Проза - Крапивин Влад.

Болтик

                                                  Владислав Крапивин


                               БОЛТИК

                               Повесть



                          Вишневая пилотка

    - Чудовищный кошмар,  а не ребенок, - безнадежно сказала мама.Ты
доведешь меня до сердечного приступа, а сам простудишься насмерть.
    "Чудовищный кошмар",  третьеклассник Максим Рыбкин, пыхтел рядом
с дверью, у полки с обувью. Он застегивал новые сандалии.
    Старший брат,  девятиклассник Андрей, крутился у большого зерка-
ла: расчесывал маминым гребнем отросшую гриву. Он успокоил:
    - Если простудится, то, может, не насмерть. Может, похлюпает но-
сом, почихает и выживет.
    - Сумасшедший дом, а не семья, - сказала мама. - Одного не заго-
нишь в парикмахерскую,  другой делает все, чтобы схватить воспаление
легких... Игорь! Скажи хоть что-нибудь!
    Папа высунулся из комнаты.  В одной руке он держал  отвертку,  в
другой электробритву.  От бритвы едко пахло горелой изоляцией. Поло-
вина папиного лица была блестящая и гладкая. На другой половине иск-
рилась  от коридорной лампочки светлая щетина.  Папа захотел узнать,
что случилось.
    Что случилось? Их ненаглядный сын хочет уйти из дома раздетым. А
на улице всего семь градусов!
    Максим наконец справился с застежками и распрямился.
    - Семь было в шесть часов. А сейчас уже согрелось.
    - Ты хочешь моей погибели, - грустно сказала мама.
    - Максим,  - внушительно произнес папа, - ты - будущий мужчина и
должен уступать женщинам в споре.
    - Но если я уступлю,  на кого я стану похож?? Вся форма изомнёт-
ся, и я буду как из пасти бегемота вынутый?
    - Ах,  как изящно? Сын интеллигентных родителей?.. Игорь, почему
ты улыбаешься?  Между прочим, когда среди родителей нет согласия, из
детей вырастают правонарушители.
    - Выходит,  я почти готовый правонарушитель, - жизнерадостно за-
метил старший брат Андрей.
    - По крайней мере, внешне, - сказала мама. - Длинноволосый ганг-
стер из Чикаго.
    - Пожалуй, что-то есть, - снисходительно согласился Андрей.
    - Оставь в покое мой гребень,  велела мама и снова повернулась к
Максиму:  -  Я  уверена,  что все дети придут на студию в пальто или
куртках.
    - Не придут. А если придут, им не так важно. Они в ряду стоят, и
незаметно,  если помятые.  А я впереди, у самого... ми... крофона...
    Последние слова  Максим  произнес  угасшим  голосом.  Потому что
взглянул на брата.
    Андрей стоял  к  Максиму  спиной,  но  его отражение смотрело на
младшего братца ехидно и выразительно.
    Сейчас скажет:  "Оставьте  в  покое  нашего солиста!  Ему нельзя
нервничать,  а то он в самый важный момент вместо ноты "Си"  возьмет
ноту "до".
    Ух, слава богу, не сказал. Только хмыкнул. Максим торопливо объ-
яснил родителям:
    - Сами же станете говорить,  что неряха, если увидите на экране,
что я мятый.
    - Не лишено логики, - заметил папа.
    - А ну вас, - сказала мама. - Пусть идет хоть голый. Не ребенок,
а варвар.
    Андрей наконец убрался от зеркала, и Максим скользнул на его место.
    Какой же он варвар?  Варвары косматые,  немытые, страшные, вроде
разбойников.  А он вполне симпатичный человек. Вообще симпатичный, а
в новой форме - особенно.
    Форма темно-красная,  а точнее - вишневого цвета,  жилетик с ла-
тунными пуговками - тугой в поясе и свободный в плечах  -  оставляет
открытыми белые рукава и воротник рубашки. Легонькие штаны отглажены
так, что торчат вперед складками, словно два топорика (а ноги у Мак-
симки - как тонкие длинные рукоятки у этих топориков - еще незагоре-
лые,  светлые, будто свежеоструганное дерево). На ногах красные сан-
далии.  И носочки тоже красные.  Форму недавно выдали в ансамбле,  а
обувь купила мама.  Потому что Максим будет стоять впереди  хора,  и
все на нем должно выглядеть как с иголочки.
    Все пока так и выглядит.  А лучше всего пилотка.  Тоже вишневая,
из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми сереб-
ром крылышками на левой стороне.  Потому что младший хор в  ансамбле
называется "Крылышки".
    А все вместе-два хора, два оркестра и танцевальная группаназыва-
ется так длинно, что сразу и не запомнишь: "Детский музыкально-хоре-
ографический ансамбль Дворца культуры имени Чкалова".
    Дворец построен  для летчиков.  Говорят,  когда-то в этом районе
был главный аэродром. Потом появились реактивные лайнеры, летное по-
ле  стало  тесным,  и аэропорт перенесли далеко за город.  На старом
месте сохранилась только площадка для маленьких аэропланов и  верто-
летов.
    Но управление областного Аэрофлота тоже осталось здесь . А неда-
леко от управления - и Дворец культуры.
    Максимкин отец - не летчик,  он инженер на "Строймаше". А мама -
завуч в художественном училище.  Ну и что?  В ансамбле занимаются не
только дети летчиков. Где их столько наберешь? Просто приходят ребя-
та,  которые живут не очень далеко.  А Максим даже и не сам пришел в
ансамбль.  В марте на уроке пения услыхал его суровый на вид дядя  с
рыжими  клочкастыми бровями (все думали,  что это инспектор гороно).
Услыхал и грозно сказал после урока:
    - А ну, голубчик, пошли со мной. Немедленно.
    Максим охотно пошел, потому что сурового дядю он ничуть не испу-
гался, а после пения ожидался диктант.
    Они пришли во Дворец культуры,  в  большую  комнату,  где  стоял
трехногий сверкающий рояль. Его поднятая крышка напоминала косой ки-
товый плавник, а клавиши - пасть кашалота. Дядя с клочкастыми бровя-
ми начал давить на клавиши и требовать,  чтобы Максим голосом повто-
рял их музыку.  Это было совсем не трудно, и Максим повторял, только
тихо,  потому что стеснялся. Потом дядя стал играть песенку про куз-
нечика, которого сожрала бессовестная лягушка - эту песню все знают.
И Максим должен был петь.  Наверно, у него не очень получилось. Дядя
вдруг оборвал игру,  поставил Максима между колен и сказал не серди-
то, а как-то жалобно:
    - Дружище,  не смущайся, пожалуйста. Очень прошу. Ты ведь можешь
петь. Ты ведь, если откровенно говорить, любишь петь.
    Максим слегка осмелел и тихонько сказал:ведь,  если  откровенно
говорить, любишь петь. Максим слегка осмелел и тихонько сказал:
    - Ага.
    - Дома,  когда ты один,  ты наверняка поешь. Я в этом совершенно
уверен.
    Максим осмелел еще больше и ответил:
    - Смотря что... Дядя стремительно обрадовался:
    - И прекрасно! Здорово? А что ты хочешь? Что любишь? Давай!
    Максим вспомнил,  что после диктанта еще природоведение, которое
он совершенно случайно не выучил. И спросил:
    - А можно с гитарой? Я с роялем не могу как-то...
    Дядя сорвался  с круглой табуретки,  умчался из комнаты и тут же
вернулся с блестящей гитарой.
    - Что будем? Давай...
    - Я названия не знаю...
    - Ладно, посмотрим. Ты начинай, я подыграю.
    Начал Максим,  наверное, не очень здорово:

