собрание, когда сказать ничего нельзя!
Елизавета Максимовна овладела собой.
- Сядь, пожалуйста. Вы все уже сказали достаточно, и собрание
закончено. Каховского и Медведева прошу иметь в виду, что за третью
четверть у них неудовлетворительные оценки по поведению.
- Разве это не педсовет решает? - спросил Павлик Великанов.
Елизавета Максимовна не сочла нужным откликнуться на эти слова.
- А совету дружины следует с этими пионерами заняться особо, -
добавила она.
Вика Гармашева встала:
- Мы их вызовем, Елизавета Максимовна. В ближайшие дни соберем совет.
...В ближайшие дни собрать совет не удалось: начались каникулы.
А тридцать первого марта вышла газета со статьей Ларцева.
Статья называлась "Удар из-за угла". Там было написано все. Крепко и
беспощадно. О вмятине на макете замка, которая осталась от Данилкиной
спины. О жалобах, которые строчили обиженные дамы из уличного комитета.
О маме Сенцова, которая бегала по всем учреждениям и даже нашла себе
союзника в районе. И о самом союзнике - инспекторе Стихотворове. И о
майоре милиции, который чуть не усмотрел в занятиях
мальчишек-фехтовальщиков "опасные приемы".
Там были и хорошие слова - об отряде. О вечерах, когда собирались в
кают-компании все, кто хотел. О звонких боях на дорожке. О маленьком
д'Артаньяне - Андрюшке Гарце и о лихих барабанщиках. И об Олеге
Петровиче Московкине, который дни и ночи тратил на то, чтобы мальчишечья
компания, обосновавшаяся в старом кособоком доме, превратилась в отряд
"Эспада".
А потом статья снова как бы взрывалась. Строчки раскалялись от
негодования. Там были мысли, которые бились в Серёже, но для которых он
не мог найти четких слов. Ларцев эти слова нашел. Они били как удары
клинка.
Статья кончалась так:
"Все жалобы и упреки, все злые слова и ядовитый шепот о ребятах и
вожатом - ложь. Ложь расчетливая и злобная. Они жили радостно и открыто,
они хотели только хорошего. Почему же кому-то помешала "Эспада"?
Люди, живущие скучно, тупые и недобрые, не терпят иной жизни -
светлой и честной. Не терпят людей с прямыми мыслями и открытым
взглядом. Даже взрослых не терпят, а уж детей тем более. Когда они
встречают мальчишку, у которого чувство собственного достоинства сильнее
слепого послушания, сильнее страха перед их окриками, они решают, что
пришел конец света. Их мысль работает трусливо и примитивно: "Эти люди
не похожи на нас. Значит, они плохие! Запретить! Убрать! Искоренить!"
И надо признать: иногда это им удается. Запрещают.
Люди, тупые и злобные, бывают хитры. Они умеют добро показывать как
зло. И человек, живший для других, работающий честно и бескорыстно, в их
речах становится опасным, а дела его - вредными. И может быть, в эти
минуты, когда я кончаю статью, Олег Московкин и его капитаны доказывают
двадцатый раз, что они ни в чем не виноваты".
9
А ржавый замок по-прежнему висел на дверях "Эспады". И на третий день
после статьи, и на четвертый, и на пятый.
Серёжа и Генка пришли к Олегу. Уже не первый раз. Олег лежал. Кашлял.
На кашель тихим гудением отзывалась гитара - она висела над кроватью. Та
гитара, которую Кузнечик выволок однажды в кают-компании из-под дивана.
- Не садитесь близко, вирусов нахватаете. У меня, кажется, грипп, -
сказал Олег.
Но ни Серёжа, ни Кузнечик не боялись гриппа. Они боялись
неизвестности и тоскливого ожидания. Радость после статьи уже улеглась,
и теперь опять пришло беспокойство: когда откроют "Эспаду"?
- Вы же понимаете, сразу ничего не делается, - объяснил Олег. -
Сыронисский и его компания напишут еще пачку опровержений в газету.
Потом будут всякие комиссии, расследования, решения...
- Пусть вернут нам помещение, а потом расследуют, - сказал Серёжа.
- Вот и я об этом говорил, когда собрались в редакции. Сыронисский
заявил, что у него там столы, шкафы, краска и прочее барахло. А машина
сейчас, разумеется, на ремонте и вывозить, сами понимаете, не на чем.
