они отделяют его от детей. Но Костя продолжал ходить в
шортах, а очки ни от кого его не отделяли...
И вот когда Серёжа спросил про песню, Костя слегка растерялся. И
Серёжа не стал больше спрашивать, все и так было ясно. А Костя закинул
за плечо гитару и взял Серёжу за руку.
- Пойдем, Сергей... Не все ли равно, кто придумал песню? Главное, что
поют...
И Серёже стало хорошо-хорошо от того, что Костя помнит, оказывается,
его имя, и они идут сейчас рядом, и Костя держит его ладонь в своей
ладони, а над лагерем теплый такси, тихни вечер, и луна смеется среди
темных сосен...
Луна была не совсем круглая, но очень яркая. А на севере не гасла
желтая заря. Лунный свет сливался с зарёй, и на сосновые ветки словно
золотистая пыль осела. Спать никому не хотелось. Ребята сдвинули кровати
и стали рассказывать разные истории. Было не очень шумно и очень
интересно. Многие даже из других палат прибежали. Гортензия для порядка
покричала, а потом незаметно исчезла.
- Гы... На свидание со Стасиком побежала, - съехидничал Вовка Падерин
по прозвищу " Пудра".
Стасик - это был Станислав Андреевич, физрук. Но никто не стал
смеяться, не такое было настроение. Всем хотелось тихонько сидеть рядом
друг с дружкой и слушать.
Истории были, конечно, страшные. Павлик Максимов рассказал про
отрубленную руку, которую двое мальчишек нашли в старинном сундуке, а
Валерка Сотников - про то, как их соседка по квартире оказалась
колдуньей и летала в стиральной машине. А потом Витька Солобоев из
первого отряда начал рассказывать про собаку Баскервилей. Только говорил
он плохо, все путал, сбивался. Кроме того, Витька на ужине объелся и
сейчас сильно пыхтел. Слушать стало неинтересно, тем более что многие
ребята историю про баскервильского пса знали лучше Витьки. Они стали
перебивать, поправлять, зашумели. Витька, утомленный и обиженный,
замолчал. А все заговорили про собак: какая порода лучше, у кого какие
были щенки, как дрессировать...
У Серёжи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
Вдруг, когда уже начал стихать разговор, маленький Димка Соломин
сказал:
- У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел...
- Гы, - тут же отозвался Пудра. - Она меньше блохи была, ага? Смесь
микроба с кабыздохом.
Несколько человек с готовностью хихикнули. Но остальные на них
зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
И Серёже очень хотелось. Дело даже не в собаке. Просто ему нравился
Димка.
Они познакомились в первый же лагерный день. Серёжа шел в пионерскую
комнату и увидел, что прямо перед ним стоит на дорожке мальчишка лет
восьми. Худой, золотоволосый, с боевой ссадиной на переносице. Стоит,
крепко расставив ноги и заложив ладони за ремешок на штанах. Лицо у
мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
- А я тебя помню, - сказал он и наклонил к плечу голову. - Ты учился
в пятом "В", в нашей школе. Тебя Серёгой зовут.
- Правильно, - обрадовался Серёжа. - Только я... не помню, как тебя
зовут. - Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
- Меня звать Димка, - охотно сообщил тот. И пошел рядом с Сережей.
Наверно, они разговорились бы, но тут закричал кто-то издалека:
"Димка! Соломин!" И Димка ускакал на зов.
Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Сереже, как
давнему знакомому.
Серёжа ни с кем еще не успел подружиться в лагере. И с Димкой тоже.
Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький...
Димка стал рассказывать:
- Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а
кругом дома. Я в первую ночь ну никак уснуть не мог. Потому что не
привык. У нас в городе ночью в окошке сразу тыща огней видна, а у
бабушки - никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну,
я не спал, не спал, а потом собака начала гавкать. Я сперва даже
разозлился: чего спать не дает? А потом мне ее как-то жалко стало. Она
так печально гавкала. Наверно, она все время на цепи сидела, и ночью и
днем. Скучно ведь... У меня окошко открыто было. Я подошел и давай
свистеть. Ну, не громко, а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом
гавкнула, будто спрашивает. Ну, я еще посвистел. А она опять: "Гав,
гав". Будто отвечает... Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом
я три раза свистнул , что кончаем разговор, и лег спать. Она тоже еще
полаяла немного и замолчала.
- А потом? - спросил Серёжа.
- Когда другая ночь наступила, мы опять так же переговаривались. И
потом еще. Каждую ночь. Она меня уже узнавала по свисту, эта собака. И
откликалась по-всякому. Если весело начну свистеть, она тоже весело так
залает! А если потихонечку, грустно, она тоже жалобно так гавкает... В
общем, у нас целые разговоры были.
- А как ее звали-то? - спросили из дальнего угла.
- Я откуда знаю? - удивился Димка. - Я ее даже не видел ни разу. Даже
не знаю, какая она. Я ее днем искал, да там у оврага огороды кругом и
заборы высокие, не проберешься. А на свист она днем не откликалась.
- Какая же она твоя? - обиженно пыхтя, сказал Витька Солобоев. - Даже
не знаешь, рыжая она или еще какая. Хозяин у собаки тот, кто ей жрать
дает.
- Зато она со мной разговаривала, - тихо ответил Димка. Серёжа с
досадой сказал:
- Ты, Солобоев, не мешай рассказывать... Ну, а потом что, Димка?
Димка вздохнул.
- Потом я подрался с Вовкой Кобасёнком, и у меня губа распухла. Я уже
не мог свистеть. А она лаяла, лаяла. Всю ночь. Я просто не знал, что
делать. Кричать, что ли? Ну, я же не знал, как ее зовут. И бабушка
проснулась бы... А собака все лаяла, лаяла и вдруг как завизжит! И
замолчала сразу... Я потом, когда губа прошла, всю ночь свистел, а она
уж не отвечала. Все сочувственно помолчали.
- Прибил кто-нибудь, - проговорил Женька Скатов, сердитый некрасивый
мальчишка из первого отряда. - Есть такие гады. Им собаку убить, что
клопа раздавить.
Серёжа недолюбливал Женьку. Но сейчас Женька пожалел Димкину собаку и
сразу показался Серёже симпатичным.
И вообще все вокруг были сейчас хорошие и добрые. Сидели вперемешку
на своих и чужих кроватях, привалившись друг к дружке и завернувшись во
все равно чьи одеяла. И к Серёжке приткнулся тоже какой-то парнишка из
другого отряда, незнакомый, но все равно славный. Все ярче светила луна,
и совсем не хотелось спать, и хорошо было рядом друг с другом.
Кругом были товарищи, и Серёжа решил подарить им свою сказку. Он
сказал:
- А у меня есть всадники...
5
Это случилось позапрошлым летом. Серёжа выпросил у тетя Гали
разрешение пойти с ребятами за город, на Песчаное озеро. Дни стояли
знойные, все мальчишки были одеты совсем легко. Ведь никто не думал, что
в середине дня из-за кромки северного леса прилетит злой ветер с
обжигающе холодным дождем. Это был один из стремительных циклонов, о
которых не успевают предупредить синоптики.
Непогода захватила ребят, когда они были на луговой тропинке, в двух