          Приглушенно тлеют огни,
          И лагерь наш в сумраке тонет...

    Но голос его догнала гитара,  и стало легче. И песня была такая,
что если уж запел, то надо петь как следует. Потому что сразу кажет-
ся, что кругом опасность и скоро - в атаку.

          В кустах не расседланы кони,
          И песня в ночи не звенит...

    Дальше Максим и сам не знал, как пел. Но, видимо, голос его зву-
чал чисто  и тревожно,  потому что слова в песне были тревожно-звон-
кие:
          Средь тонкой ночной тишины
          Не дремлют повстанцев дружины.
          И как нервы, стальные пружины
          В ружейных замках взведены...

    Когда песня кончилась, дядя отложил гитару и задумчиво сказал:
    - Д-да, любопытно... Это откуда такое произведение?
    - У брата слышал.
    - Он тоже поет? - быстро спросил дядя.
    - Да нет, у него на магнитофоне...
    - Ну ладно.  Максим Рыбкин. Меня зовут Анатолий Федорович, я ру-
ководитель ребячьего хора.  И ты,  дружище, от меня не сбегай, пожа-
луйста.
    Максим не сбежал.  Зачем?  По крайней мере можно  было  петь  не
стесняясь. Не то что дома, где мог услышать и начать дразниться Анд-
рей.  Правда, не все песни нравились, но что поделаешь? Так не быва-
ет, чтобы все на свете нравилось. Зато одна песня, про первый полет,
была для Максима самая лучшая.
    С этой  песней  он и будет выступать сегодня на телевидении,  на
концерте, посвященном Дню пионерии.
    Хорошо, что с этой песней?  Пускай мама с папой не летчики, пус-
кай он сам не летал еще ни разу, даже пассажиром, но раз он поет про
летчиков,  значит,  хоть какое-то,  хоть самое маленькое отношение к
ним имеет. Значит, пилотку с крылышками носит не зря. Вот так!
    Максим посильнее  сдвинул  пилотку на левый бок и еще раз с удо-
вольствием оглядел себя в зеркале.
    Конечно, хорошо,  если  бы уши были чуть поменьше и не торчали в
стороны.  И если бы вместо белобрысой коротенькой прически была тем-
ная и волнистая - не такая длинная,  как у Андрея,  но вроде. И если
бы губы оказались потоньше,  а нос попрямее и с мужественной горбин-
кой, как у папы. Но нет так нет. В общем-то. Максим и так неплох.
    Что ни говорите,  а внешность для человека - важная вещь. Именно
из-за внешности Максим попал в солисты.  Конечно, ему это не говори-
ли,  но он догадался. Он случайно слышал после репетиции, как поспо-
рили  Анатолий Федорович и начальница всего ансамбля Алевтина Эдуар-
довна.
    Анатолий Федорович  только  с виду грозный был,  а на самом деле
очень добрый. Он на ребят никогда не кричал, даже если баловались на
репетициях.  Но в тот раз,  с Алевтиной Эдуардовной, он разговаривал
сердито. Они поссорились из-за Алика Тигрицкого.
    - Пожалейте  ребенка!- возмущался Анатолий Федорович.  - Вы нас-
лаждаетесь его голосом,  как конфеткой, а весь хор сбивается и начи-
нает хихикать,  когда Алик поет:  "Товарищ летчик,  возьмите меня, я
очень легкий"!
    Это была правда.  Хихикали.  И Максим опять едва не засмеялся за
кулисами.  Потому что в самом деле - когда Алик, по прозвищу Шеф-по-
вар, со своим круглым, как тугой мешок, животом и похожими на подуш-
ки коленями выходит к микрофону, под ним поскрипывает сцена.
    - Но,  дорогой  Анатолий  Федорович,- ласковым голосом возражала
Алевтина Эдуардовна, - ведь у вас хор, а не балет. Прежде всего сле-
дует думать о звучании...
    - Об искусстве надо думать!  - почти зарычал Анатолий Федорович.
- Целиком об искусстве! Когда посреди серьезной песни в зале начнет-
ся хохот,  какое к черту звучание! И каково будет самому Тигрицкому?
Нет уж,  пускай поет о макаронах - там все на месте:  и внешность, и
голос, и содержание.
    - Но как же песня о полете? Ведь мы все-таки чкаловцы!
    - Будет вам песня! В хоре не один Алик с голосом...
    Через день  Анатолий Федорович оставил Максима после репетиции и
осторожно спросил:
    - Максимушка... Потянешь "Первый полет"?
    Конечно, он знал,  что эта песня Максиму больше  всех  нравится.
Максим оробел и застеснялся. Шепотом сказал:
    - Не знаю... И на концерте?
    - Там видно будет. Попробуем?
    Первый раз получилось неважно.  Потому что подошла Алевтина Эду-
ардовна  и,  поджав  губы,  смотрела на Анатолия Федоровича.  Максим
сбился...
    - Ну  ничего,- грустно сказал Анатолий Федорович.- Ничего,  Рыб-
кин.  Потом еще...  Попытаемся.
    Максиму стало жаль его. И он немного рассердился. И сказал:
    - А можно еще раз?
    Анатолий Федорович торопливо поднял крышку рояля.
    - Еще? Ты хочешь?
    Максим кивнул и зажмурился.  И представил,  как ветер качает ро-
машки на краю летного поля. И какие пушистые белые облака бывают над
аэродромом,  когда раннее утро... Он так это здорово представил, что
пропустил начало.
    - Ой, простите. Можно снова?
    И опять пошло вступление:

            Над травами,
                        которые
            Качает ветер ласковый,
            Над кашкой и ромашками
            Растет веселый гром...

    Это просыпаются разноцветные спортивные самолеты.  Летчики прок-
ручивают моторы.  А на краю аэродрома собираются мальчишки - те, кто
очень хочет в небо.  Те, кто часто летает во сне.
    Максиму почти  каждую  ночь снится,  что он летает...
    Он кончил петь и опять испугался.  Не получилось?
    Анатолий Федорович улыбался. Он посмотрел на Алевтину Эдуардовну
и сказал:
    - Э?
    Посмотрел на Максима и сказал:
    - Э!  И показал большой палец, хотя это, наверно, было непедаго-
гично.


