наверно.
Приоткрылась дверь, и в комнату заглянула женщина. Серёжа ее узнал:
это с ней он разговаривал, когда хоронили Алексея Борисовича.
Женщина раздраженно сказала:
- Владимир Матвеевич! Я звоню, звоню! Мне нужны гранки вашего
материала.
- У меня посетитель, - сказал Ларцев. Женщина взглянула на Серёжу.
Тоже узнала.
- Ах вот что... Тогда через полчаса.
Она коротко кивнула им и прикрыла дверь. Ларцев мельком посмотрел на
часы, и Серёжа сообразил, что у Владимира Матвеевича еще десятки дел -
не менее важных, чем "Эспада".
- Я пойду, - сказал он.
Ларцев протянул узкую сухую руку.
- Видишь, Серёжа, не все на свете решается просто. Но мы постараемся
помочь. Если вы будете держаться.
- Будем, - сказал Серёжа.
В тот же день перед школой Серёжа зашел к Олегу.
- Неважные у нас дела, - сказал Олег. - Да, капитан?
- Ларцев говорит: надо ждать.
Олег тихо сказал:
- Не могу я ждать, Серёжа. Я работать должен. Не сидеть же у сестры
на шее. А должность мою сократили, раз клуба нет. Она и так была
какая-то... сверхплановая, что ли.
- Мы тебя прокормим, всем отрядом! - горячо сказал Серёжа. Но тут же
понял, что брякнул несуразицу. Олег улыбнулся ему, как маленькому.
- Мне на пенсию нельзя. С заочного отделения попрут, если не буду
работать по специальности, как педагог.
- Что же делать?
- Вот именно: что делать? Старшим вожатым в школу или методистом в
Дом пионеров меня райком, допустим, определит. А я же не смогу там
работать, Сергей, раз вы рядом... Это не жизнь будет - на части рваться.
И пользы никакой... Уеду я, Серёжа.
Торопливым шепотом Серёжа сказал:
- Олег, не надо. Что ты...
- В том-то и дело, что надо. Сейчас - надо. Здесь я без дела, а
там...
- Где "там"?! - громко спросил Серёжа и встал со стула.
- Не кричи, - попросил Олег. - Я не виноват. Он взял со стола
распечатанное письмо. Вытряхнул из конверта листки.
- Посмотри.
Это было странное письмо. На листках - одни фамилии. Разными
почерками. "Кузнецов... Ленский... Павлов... Савчук... Пальчиков..."
Много-много фамилий. Вразброс. Некоторые - неразборчиво.
- Это что?
- Подписи, - сказал Олег и отвернулся к окну. - Ты посмотри первый
лист.
Серёжа отыскал начальную страницу.
"Здравствуйте, Олег Петрович! Я с Вами незнаком, но пишу Вам от имени
тех, кто Вас знает и помнит. И в подтверждение этого - в конце письма их
подписи. Я пошел на этот шаг, чтобы письмо прозвучало как можно
убедительнее. Меня зовут Игорь Васильевич Сухов. Я новый директор
интерната № 1 в Красном Береге. Работаю всего месяц. И каждый день в тех
или иных обстоятельствах я сталкиваюсь с Вашим именем, с воспоминаниями
о Вас.
Многие ребята ушли, много пришло новых. Но по меньшей мере триста
человек - те, кого Вы знаете. Они говорят о Вас, как о человеке, который
им очень нужен. Старшего вожатого у нас нет. И если у Вас есть хоть
маленькая возможность..."
Серёжа бросил разлетевшиеся листки. Тихо и отчаянно сказал в лицо
Олегу:
- У тебя нет возможности. Понял? Ты не имеешь права.
Олег не отвел взгляда. Ответил:
- Я знал, что ты это скажешь. Я себе сам эти слова говорил тысячу
раз, вашими голосами. Но там триста человек, а здесь отряда уже нет.
- Есть отряд. Ты сам говорил: пока есть флаг, есть отряд.
- Да... Но это уже не тот отряд. Это, скорее, память об отряде. А
там... Если бы ты знал! Думаешь, им всегда хорошо? Многие в интернат не
от радостной жизни попали. У кого-то родителей нет, или в семье неладно,
или еще что. Беда какая-то...
- У нас тоже беда, - упрямо сказал Серёжа.
