- А ну иди сюда! Где твои деньги? Пустая касса-то! В милицию тебя,
там разберутся.
"Вот скотина", - болезненно подумал Серёжа.
Дядя Витя мельком глянул на зашумевших пассажиров и опять погрузился
в статью. Что значила троллейбусная стычка по сравнению с величием
мировых культур!
Тетка тащила мальчика к кассе. Тот пытался вырвать локоть и нс смог.
- Да ладно, чего привязались к мальцу, - раздались голоса. Но никто
не встал.
"Почему не встанут? Почему не заступятся?" - отчаянно думал Серёжа.
- Они и вправду так, - сказал кто-то. - Денег не бросят, а билет
рвут. Вот у меня теща водителем работала...
- Да бросьте вы, не все же такие. Мальчик-то симпатичный, он не
будет...
Уже со слезами мальчик сказал всем людям:
- Я же не виноват, что деньги сразу в кассу ускочили!
И сестренка его, поднявшись с сиденья, крикнула:
- Он даже не четыре копейки бросил, а пять!
Этот крик словно сорвал предохранители. "Пять!" - отдалось в Серёже.
Так же, как раньше. Как в те дни, когда, готовясь к боевому броску,
давал он себе стартовый отсчет.
А Севастополь?
Тетка не пускала мальчишку. Она упивалась злобой своей и мясистой
силой.
- Пусть докажет! Я видела, что не бросал!
"Четыре!"
Девочка заплакала и побежала к брату. Пассажиры зашумели сильнее, но
Серёжа теперь не слышал шума. Все еще надеясь на что-то, он глянул на
дядю Витю. Но тот был закрыт журналом, как стеной.
"Три!"
Девочка попыталась оторвать толстые теткины пальцы от брата, но та
оттолкнула ее плечом. Кто-то поднимался с сидений. Но проход к передней
кассе был еще свободен.
"Два! Один..."
И будто со стороны он услышал свой голос:
- Не трогать!
Эпилог. БАРАБАНЩИКИ, МАРШ!
Мраморные колонны разрушенной базилики - древнего храма в Херсонесе -
кажутся с моря белыми свечками. Словно кто-то расставил их среди желтых
камней. А море - синее-синее, и лишь у самого борта лодки оно как
бутылочное стекло. В этом зеленом стекле висят медузы, похожие на
большие прозрачные пуговицы. А ближе к берегу просвечивают бурые и
косматые, как шкура мамонта, водоросли. Они качаются туда-сюда вслед за
волной.
Ялик, стуча мотором, шел вдоль берега и постепенно подбирался все
ближе к скалам. Наконец человек, сидевший на корме, сказал:
- Хватит. А то тюкнемся килем о камни.
Другой человек, молодой и веселый, поддержал его:
- Точно. А ну десантируйтесь на берег! Тут глубина по колено... Эй,
лодку перевернете!
Два мальчика охотно гаркнули "ура" и с борта прыгнули в море.
Глубина оказалась не по колено, а выше пояса.
- Ой-ей-ей! - завопил темноволосый мальчишка с острыми лопатками под
белой сетчатой майкой. И обернулся к шлюпке. - Ладно, Сашенька,
припомним! А еще брат... Я вчера весь вечер штаны гладил!
Старший брат с шутливым раскаянием сложил на груди ладони:
- Ей-богу, не виноват. Здесь рефракция, преломление света в воде, а я
не учел. Казалось, что совсем мелко.
- Рефракция... - проговорил братишка. - Знаю я вас, физиков...
Другой мальчик сказал:
- Саш, это он не из-за штанов. Это он боится, что письмо для Наташки
в кармане размокнет.
Он тут же заработал полновесную порцию соленых брызг и, хохоча,
кинулся к берегу, чтобы спастись от более страшной мести.
- Генка, Сергей! К обеду будьте дома, а то тетя Лиза вам покажет! И
не лазьте на глубину! - крикнул Саша мальчикам.
И ялик стал уходить.
