Три большие телекамеры смотрели на них темными выпуклыми стекла-
ми. На одной камере над объективом горела красная лампочка. Значит,
эта камера как раз и работает. Максим старался на нее не смотреть. У
него опять от волнения заныло внутри. Но тут он сообразил, что песня
о полете еще не сейчас. Есть время, чтобы собрать всю смелость.
Рядом с камерой, так, чтобы не попасть на экраны, встал Анатолий
Федорович. Опять бойко затопала к микрофону Светка Данилевская.
- Выступает хор "Крылышки"! Художественный руководитель и дири-
жер Анатолий Федорович Вершков.
Зрители захлопали, а хор смотрел на Анатолия Федоровича. Тот не-
заметно кивнул, поднял руку: внимание...
Сначала вместе, без солистов, спели "Кузнечика": как его слопала
лягушка. Потом Алик пел свои "Макароны". Это шуточная песня, как
один итальянец очень хочет похудеть, но ничего не может с собой по-
делать: больше всего на свете он любит вкусные макароны и, как уви-
дит, сразу на них набрасывается.
Алик пел здорово, смешно. Зрители долго хлопали и веселились. А
Максим понимал, что вот наступает и его минута. И даже ноги ослабе-
ли.
"А ну, прекрати,-сказал он себе строгим маминым голосом.- Прек-
рати сию же минуту. Изволь держать себя в руках!"
И это немножко помогло. Потом он увидел, как ему улыбнулся Ана-
толий Федорович, и эта улыбка тоже помогла. В самом деле, чего нерв-
ничать? На репетициях-то он пел нормально. А здесь что? Ребят не так
уж много, зал меньше, чем во дворце. Будто в комнате поешь. А про
камеры не надо думать, вот и все...
- "Песня о первом полете"! Солист Максим Рыбкин!
Ух ты, как стало тихо! Почему это? Или только так кажется? Ну
ладно...
Максим поднялся, сжал в кулаке болтик и храбро пошел к микрофо-
ну. Правда, по пути он зацепил ногой фанерный кубик, на котором си-
дела Пенкина, и чуть не потерял равновесие. Но не потерял. Никто и
не заметил, наверно, как он споткнулся.
Микрофон был похож на черную решетчатую грушу. Груша торчала на
блестящей палке-как раз на уровне Максимкиного подбородка. Максим не
стал подходить к микрофону вплотную: чего он будет прятаться за него
от камер? Анатолий Федорович кивнул ему: "Правильно".
Максим встал прямо-прямо и опустил руки. Не будет он руки дер-
жать за спиной, как Алик. Не о макаронах поет, а о летчиках... Инте-
ресно, правильно ли сидит на голове пилотка? Сейчас уже не прове-
ришь... Не сбиться бы... Главное, как запоют, сразу представить поле
и самолеты. Ну а как же иначе? Он сразу и представит. Небо, облака,
траву, легкие разноцветные аэропланы. И себя недалеко от машины с
серебристыми крыльями.
Зазвучал рояль. И вот уже началась песня. Но это еще не его, не
Максимкины, слова. Пока поет хор:
Над травами,
которые
Качает ветер ласковый,
Над кашкой и ромашками
Растет веселый гром:
С рассветом просыпается,
Под крыльями качается
Наш маленький
учебный
городской аэродром.
Пока еще сигнала нет
От строгого диспетчера,
Пока пилоты прячутся
От солнца под крылом,
Мальчишка в синей маечке.
Дежурным не замеченный.
В траве стоит, не двигаясь,
И взглядом просит он...
Максим для убедительности еще крепче сжал болтик. Глянул поверх
голов зрителей. Прожекторы светили в глаза и грели, как летнее солн-
це. Максим слегка прищурился и запел:
Товарищ летчик!
Ну что вам стоит?
Я жду уже три недели...
Ведь это совсем-совсем простое
Для вас, для летчиков, дело.
Мне очень надо подняться в небо -
Я летчиком тоже хочу быть,
А в небе ни разу, ни разу не был...
Возьмите,
сделайте чудо!
Он пел, и ему уже казалось, что он в самом деле просит летчиков,
чтобы взяли в полет. И если будет просить очень убедительно, изо
всех сил, тогда, может быть, и в самом деле случится чудо.