- Если отряд кончает жизнь - это всегда беда, - негромко ответил
Олег. - Но что делать-то?.. Помещения нет. Должности руководителя для
меня теперь тоже нет. А главное - нет времени. А там... В конце концов,
почти год мы прожили, Сергей. И не зря. Все на свете когда-то кончается.
- Рано кончается. Мы ничего не успели. Даже "Мушкетеров" не досняли.
- Тут уж никто из нас не виноват, - сказал Олег.
- Но... - хотел возразить Серёжа и замолчал. Он вдруг почувствовал
бесполезность слов. Олег все равно уедет. Для Серёжки "Эспада" -
единственная тревога и боль, а у Олега - еще триста человек, и они ждут.
- Когда уезжаешь? - спросил Серёжа. Получилось хмуро, даже грубовато.
Но не от злости, а потому что в горле заскребло.
- Пока не решил. А что?
- Ну... хотя бы проводить придем.
- Я позвоню, - сказал Олег. Тоже коротко и хмуро.
Серёжа понял: и у взрослых людей иногда скребет в горле.
Он не позвонил. Через два дня Серёжа нашел в почтовом ящике письмо.
Олег писал:
"Ребята, не сердитесь на меня. Мы целый год жили вместе, и это была
хорошая жизнь. Многое мы не успели, но кое-чему научились. Плохо, что
все так кончилось, но мы не виноваты. Только я виноват перед вами: в
том, что не попрощался. Я не мог. Я уже не раз прощался с отрядами, и
всегда после этого болит сердце. Если бы я еще раз увидел вас, то не
смог бы уехать. А ехать надо. Не забывайте "Эспаду". Не теряйте друг
друга. И все-таки... Все-таки! Берегите флаг.
Олег".
Вот и все. До сих пор Серёжа надеялся на чудо. Вроде того, как на
станции Роса - неожиданного и справедливого. Но правильно сказал Алексей
Борисович: такие чудеса бывают раз в жизни.
Серёжа бросил письмо. И даже удивился: так все плохо, так тяжело, а
надо жить как обычно. Собирать портфель, идти в школу, отвечать на
уроках.
Он открыл шкаф, где висел школьный пиджак и брюки. Рядом с костюмом
висела стального цвета рубашка - форма "Эспады". Уголок суконного
шеврона слегка оторвался. Словно подбивал Серёжу на отчаянный шаг. Ну и
правильно! Серёжа взял одной рукой за обшлаг, другой за нашивку. Рвануть
как следует - вот и все...
Он сделал не то, что хотел сначала. Медленно, будто против желания,
натянул рубашку с капитанским шевроном. В петли на брюках пропустил
широкий пояс - на пряжке звезда и шпаги. Взял с крючка берет.
На улице был солнечный апрельский день. Серёжа пошел в школу в одной
рубашке. На него оглядывались. Пусть!
Зачем надел он форму? Серёжа и сам точно не знал.
Может быть, так надевают моряки-капитаны свои выгоревшие куртки в
память о погибшем судне?
В школьном коридоре его остановила завуч Елизавета Максимовна.
- Каховский, что за дикий вид?
- Дикий? - негромко переспросил Серёжа.
- Ты сейчас не у себя в клубе, где можешь позволять все, что угодно.
Ты в школе! Существует общепринятая школьная форма!
Тихо и устало Серёжа попросил:
- Пожалуйста, хоть сегодня оставьте меня в покое...
Елизавета Максимовна несколько секунд молчала, приходя в себя от
негодования. Затем отчетливо сообщила:
- Я вызываю твоего отца в школу. Сегодня же! Будь любезен передать
ему это.
- Передам, - со скрытым удовольствием сказал Серёжа. - Но сегодня не
получится. Он в командировке до пятнадцатого числа.
10
Саша отложил гитару и сказал:
- Он все равно уехал бы. Только позже. Закончил бы с вами
"Мушкетеров", нашел бы себе замену... Ну, сходил бы с вами летом в
поход. А к сентябрю все равно уехал бы в Красный Берег.
- Интересно, где бы он замену отыскал? - язвительно спросила Наташа.
- Будто такие вожатые, как Олег, в магазинах продаются...
- А такого и не надо, - возразил Саша. - Годился бы и другой. Умный,
конечно. Лишь бы не ломал ваших законов и привычек. А командовать,
держать отряд вы могли бы и сами. Олег вас, по-моему, научил.
- Не доучил немного, - хмуро сказал Серёжа.
- Зря ты так, Сергей... Он сделал, что успел. Интернат в Красном
Береге для него - как родина... И не надо считать Олега дезертиром.