    Конечно, голос у Алика гораздо лучше,  чем у Максима, тут и спо-
рить смешно. И умения у него больше. И фамилия Тигрицкий для солиста
годится больше,  чем Рыбкин. Но полет есть полет, если даже он не на
самом деле,  а в песне.  Что поделаешь,  если Алик весит килограммов
пятьдесят, а Максим в два раза меньше!
    И наверное,  не только в этом дело.  Максиму кажется,  что Алику
все  равно,  какую  песню петь.  Он про макароны и про летчиков поет
одинаково. Наверно, Алику никогда не снится по ночам, что он летает.
Недаром  Алик  совсем равнодушно отнесся к новой форме с серебряными
крылышками на пилотке.
    А форма что надо!  Младшему хору завидовали даже старшие ребята.
Конечно, не те большущие парни, которые поют басами, а кто перешел в
большой  хор  недавно.  Завидовали,  хотя получили голубые костюмы с
модными пиджаками и расклешенными брюками.  Еще бы! Таких пилоток им
не дали.
    Но конечно,  одна пилотка,  без формы, выглядит не так хорошо. А
мама этого не понимает.
    - Надень хотя бы легкую курточку.
    Братец Андрей глянул ехидно и выжидательно.  Сейчас скажет:  "Ну
что ты,  мама! Какая курточка? Надо, чтобы все блестело. Представля-
ешь,  идет наш артист по городу,  а прохожие оглядываются: ах, не из
тех ли это мальчиков,  которые только что выступали  по  телевизору?
Ах, не он ли пел самую главную песню? Подумайте, какой молодец!"
    И самое ужасное,  что он будет прав.  Потому что есть  у  Андрея
скверная способность: он видит младшего брата насквозь.
    - Ну что ты,  мама!  - начал Андрей, и Максим съежился в душе. -
Какая курточка... На улице уже сплошное лето. Пускай закаляется.
    Нет, временами брат бывает  вполне  порядочным  человеком.  Мама
сказала,  что  все  это скоро кончится ее гибелью,  и велела Максиму
убираться.
    - И  не опаздывай к обеду.  Пусть хоть в субботу семья пообедает
вся вместе, по-человечески.
    - Мам,  ну как "не опаздывай"! Концерт кончится в час, а в школу
- к половине второго. Мне только-только добежать.
    - Здрасте, моя радость! Почему же ты пошел без портфеля?
    - А у нас не будет уроков. Будет экскурсия в парк.
    - Представляю, как ты отделаешь в парке свой мундир... Не забудь
пообедать в буфете.
    - Ага... Ой, а деньги?
    - Растяпа. Забыл?
    - Да не забыл. Просто вчера кончились. Больше нет.
    - Нет мелочи? А карманы звенят!
    Мама отправилась  в комнату и вернулась с Максимкиными школьными
штанами и курткой. Тряхнула. Послышалось бряканье.
    - Это же не деньги,  - торопливо сказал Максим.  - Это так...  Я
вытащить не успел.
    И он  поскорее начал вынимать из карманов то,  что звякало:  две
гайки,  связанные веревочкой,  желтый латунный ключ, фотокассету без
крышки, старинный пятак и сломанную запонку.
    - У всех дети как дети,  а у меня Плюшкин,  - печально  сообщила
мама.- Убирай немедленно свои сокровища.
    - Уберу, уберу.
    Рядом с полкой для обуви стоял картонный ящик. Там по отделениям
были разложены у Максима всякие вещи,  из-за которых  мама  называла
Максима Плюшкиным.
    Вообще-то Плюшкин - это жадина-помещик из книжки "Мертвые души",
которую Максим не читал, только по телевизору видел такую пьесу. Бы-
ло не очень интересно, однако он специально смотрел, чтобы выяснить,
похож ли на Плюшкина.
    Нет, Максим - не Плюшкин.  Тот был сумасшедший скупердяй, а Мак-
сим просто жалеет брошенные вещи.
    Вот, скажем,  совсем небольшая вещь:  значок с буквой "Д" и фут-
больным мячом - "Динамо".  Кто-то старался,  делал его,  а потом он,
наверно,  висел на груди у болельщика.  А затем - раз! - оказался на
тротуаре:  булавка отвалилась.  Думаете, не обидно? Кто бы его пожа-
лел,  если не Максим? А булавку еще можно приделать, и значок приго-
дится кому-нибудь.
    Или вот:  граненая пробка от графина.  Конечно,  графин для  нее
сразу не подберешь,  но можно пробку привязать и вертеть. И смотреть
сквозь нее.  Все вокруг делается расплывчатым, танцующим, а от стек-
лянных граней разлетаются, как бабочки, разноцветные пятнышки.
    Плюшкин никому ничего не давал,  а Максиму не  жалко.  Если  вам
что-то надо-пожалуйста! И эту пробку, и значок, и подшипник, и коле-
са от игрушечного грузовичка,  и голубую пепельницу  с  трещиной,  и
пластмассового солдатика,  и мотки проволоки...  Лишь бы для пользы.
Лишь бы все были довольны: и вещи, и люди.
    - Оставь в покое свой утиль и слушай меня,- сказала мама. - Мел-
ких денег у меня нет.  Возьми пять рублей и не вздумай потерять сда-
чу.
    - Когда я терял?- слегка обиделся Максим.
    - Хорошо,  хоть этого за тобой не водится.  Но кто знает... Куда
ты их положишь?
    На форме  был только один карманчик - нагрудный.  Плоский и тес-
ный.  Мама затолкала в него свернутую  пятирублевую  бумажку  и  два
троллейбусных билетика.
    - Смотри не вытряхни. А платок куда денешь?
    - Зачем он мне? Мам, я побегу!
    Мама улыбнулась,  взяла Максима за уши,  притянула и чмокнула  в
нос.
    - Беги. Желаю удачи.
    - Ни пуха ни пера!- крикнул из комнаты папа.
    - Жми, старик,- сказал братец Андрей.