Ведь я не прошусь ни в тайгу,
ни на полюс,
Ни в жаркие страны далекие.
Мне лишь на минуту взлететь над полем...
Возьмите!
Я очень легкий!
И потом, как последний, отчаянный довод:
Ведь я ничуть не боюсь высоты,
Я прыгал два раза с крыши!..
И тихо. На секунду тихо. И каждый раз, когда Максим кончал на
этих словах, он чуточку боялся: возьмут? Он знал, что возьмут, и все
равно с напряжением ждал, когда хор совсем развеет тревогу. И хор
закончил песню:
Рванули на клочья
воздух
винты,
Прижались от ветра трава и кусты:
Машина с мальчишкой рванулась -
все выше!
Выше!
Выше...
Выше...
Песня затихла постепенно и плавно, как затихает звон мотора,
когда самолет уходит к горизонту.
И стала нарастать тишина. Какая-то удивительно плотная тишина и
очень долгая. Что же это? Так и будет? А что теперь делать?
И вдруг кто-то хлопнул. И еще! И сразу рванулась, понеслась
трескучая река аплодисментов, и Максим в первую секунду испугалсяда-
же больше, чем тишины. Не так уж много народа, откуда же столько шу-
ма? Хлопают, хлопают. Кто-то даже крикнул: "Молодцы!" Как в хоккее.
Максим растерянно оглянулся на хор. Ребята стояли и тоже хлопали.
Подошел и встал рядом с Максимом Анатолий Федорович. Взял Максима за
плечо. Максим глянул на него удивленно и вопросительно. Алексей Фе-
дорович улыбнулся ему мельком, потом стал смотреть в зал и несколько
раз поклонился. Быстрыми шагами подошла красивая женщина в пушистом
свитере - та, что открывала концерт. Нагнулась сбоку над Максимом.
- Тебя зовут Максим? Поздравляю, Максим, ты хорошо пел. - И,
выпрямившись, спросила:- Верно, ребята?
Аплодисменты опять налетели, как шумный ветер. А когда приутих-
ли, она спросила:
- Тебе нравится петь?
- Ага...- сказал он сипловато от смущения. И поправился: - Да,
нравится.
- Ты, наверно, не первый раз выступаешь на концерте?
- Первый... То есть солистом первый. И по телевизору...
- Ну, тем более поздравляю. Удачное начало... Ты кем хочешь
быть, Максим?
Он беспомощно глянул на Анатолия Федоровича. Но тот ободряюще
улыбался: "Держись".
- Я не знаю, - почти шепотом сказал .Максим.
- Но все-таки! Может быть, летчиком?
- Может быть,- согласился Максим. Но обманывать не хотелось, и
он опять повторил: - Не знаю... Правда, не знаю. Я еще не решил...
Кажется, это был неудачный ответ. А что сказать? Максим свел
брови и досадливо потер лоб кулаком. Зрители засмеялись. Максим пос-
пешно опустил руки. Женщина в свитере тоже смеялась.
- Ничего, Максим, время еще есть, успеешь решить... А что у тебя
в кулаке?
- Это так, болтик, - растерянно объяснил Максим и раскрыл ладош-
ку.
- Интересно. А зачем он тебе?
Долго было про все рассказывать. Максим набрался храбрости,
улыбнулся и сказал:
- Для крепкости...
"Ведь я ничуть не боюсь высоты..."
Лето вначале кажется сказкой. Потом привыкаешь, но первые дни -
радость и праздник. А самый первый летний день-настоящее чудо.
Все - чудо! Запах короткого дождика, который вымыл асфальт (хотя
дождя не было, а проехала поливальная машина). Стайка желтых бабочек
над газоном. Согретый воздух, обнимающий со всех сторон, отвесные
лучи, которые греют плечи сквозь тоненький жилет и рубашку. И чудес-
ная легкость: нет на тебе ни пальто, ни тесной куртки с кусачим во-
ротником. Скачешь и словно купаешься в солнечном воздухе. А если
разбежаться и посильнее ударить подошвами об асфальт, можно подско-
чить и полететь к облакам, похожим на большие белые парашюты.