По камням они выбрались на узкий галечный пляж в тени желтого
ноздреватого обрыва. Отыскали местечко, куда из-за каменистой кромки
берега падало солнце. Скинули шорты и разложили на солнышке. Генка вынул
из кармана мокрый, сложенный вчетверо листок, выразительно глянул на
Серёжу, развернул бумагу и расстелил на камне, придавив уголки голышами.
Сквозь изнанку листа проступали чернильные буквы.
Было еще раннее утро, и на пляже стояла влажная прохлада. Зябко
передернув плечами, Серёжа стал выжимать на себе подол рубашки.
Генка сказал:
- Жди теперь, когда все высохнет...
- Можно выжать и надеть, - предложил Серёжа.
- Ага! И ходи потом в жеваном.
- Все равно к концу дня и штаны и рубаха всегда мятые, -
рассудительно заметил Серёжа.
- Это у тебя. Потому что карманы набиваешь.
Серёжа промолчал. Встал на колени и запустил руки в мелкие камушки.
Это лишь на первый взгляд казалось, что на берегу простая галька. На
самом деле прибой перемешал с обломками камней обточенное бутылочное
стекло, кусочки мрамора от херсонесских дворцов, сухие крабьи клешни,
позеленевшие пуговицы с якорями, мелкие ракушки, автоматные гильзы,
человеческие кости и осколки древних амфор. Куда ни шагни - находка.
Правда, сейчас Серёжа не подбирал все подряд. А в первые дни карманы
у него просто трещали. Саша даже посоветовал ему надевать длинные штаны,
подвязывать у щиколоток веревочками и полностью загружать трофеями
штанины.
Смех смехом, а вот и сейчас попался осколок горлышка от кувшина.
Сверху выпуклый ободок, а под ним волнистый узор.
- Ген, смотри...
Генка с вежливым интересом посмотрел и признал, что находка стоящая.
Потом со вздохом сказал:
- Давай уж выжмем да оденемся. Не сидеть же до обеда.
Минуты через три по лестнице, вырубленной среди желтого ракушечника,
они выбрались наверх. Здесь уже начинался зной. Нагревались глыбы
развалин. В сероватой, с мелкой россыпью желтых цветов траве заводили
песню кузнечики. Пахло сразу водорослями, теплой травой и сухой пылью
древних камней.
Ребята поднялись на холм к сигнальному колоколу, висевшему на
квадратных каменных столбах.
- Ого... - сказал Серёжа.
На зеленой от старости кромке колокола кто-то белой краской написал:
НАТАША
Вчера еще надписи не было.
Можно было бы спросить Кузнечика: "Не твоя работа?" Но нет уж, хватит
дурацкой шутки насчет письма.
Генка тоже увидел надпись. Глянул на Серёжу и промолчал.
Они сели на фундамент дома, в котором две тысячи лет назад жил не то
винодел, не то гончар.
Распахнулась перед ними громадная синева. На краю этой синевы маячил
одинокий сторожевик - он казался крошечным и прозрачным.
Донеслась еле слышная перекличка горнистов: в Северной бухте на
боевых кораблях поднимали флаги.
А впереди был бесконечный день, полный веселого солнца, плеска воды,
неожиданных событий и удивительных находок...
Генка неловко завозился на камне, вытащил из кармана мокрый помятый
листок. Развернул на колене и прикрыл его ладонями.
- Письмо я вчера еще отправил, - сказал он тихо. - А это... Это я
сочинил так... Про нас...
Серёжа чуть встревоженно молчал и ждал. Генка был какой-то очень уж
серьезный.
- Это песня? - спросил наконец Серёжа.
- Нет... Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю,
что получилось.
- А можно? - Серёжа нерешительно потянулся к листку.
Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.
- Смеяться не будешь?
- Я? - искренне удивился Серёжа. - Когда я смеялся?
- Да... А над письмом...
- Ген, - испуганно сказал Серёжа, - я же так, по глупости. Ну, язык
подвернулся... Ну, я же не знал, что ты обидишься...
Генка молчал, покусывая губы.
Серёжа зажмурился и сказал:
- Кузнечик, прости...
Генка словно встряхнулся.