                   Про веселье, страх и смелость

    Иногда кажется человеку,  что внутри у него тугие струны и звон-
кие пружинки.  Это если за окнами утро, золотое от солнца и синее от
неба.  И если впереди праздник.  И сам ты - ловкий, быстрый и краси-
выйлегко .скачешь вниз по лестнице с третьего этажа.  Летит за тобой
по ступеням пулеметный стук:  тра-та-та-та-та!  Вот сейчас,  сейчас,
через полсекунды отскочит от удара ладонями дверь подъезда и кинутся
тебе навстречу весенние улицы!
    Ура!
    Ой, нет...
    Ура-то ура, а мама, кажется, была права. Вернуться, что ли?
    Но когда взят такой разгон, возвращаться невозможно. Да и приме-
та плохая: удачи не будет. А Максиму сегодня удача нужна до зарезу!
    Он обнял себя за плечи,  постоял посреди двора, встряхнулся. По-
дышал на ладошки,  потер ими ноги,  на которых высыпали мелкие пупы-
рышки.  Ничего, это с непривычки. Он же не старая бабушка, чтобы ку-
таться и дрожать.  К тому же на улице,  на солнечной стороне, будет,
наверно, теплее. Вперед!
    И правда,  на солнышке было не так холодно.  Раз-два, раз-два! И
скоро Максим перестал вздрагивать.  Он уже не прыгал, а просто бойко
шагал, стараясь обходить пушистые тени подстриженных "под шарик" то-
полей.
    На тополях висели длинные зеленые сережки с  мелкими  семечками.
Потом  из  семечек полезет щекочущий пух и разлетится по городу.  Но
это еще не сегодня,  а когда совсем вырастут листья.  А пока  листья
маленькие,  острые. Листиковый детский сад. Даже издалека видно, ка-
кие они клейкие и свежие.
    На асфальте  валялись  желтые кожурки от лопнувших тополиных по-
чек,  похожие на раскрытые клювики.  Они тоже липкие.  Приклеились к
новым  Максимкиным подошвам.  От этого сандалии перестали щелкать по
тротуару.  Но все равно Максим старался ступать твердо.  И прохожие,
кажется,  с удовольствием оглядывались на такого смелого закаленного
мальчика в необыкновенной форме...
    Улица шла под горку. Большие здания кончились, и начинался квар-
тал с деревянными старыми домами. А там...
    А там  -  чтоб он провалился!  - на вторых от угла воротах сидел
Витька Транзя (сокращенная кличка от прозвища Транзистор). Что-то он
там приколачивал - кажется, вертушку.
    Да не важно,  что он приколачивал, а важно, что сидел и погляды-
вал по сторонам.  И пройти незамеченным не было никакой возможности.
    Максим сбавил шаги,  сердито вздохнул и... свернул направо.
    Конечно, это не очень храбрый поступок. Ну, а что делать? Подлый
Транзя обязательно прискребётся. Если бы Максим шел в обычном костю-
ме - тогда еще неизвестно.  Может быть,  Транзя и поленился бы спус-
каться с ворот.  А увидев  Максимкину  вишневую  форму,  обязательно
спрыгнет и загородит дорогу.
    "Ах ты моя Рыбачка, ах крохотулечка! Какой красавчик! Какая кур-
точка,  какие штанишки,  какие пуговки... А ну стой, когда старшие с
тобой беседуют!  Вот так...  Ах,  какая  пилоточка!.  Дай-ка  приме-
рить..."
    И что? Спорить? Бесполезно. Убегать? Стыдно. Стоять и ждать? Пи-
лотку заберет, и неизвестно, что дальше. Может быть, и отдаст, а мо-
жет быть,  на крышу забросит.  Да и самого Максима ловкой  Подножкой
кинет  в пыль и покатает.  А потом сам же поднимет,  будет чистить и
"жалеть": "Ах мой бедненький, упал нечаянно..."
    У, Транзя  ехидная...  Чтоб  тебя с ворот сбросило!..  Всегда ко
всем,  кто слабее,  привязывается,  а к Максиму чаще всех.  Подойдет
сзади незаметно, одной ладонью рот зажмет, а другой давай волосы вы-
дирать на затылке.  Намотает на ноготь - и дерг!  А потом ладонью по
шеетрах! Катись, мол... И так всюду: и на улице, и в школе.
    Максим представил Транзину улыбочку - тонкую и длинную. А глаза,
несмотря на улыбку,  скучные какие-то. На губе болячка, а лицо будто
серой пылью присыпано.  Это, наверно, от курения. Транзя каждый день
в  туалете курит со старшеклассниками.  Все про такое дело знают,  и
ничего ему все равно не бывает. Что с таким сделаешь, если привяжет-
ся?  Что?  Вообще-то Максим знал - что.  Не такой уж Транзя сильный,