Тепло, тепло, тепло... Даже не верится, что утром царапал ноги и
шею колючий холодок. Те, кто пришли на студию одетыми, теперь тащили
свое имущество под мышками. Только Алик Тигрицкий натянул свитер -
он берег свой голос от малейшего дуновения.
"Крылышки" разлетались от проходной во все стороны - по своим
улицам, домам, школам.
Максима догнала Маргарита Пенкина.
- Рыбкин, ты можешь стать гордостью ансамбля, если будешь рабо-
тать над собой,- внушительно сказала Ритка.- И если не станешь заз-
наваться.
Максим досадливо вздохнул и ускакал вперед-чтобы не портить
настроения. Ненормальная какая-то! Разве он хоть чуточку зазнается?
Просто радуется, что все хорошо получилось. И все ребята радовались:
песня-то общая. Вон, левое плечо все еще гудит-это Вовка Семенов по-
дошел, сказал: "Молоток!" - и трахнул с размаху ладонью. Дружески,
конечно, однако крепко.
А на щеке, наверное, до сих пор красный кружок с четырьмя бугор-
ками - след от пуговицы. Это Алексей Федорович прижал Максима к пид-
жаку. Изо всех сил прижал и сказал:
- Молодчина, Максимушка, спасибо тебе.
А за что ему спасибо? Это всем на свете спасибо, что так здорово
было. Алексею Федоровичу - за то, что учил и не сердился, когда Мак-
сим путался в нотах (если честно, то и сейчас путается, но, говорят,
слух выручает). Мальчику-музыканту - за "слона", за сверкающие мед-
ные тарелки и боевой марш "Морской король". Алику-за то, что не оби-
делся. Вовке - за приятельский тумак. Женщине-диктору - за хорошие
слова. И всем - кто слушал и хлопал... Летнему дню спасибо за тепло
и радость. И мастеру, который сшил вишневую форму - такую, что в ней
легко и песни петь, и по солнышку шагать вприпрыжку, и красивым
быть: прохожие поглядывают и улыбаются... И крепкому железному бол-
тику спасибо.
Максим шагал, радовался, перебрасывал болтик из ладони в ладонь.
И вдруг подумал: а куда идти?
В школу рановато. Если поспешить, можно заскочить домой, узнать,
понравилась ли передача. Но это будет неинтересный, торопливый раз-
говор. Во-первых, мама засадит обедать, а есть совсем не хочется.
Во-вторых, скажет, чтобы переодевался. Нечего, мол, казенную одежду
трепать. Но в школьных штанах и куртке он заживо сварится-вон какое
солнце! А новенькую пионерскую форму трогать нельзя: она приготовле-
на к послезавтрашнему сбору.
Да, по правде говоря, не только в этом дело. Просто хочется Мак-
симу быть таким, как на выступлении. И не хвастовство это вовсе. Ну,
может быть, только чуть-чуть... Просто он чувствует, что, если сни-
мет форму "Крылышек", потеряет частичку радости. А зачем?
Нет, лучше уж сразу в школу. А чтобы не прийти слишком рано,
можно попетлять по, незнакомым улицам. На каждой улице - лето. И на
каждой - что-то неизвестное. И все надо узнать. Ведь это теперь его,
Максимкин, город.
Максим прикинул примерное направление к школе, перешел дорогу и
свернул за угол.
Улица называлась Восточная и была тихая. Дома-разные: деревянные
и каменные. Некоторые одноэтажные, а чаще по два и три этажа. Но все
старые. И тротуары старые - не асфальтовые, а из стертых гранитных
плит. В трещинах пробилась яркая травка и желтели одуванчики. Максим
шагал, стараясь не наступать на них. В одном месте плиты были выво-
рочены, и улицу пересекала глубокая траншея. Видимо, водопроводчики
меняли здесь трубы. Но сегодня была суббота, и никто не работал. Че-
рез траншею перекинут был мостик из досочек. Но это - на другой сто-
роне улицы. Там у чугунных узорчатых ворот стояли две девчонки- на-
верно, класса из пятого - и поглядывали на Максима.
Максим посмотрел за траншею, и внутри у него слегка захолодело.