- Да мы на руках все его хозяйство утащим в домоуправление! -
нетерпеливо подскочил Генка.
- Конечно, - согласился Олег. - Утащили бы, если бы Сыронисский
согласился. Но он не согласится. Да и вообще ему наплевать на все
теперь. Из-за статьи он в ближайшее время с должности полетит все равно.
И этот... инспектор Стихотворов тоже. Только нам от этого пока не легче.
- Как же быть? - спросил Серёжа.
- Завтра позвоню еще раз Ларцеву.
За окнами темнело. Олег приподнялся, дотянулся до выключателя.
Зажглась у потолка неяркая лампа в пластмассовом плафоне.
- Черт... - раздраженно сказал Олег. Откинулся на подушку и громко
позвал: - Валентина!
В дверь заглянула старшая сестра Олега. Увидела мальчишек, запахнула
халат на груди, поправила косынку. Под косынкой, в крашеных волосах -
специальные штучки, чтобы кудри завивались.
- Валентина, сколько раз просил не вывинчивать у меня яркую лампу, -
разозленно сказал Олег.
- Это не я, это Вася. Он говорит, что плафон расплавится.
Олег отчетливо произнес:
- Скажи своему Васе, что он у меня сам расплавится, если еще раз
сунется в мою комнату. Я его в окно выставлю!
Сестра заговорила на одну ноту выше:
- Тебе яркий свет зачем? Все равно вместо того чтобы заниматься
курсовой работой, валяешься на кровати.
- Закрой дверь! - рявкнул Олег.
Ребята притихли. Олег отдышался и жалобно объяснил:
- Я больше не могу. Всю жизнь, с самого детства, она донимает меня
этой фразой: "Вместо того чтобы..." Видите ли, вместо того чтобы купить
костюм, я покупаю телескоп... Вместо того чтобы смотреть хоккей вместе с
милым Васей, я включаю симфоническую программу... Вместо лекций я иду на
свидание... Вместо того чтобы жить "как все люди", я живу как... Тьфу!
Олег приподнялся на локтях и крикнул в закрытую дверь:
- Я живу не "вместо", а так, как хочу! Лучше вас! Ясно тебе?
- Чудовищный псих, - донеслось из-за двери. - Постыдился я бы ребят.
Как тебя только к детям подпускают?
Олег опять лег и утомленно улыбнулся.
- А в самом деле, как? - спросил он и опять закашлял.
Серёже стало в этот миг очень жаль Олега. И чтобы не показать эту
жалость, он отвел глаза и стал оглядывать комнату.
Комната была небольшая. Стол, кровать, четыре совершенно разных
стула. Два книжных шкафа стоят рядом. Книги - не только внутри, на
полках, но и сверху, на шкафах. Лежат покосившейся грудой, могут
посыпаться. Скрещенные рапира и шпага висят на стене у двери. На сизых
обоях рисунки братьев Ворониных и фотографии - двое незнакомых мальчишек
с клинками: один маленький и лопоухий, другой - высокий и смуглый.
Наверно, Ромка и Федя. Еще незнакомые ребята в костюмах и масках зверей
- видимо, театр в интернате. И веселая компания барабанщиков с Данилкой
на правом фланге.
Олег тоже посмотрел на фотографию.
- Соскучился я по этой барабанной команде...
- Я Данилке позвоню, они сразу прискачут, все вместе, - предложил
Серёжа. - Они просто стесняются появляться, пока не позвали.
Олег усмехнулся:
- Эти-то пираты стесняются?
- Да брось ты, - сказал Серёжа. - Сам знаешь. Они только в отряде на
головах ходят, а вообще они вполне спокойный народ... Ты скажи Данилке
"Осенняя Сказка", и он опять будет весь день жмуриться и мурлыкать.
Олег подумал.
- Не надо их сюда. Наглотаются микробов, опять слягут. Павлик
Снегирев и Рафик только-только от гриппа избавились... И сестрица
свирепствует хуже вируса. Напугает ребятишек... Может, скоро все
наладится, и тогда все опять: "Барабанщики, марш!.."
- Ты прямо стихами говоришь, - сказал Генка.
- А это и есть стихи. Только ужасно нескладные. Когда я в интернате
работал, занимался рифмотворчеством. О вожатской жизни писал.