ростом лишь чуточку  выше  Максима...  Но  нужна  смелость,  а  Мак-
сим-трус.
    Никто из людей, пожалуй, не знал про это. Но сам Максим про себя
знал,  что трус.  Себя-то не обманешь.  Иногда только забыть про это
можно,  а потом опять- испугаешься чего-нибудь,  и на душе кисло.  А
делать  нечего.  Все равно жить надо,  раз уж такой уродился.  Трусы
ведь тоже люди.  А жизнь у них нелегкая: трус должен все делать, как
нормальные люди, да еще заботиться, чтобы никто не узнал про его бо-
язливость.
    Правда, есть надежда,  что трусость пройдет.  Ведь меняются же у
людей с возрастом характеры.  Может,  и у Максима  изменится.  Может
быть,  даже скоро. И тогда Транзя не обрадуется. Максим и сегодня не
так уж и боялся.  Он,  может, и не свернул бы в переулок, если бы не
новая форма.
    В конце концов,  у него скоро важное выступление.  Не  может  он
из-за какого-то Витьки Транзистора портить себе нервы. Не имеет пра-
ва. У него должно быть веселое настроение... Тем более, что утро та-
кое хорошее.  Небо отражается в стеклах, как в темной воде, а солнце
отлетает от них горячими вспышками. И надо шагать!
    Теперь, кажется,  налево  нужно повернуть,  чтобы потом выйти на
улицу Титова, где троллейбусы.
    Максим повернул и оказался в переулке,  где не бывал ни разу. Не
удивляйтесь.  Он приехал в этот город недавно,  после  зимних  кани-
кул.
    Раньше Максим жил в новом городе, который вырос вместе с большим
заводом.  Дома  там  были  многоэтажные и в общем-то похожие друг на
друга. Улицы прямые, без хитрых поворотов и закоулков. Максиму каза-
лось  тогда,  что все города такие.  А приехал сюда и увидел замеча-
тельную пестроту.  Корпуса в двенадцать этажей поднимались над  бре-
венчатыми домиками и старинными зданиями из красного кирпича. К этим
зданиям лепилось железное кружево балконов. Улица Гоголя мимо нового
гастронома  и детского сада вдруг выводила к высокой церкви с башня-
ми,  куполами и узкими окнами.  Правда, в церкви теперь никто не мо-
лился, а работала контора "Кинопрокат", но все равно интересно.
    Максиму иногда казалось,  что в этом городе полным-полно  всяких
тайн и кладов. И в самом деле, в газете один раз напечатали, что ра-
бочие ломали старый дом и нашли в стене жестяную  банку  с  золотыми
монетами.  Какой-то  купец  в  давние времена запрятал.  Но монеты -
ерунда.  Наверно,  можно и оружие найти, которое с гражданской войны
осталось! На  чердаках  этих  старых домов может все что угодно ока-
заться.  Вот бы отыскать маузер или шашку!  В музей можно отдать  на
почетное  место.  Но не сразу,  конечно,  а сперва поиграть.  Витька
Транзя тогда ходил бы тихий, как мышка.
    Жаль, что  Максим  живет в новом пятиэтажном доме,  а не в таком
вот маленьком и старинном, как этот, где плотники чинят ворота.
    Ворота были красивые,  большие. На потемневших створках деревян-
ный узор,  похожий на солнышко.  Но уж слишком они покосились. И на-
верно, поэтому хозяева решили заменить столбы.
    Двое мужчин тюкали топорами, вытесывали из соснового бревна бал-
ку.
    Максим остановился. Очень здорово блестело отесанное дерево! Как
слиток золота. И щепки отлетали тоже золотые. Одна - длинная и широ-
кая - шлепнулась на траву недалеко от Максима.
    Максим смело  шагнул  поближе.  Плотники  не  Витька Транзистор,
драться не будут.
    - Дяденьки, можно, я возьму щепку?
    Плотники распрямились.  Один был молодой и хмурый. Он, не выпус-
кая топора, достал пачку "Беломора", щелчком выбил папиросу, вытянул
ее губами.  Стал нашаривать спички.  Другой бросил топор и глянул на
Максима.  Он был старый, с серебристой щетиной на худом подбородке и
вокруг впалого рта. А глаза - синие-синие.
    - Ух ты сверчок!  - сказал старый дядька, будто очень обрадовал-
ся. И заулыбался. Стали видны редкие прокуренные зубы. - Щепку тебе?
А чего ж,  бери,  коли надо,  хоть все. Тебе зачем? На растопку, что
ль?
    - Да нет. Как сабля,- объяснил Максим и помахал рукой.