- Да ты что! Я же не поэтому. Боюсь я... Ты уже спал, а я писал,
писал. Коряво получилось. Хотел, чтобы хорошо, а... Ну, бери.
Он сам положил Серёже на колени обмякший прохладный листок. Серёжа
увидел лиловые расплывшиеся строчки:
Над крепостью старой качнулась звезда,
Хотя была тишина.
И все еще людям грозила беда,
Всеобщая, как война...
Тревога мягко накрыла Серёжу, словно холодная тень. Генка писал о
сказке - немного запутанной и странной. Она придумалась, когда ехали в
Севастополь. Но это была не совсем сказка, потому что речь шла о Генке и
Серёже. Будто они вдвоем попали в старинный город у моря - знакомый и в
то же время фантастический. И вдруг Серёжка исчез. Словно обиделся на
Генку непонятно за что. Он ушел, не оглянувшись, вдоль бесконечного
пляжа, затерялся среди людей. А люди были встревожены, и предчувствие
близкой беды проносилось по улицам, как порывы предгрозового ветра. Это
предчувствие задело и Генку, но больше всех тревог мучило его одно: где
Серёжка? Куда он ушел? Почему ушел?
Опустевшими пляжами, заросшими улицами, по каменным плитам и
лестницам, на которых шуршали сухие листья, Генка шел, шел и добрался к
вечеру до старой крепости. И там на каменном козырьке стены он увидел
Серёжку. Забрался к нему, встал сзади и чуть сбоку. Спросил тихо:
- Зачем ты ушел?
Серёжка обернулся. Сначала вздрогнул, а потом узнал Генку и
улыбнулся. И сказал:
- Вот хорошо. А я шел, шел, потом оглянулся, а тебя нет. Думал, ты
тоже идешь, а тебя нет. Забрался сюда и стал ждать. Я знал, что придешь.
И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь,
а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды -
пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что когда
встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз... Вот об этом
были Генкины стихи.
Серёжа не знал, как они написаны: коряво или наоборот - звонко и
отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и
тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:
...Теперь, когда мы снова вдвоем,
Закрыты пути беде.
И мы с Серёжкой вдоль моря бредем
По щиколотку в воде.
- Ты это так написал... Лучше, наверно, нельзя... Или, наверно,
можно, но для меня лучше не надо... Генка...
- Что?
- Не знаю... Просто Ген-ка...
И они засмеялись.
Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком,
впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что в любую
минуту можешь с разбега кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую
глубину. Но счастье не бывает полным. И через пять минут Серёжа сказал:
- Митьку бы еще сюда. И Димку...
- И Данилку. И всех наших, - поддержал Генка.
"И Наташу", - мысленно улыбнулся Серёжа.
- Может, когда-нибудь повезет чтобы все вместе... - добавил Кузнечик.
"Может, и правда повезет", - подумал Серёжа. Ведь и ему повезло.
Прямо как в сказке.
...В тот день, после шумного случая в троллейбусе, он проводил
мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. За билетом с дядей Витей
он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.
Виталий Александрович Вяткин - бывший дядя Витя - уехал в тот же
вечер. Он взял в кассе только один билет себе.
Серёжа не стал с ним прощаться. Из своей комнаты он слышал, как тетя
Галя сказала брату:
- Изверг ты. Ведь он же еще ребенок...
- Не ребенок, - сказал дядя Витя. - Он сумел выбрать себе путь.
Пускай и отвечает.
"Только не перед тобой", - подумал Серёжа.
Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И
тогда все узнал.
Он молча притянул к себе Серёжку, положил ему на голову большую
ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и
Серёжа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо,
решал, как же теперь быть.
И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно -
самым обыкновенным делом. У двери позвонили, и оказалось, что пришел
Саша.
Никогда раньше он не приходил к Серёже.
Конечно, в первый миг Серёжа удивился и встревожился: что-нибудь с
Генкой?
- Да все в порядке, - сказал Саша, поймав Серёжин взгляд. И обратился
к отцу: - Вы уж извините за поздний визит. Хотел сначала по телефону, да