- А кто считает его дезертиром? - неожиданно вскинулся Митя. Тихий
такой, спокойный всегда, он сейчас как взорвался. - У Олега выхода не
было! А эти... Смирняков и Гуревич - они точно уж дезертиры! Скорей
побежали в "Спартак", возьмите в фехтовальную школу! Будто мы уж совсем
погибли.
- Никакие они не дезертиры, - сказал Серёжа. - Они же не изменяли
отряду. Просто им всерьез хочется заниматься фехтованием.
- А нам не хочется? - не уступал Митя.
Серёжа не ответил. Не знал, как ответить. Конечно, очень хочется
взять рапиру, выйти на дорожку... В бой! Новее это будет не так, если
без отряда. Надо, чтобы рядом были свои ребята, надо, чтобы на рукаве
блестел знак "Эспады".
Нет, нельзя считать изменниками тех, кто после "Эспады" разошелся по
разным секциям и кружкам, это Серёжа знал точно. Это же с ума сойти -
назвать Сеньку Гуревича или Алешку Смирнякова дезертирами! Да и других
тоже... Ведь если что случится - позови любого, сразу кинутся на помощь.
Но в чем-то Митька прав. Хоть самую чуточку, а прав. И, не зная, что
ответить, Серёжа сказал:
- Все равно их в "Спартак" не взяли.
- А почему не взяли? - спросил Саша.
- Говорят, что техника не та. Один тренер даже "сказал, что Олег нас
как фехтовальщиков испортил совсем и переучивать поздно. А чего же он
испортил? Просто система другая. Он учил, как его на флоте учили...
Нижние защиты, например, у нас гораздо лучше, чем у спартаковцев.
- Они испугались, - негромко, но твердо сказал Митя. - Наши в бою
сильнее, чем у них.
- Ну уж... - с сомнением проговорил Саша.
- Нет, правда, - поддержал Митю Генка. - Может, они и не испугались,
но наши сильнее. Алешка с тремя подряд сражался и всех загонял. А они:
"Техника..." У многих мастеров, например, техника совсем своя, ни на что
не похожая. Значит, их гнать из фехтовальщиков?
Другой взрослый наверняка усмехнулся бы или сказал наставительно:
"Вам еще рано себя мастерами считать". И получилось бы, что они
хвастаются. Но Саша понимал. Он поскреб небритый подбородок и грустно
заметил:
- Ваша техника, может, и не хуже, да необычная. Где найдешь для вас
тренера? Вот и остались вы сами по себе...
Он опять потянулся за гитарой и покосился на Данилку. Тот молча
приткнулся в углу громадного старинного кресла. Все поняли, что сейчас
будут "Барабанщики".
Как бы крепко ни спали мы,
Нам подниматься первыми...
Данилка, когда слушал эту песню, замирал и прикусывал губы. В нем
будто все струнки натягивались. Серёжа раньше даже боялся, что Данилка
может расплакаться. Но Данилка иногда сам просил шепотом: "Еще".
Над Генкиным столом, рядом с морской картой Канарских островов, рядом
со снимком клипера "Флайинг Клауд" - Митиным подарком - кнопками были
приколоты фотографии: мальчик, упавший на мостовую в Сантьяго, и
хохочущая Данилкина компания с барабанами.
...Сколько легло нас, мальчики,
В травах и узких улицах -
Маленьких барабанщиков,
Рыцарей ярых атак.
Но не могли мы кланяться,
Жмуриться и сутулиться -
Падали, а товарищи
Шли, отбивая такт...
Эту песню Генка и Саша сложили вместе. Сам Генка сочинил только
первый куплет, а дальше без Сашиной помощи он бы не справился. И музыку
придумал Саша. Но без Генки песни бы не было - он дал ей начало...
Серёжа всегда с нетерпением ждал, когда Саша начнет петь последний
куплет:
Может быть, все исполнится:
Травы не вытопчет конница
И от ударов пушечных
Больше земля не сгорит.
Но про тревогу помни ты,
Помни про нашу бессонницу,
Когда барабан игрушечный
Сыну решишь подарить...
После этих слов Серёже казалось, что отряд еще жив и ждут его впереди
хорошие дни.
И Данилка оживал. Выпрыгивал из кресла и начинал рассказывать
что-нибудь о своих барабанщиках. Его-то компания держалась прочно и даже
не очень скучала. Все они жалели только, что барабаны пылятся по углам и