    - Ну бери, бери саблю, воюй, чапаевец!
    - Спасибо.
    И Максим зашагал,  оглядываясь иногда на хорошего старика. Плот-
ники  опять стучали по балке,  но старший один раз придержал топор и
посмотрел вслед Максиму.
    А щепка была замечательная. С крепким сосновым запахом, с медны-
ми чешуйками коры на одном боку и свежим срезом  на  другом.  Максим
шагал,  хлопал  себя  этим срезом по коленкам,  и крошечные капельки
смолы на миг прилипали к коже.
    Узенький тротуар  повел  мимо низкого забора из некрашеных реек.
Здесь выросли уже довольно крупные лопухи.  А из лопухов поднимались
пыльные стебли прошлогоднего репейника. Большие, выше Максимки.
    Максим жалел живые растения,  но репейник-то  был  сухой.  Самый
подходящий,  чтобы  испробовать саблю.  Максим красиво развернулся и
рубанул.  Ж-жих!  Но толстые стебли оказались  словно  из  проволоки
сплетенные.  Верхушки только вздрагивали,  а не падали.  Рраз, раз!
Острые края щепки уже затупились,  а упрямый репейник  стоял,  будто
смеялся...толстые  стебли оказались словно из проволоки сплетенные.
Верхушки только вздрагивали,  а не падали.  Р-раз,  раз! Острые края
щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся...
    - Чего тут расхулиганился? А ну иди отсюдова!
    Это над забором появилась женская голова.  Наверно, хозяйки ого-
рода.  Максим увидел тюрбан волос, обмотанный розовой косынкой, мел-
кие сережки и злющие глаза. Сначала он вздрогнул, а потом удивился:
    - Разве я хулиганю? Я играю.
    - "Играю"! Ишь размахался!
    Максим пожал плечами.
    - Вам разве жалко? Я старый репейник рублю.
    - Домой иди и руби что хочешь!
    "Дура какая-то", - подумал Максим, но вежливо сказал:
    - Это же не ваш репейник. Он на улице растет. Тетенька в розовой
косынке  несколько  секунд  хлопала губами и набирала воздух.  Потом
взорвалась:
    - Ишь!..  "Не  ваш"!..  Еще культурный на вид,  а какой!  Как со
старшими... Сейчас собаку отцеплю!
    Максим не испугался собаки.  Но зачем связываться?  Он пошел. Он
даже не очень расстроился,  а просто думал, какие разные встречаются
люди...
    Щепка стала зазубренной и теперь  не  годилась  для  оружия.  Но
все-таки было жаль ее - ведь она только что служила саблей.
    В конце переулка, где уже виднелась улица Титова и мелькали жел-
то-красные троллейбусы. Максим заметил синюю лужу. Наверное, она ос-
талась от ночного дождика. Вот и хорошо! Пусть щепка станет корабли-
ком. На краю тротуара Максим подобрал пустой спичечный коробок. Щеп-
ка - это корпус корабля, коробок-штурманская рубка. Счастливого пла-
вания!
    От парохода углом разбежались волны, и он ушел к другому берегу.
Но Максим на тот берег не спешил.  Он сидел на корточках и смотрел в
перевернутое небо.  Там,  далеко внизу,  в темно-синем воздухе плыло
светлое  растрепанное  облако.  А на краю неба отражался сам Максим.
Все такой же ладный и симпатичный - с белым треугольником рубашки  в
вырезе жилета,  с крылышками на пилотке,  с алой звездочкой над кар-
машком.
    Звездочку Максим носит последние деньки.  Послезавтра на дружин-
ном сборе его примут в пионеры. Многих в классе уже приняли, но Мак-
симу старшая вожатая Римма Васильевна в тот раз сказала:
    - Ты,  Рыбкин, человек пока новый. Прояви себя в коллективе, а в
мае решим.
    Максим тогда расстроился:  как себя проявлять,  он не знал.  Но,
видно, как-то проявил, потому что сейчас решили принять. Наверно, уж
менять решение не станут. Особенно если увидят, как он поет по теле-
визору...
    Максимкины мысли прервала сирена.  В  переулок  на  полном  ходу
свернула "скорая помощь". Жизнь устроена сложно: у кого-то праздник,
а у кого-то беда. Максим отскочил от лужи, чтобы не забрызгало. Про-
водил машину глазами.  В кабине рядом с шофером сидела женщина в бе-
лом халате и белой шапочке - такой же, как у школьного врача Светла-
ны Сергеевны. Той самой, которая делает ребятам прививки.
    Вспомнил Максим Светлану Сергеевну,  и тут же его  стало  грызть