- Почитай, а? - жалобно сказал Кузнечик.
- Да вы что, люди! Я вам кто? Евгений Евтушенко?
- Почитай, - уже строго сказал Генка.
Олег вздохнул.
- Вон там, на шкафу, коричневая тетрадка торчит среди книжек.
Достань.
Генка вскочил на стул и вытянул тетрадь. Книги, конечно, посыпались
на пол.
- Ладно, оставь, - сказал Олег. - Потом соберем. Давай сюда.
Он, лежа на спине, открыл тетрадь, полистал, хмыкнул и мотнул
головой. Потом сразу стал серьезный.
- Вот. Эти строчки.
День летит сквозь часы, как живой метеор,
И сгорает в сигнале "отбой".
Мне опять не закончить с тобой разговор
И не встретиться нынче с тобой.
Ночь пришла. Я взбегаю на третий этаж
Посмотреть: все ли спят в тишине?
...А потом все опять:
"Барабанщики, марш!" -
Новый день разгорелся в окне.
Новый день пришел, а замок по-прежнему "украшал" дверь "Эспады".
Серёжа не выдержал и позвонил в редакцию. Неловко было звонить,
страшновато даже, но ждать он больше не мог.
Ларцев не удивился звонку. Даже будто ждал его.
- Ты, Сергей, зашел бы ко мне, - предложил он. - По телефону трудно
объясняться. Если можешь, прямо сейчас приходи.
Серёжа встревожился и помчался в редакцию. У Владимира Матвеевича
было недовольное лицо. И озабоченное.
- Раздевайся, садись. Вон вешалка, вот стул... Я только что беседовал
с вашим Олегом, все ему рассказал. А он просил, чтобы я и тебе все
объяснил...
- Почему?
- Почему просил? Не знаю. Наверно, потому, что ты один из командиров
в вашем отряде... Знаешь, осложняется дело.
- Я уж чувствую, - с досадой сказал Серёжа. Затарахтел телефон.
Владимир Матвеевич приподнял и положил трубку.
- Что касается вашего домоуправа, то его песенка спета, - сообщил он.
- С работы его уберут. И еще кое-кому придется несладко. На Олега ваши
недруги целую кипу заявлений написали: и работник он никудышный, и
характер у него собачий, и ребят он не тому учит... Всю эту чушь мы
зачеркнули. Крест поставили. А вот с помещением сложнее.
- Но если крест, то... - начал Серёжа. Опять взревел телефон. И опять
Ларцев приподнял и хлопнул трубку.
- С помещением сложнее, - повторил он. - Была специальная комиссия.
Она признала, что дом совершенно негоден для детского клуба. Духота,
теснота, сырость. И вообще он аварийный, на снос его назначили. Говорят,
опасно в нем находиться.
- Сколько времени жили, никакой опасности не было, - сказал Серёжа.
Ларцев кивнул.
- Я понимаю. Но этот Сыронисский напоследок успел сделать еще одну
гадость. На втором этаже, где у них кладовые, протекала батарея. Надо
было перекрыть воду, а слесарь "забыл". Батарею прорвало, вода пошла
вниз. Теперь там полный разгром: штукатурка обвалилась, двери разбухли,
полы перекосило... Комиссию можно понять: она о детях заботится.
Серёжа сказал чуть не со слезами:
- Значит, нам теперь деваться некуда?
- Нам из райсовета письмо прислали, ответ на статью. Обещают, что при
первой возможности дадут клубу новое помещение. Скорее всего, в новом
доме, который строится на Октябрьской.
- "Строится"! Там еще первый этаж не готов!
- Да, я знаю. А пока, говорят, ребят можно распределить по другим
клубам, по разным кружкам и секциям. В Дом пионеров, в спортшколу...
Серёжа хмыкнул.
- В том-то и дело, - понимающе откликнулся Владимир Матвеевич. -
Вариантов много, и все неплохие. Но ни один из них не спасение для
вашего отряда... Есть, правда, еще один способ.
- Какой?
- Добиваться своего. Упрямо ждать. Не распускать "Эспаду". Никому не
давать покоя. Требовать, требовать. А мы поможем. Но времени уйдет
немало.
- Ну и пусть! Лишь бы добиться!
- Но в этом деле тоже есть большая сложность...
- Какая?
- С вашим командиром, с Олегом, это связано. Он сам объяснит,