беспокойство.  Потому что перед весенними каникулами,  на уроке чте-
ния,  когда настал тот жуткий момент и учительница  Софья  Иосифовна
сказала,  что теперь в кабинет врача пойдут Иванов, Стременко и Рыб-
кин,  Максим не выдержал.  Он встал и удивительно спокойным  голосом
сообщил:
    - А мне совсем недавно укол делали.  В старой школе. Если снова,
то, наверно, это вредно.
    - Да?  - подозрительно сказала Софья Иосифовна.  - Тогда об этом
должна быть запись в медицинской карте.
    - Не знаю.  Но мне точно делали. Я еще на другой день в школу не
ходил, потому что температура была и болело.
    Максим врал с холодным отчаянием  человека,  над  которым  висит
смертельная опасность. Не было в нем тогда ничего сильнее страха.
    Максим боялся в жизни многого. Хулиганов вроде Транзи. Оставать-
ся в пустой квартире поздно вечером.  Грозы, когда грохает над самой
головой... Но страх перед уколами был особенный.
    Всего два  раза  делали  Максиму прививки - в первом и во втором
классе.  А страх был постоянный. Потому что кто знает, когда следую-
щий раз?  Конечно, Максим не всегда помнил о страхе. Но, собираясь в
школу, он обязательно думал: "А вдруг сегодня?" И когда видел вдруг,
что в школьном вестибюле мелькает белый халат, сразу начинал мучить-
ся:  не готовятся ли? И если посреди урока в тихом коридоре начинали
стучать каблучки,  он вздрагивал. Сразу представлялась медсестра или
врач. Она приближалась (стук-стук-стук) неотвратимо, и в руке ее по-
качивалась блестящая круглая коробка,  а внутри коробки-шприцы.  Они
похожи на громадных комаров с прозрачными  брюшками  и  беспощадными
жалами.  Когда нажимают на поршень,  из жала бьет удивительно тонкая
струйка, а потом на кончике иглы повисает капля. А затем... "Ну, го-
лубчик, повернись, не бойся..." Ага, не бойся !
    И страшно не только потому, что больно. Хуже всего-жуткое ожида-
ние,  тихое звяканье металла, замирание в душе. И неизбежность. Ведь
никуда не сбежишь,  не спрячешься. И приходится через силу улыбаться
и делать вид,  что все это-чепуха на постном масле.  Потому что есть
одна вещь,  еще более страшная, чем укол. Насмешки! Если узнают, что
трус...
    Ехидный, похожий на колючего морского конька Мишка  Стременко  и
так уже подозрительно поглядывал в прошлый раз на Максима...
    А каблучки:  стук-стук-стук...  Слава богу,  мимо! Но это сейчас
мимо.  А  ведь все равно когда-то настанет момент:  "Рыбкин,  к вра-
чу"... И вот он настал.
    И Максим не выдержал.  Он врал, хотя и понимал, что вранье очень
скоро может открыться.
    Не открылось.  Наверно, поверили. Или забыли про Максима в суете
многих дел.  Но страх то и дело возвращался: вдруг узнают? Тогдавсе.
Во-первых, неизбежен сам укол. Во-вторых, весь класс будет смеяться.
А Римма Васильевна скажет:  "И ты, Рыбкин, после такого вранья наде-
ешься стать пионером?"
    Впрочем, сегодня в школе Максим почти не будет,  потому что экс-
курсия. Завтра выходной. А послезавтра уже прием в пионеры. Наверня-
ка ничего не успеет открыться. А дальше уже каникулы на носу.
    За каникулы Максим подрастет и окрепнет.  И воспитает силу воли.
И смелость.  Он и сейчас уже стал чуть-чуть  смелее.  Раньше  боялся
петь перед залом, а сейчас не боится. Ну, если по-честному, то самую
капельку. Не боится, а волнуется.
    И надо  шагать,  потому что до концерта не так уж много осталось
времени.
    Пора! Максим расправил плечи и...  Ух ты!  Рядом с его сандалией
лежала замечательная вещь!  Винт с головкой  и  накрученной  гайкой.
Длиной с Максимкин мизинец,  толщиной чуть побольше карандаша. Прек-
расный новый болтик со свежей острой резьбой.  Такой для чего хочешь
пригодится!
    Болтик был полувтоптан в сырую  землю.  Максим  выковырнул  его,
наскоро отмыл в луже, вытер листом подорожника.
    Жаль, что положить некуда.  В плоский кармашек на жилете не  су-
нешь:  будет проступать под материей да и запачкать может. Ну и лад-
но! Можно в кулаке нести. Хорошая находка - хорошая примета. Значит,
все будет хорошо.


                               Полет

    Максим не бывал еще в тех местах, где телестудия. Но заблудиться
было  трудно.  Телемачта - высотой- почти двести метров,  и ее видно
отовсюду. Можно пешком добраться, а можно и на троллейбусе. Анатолий
Федорович объяснил Максиму,  что надо проехать всего три перегона, и
будет остановка "Телецентр".
    В троллейбусе были свободные места,  но Максим не сел.  Он встал
на задней площадке, спиной к окошку, и закинул руки за трубчатый по-
ручень.  Солнце  сквозь стекло сразу начало припекать Максиму плечи,
за окнами побежала назад веселая улица  с  разноцветными  вывесками,
большими деревьями и прозрачными стеклами магазинов.
    Максим немного посмотрел на улицу и стал разглядывать болтик.  У
болтика была шестигранная головка. На головке-выпуклые цифры "12". А
гайка плавно ходила по резьбе - не очень свободно и не  очень  туго.
Ну просто прелесть что за винт!  Даже мама,  наверно, не скажет, что
Максим - Плюшкин, потому что такой болтик кому угодно понравится. ..
    На третьей остановке Максим выскочил на солнечный асфальт и сра-
зу же задрал голову.  Прямо над ним на  страшную  высотищу  взлетала
кружевная телебашня.  Среди редких белых облаков виднелись ее антен-
ны, похожие на оперения стрел. Вот бы забраться!
    Но тебе, пожалуй, заберутся! Башня - за высоким решетчатым забо-
ром, в заборе - проходная: красивый домик с двумя окошками и дверью.
А у двери стоит широкая тетя в берете со звездочкой,  в синей куртке
и с большой кобурой.  Кобура спускается из-под куртки на двух ремеш-
ках-как у военных моряков и летчиков.  А под кожаной крышкой (Максим
сразу разглядел) торчит круглый  металлический  затылок  рукоятки  с
кольцом. Значит, наган.
    Максим огляделся.  А где ребята?  Ведь было сказано: собраться у
входа. Максим нерешительно шагнул к тете с наганом.
    - Извините, пожалуйста. Здесь ребята должны были собраться, что-
бы выступать. Вы не знаете?
    Тетя обернулась и расплылась в улыбке:
    - Еще один! Глянь, какой ладненький. Знаю, знаю, собираются. Ве-
лено сразу пропускать,  чтоб не ждали. А то некоторые, вроде как ты,
раздетые прискакали. Прозяб небось?
    Вот тебе и на! Максим и думать забыл про холод. На улице настоя-
щее летнее утро, даже ветерок и тот не холодит.
    - Проходи,  проходи, чижик,- сказала тетя и слегка отодвинулась.
Максим  скользнул было в щель между ее круглым боком и дверным кося-
ком.  И остановился.  Рядом с собой, в небывалой близости, увидал он
опять тугую кобуру с торчащей рукояткой.

    - А он заряженный?- уважительным шепотом спросил Максим и поднял
на тетю серьезные глаза.  (Потрогать бы хоть пальчиком!  Но  нельзя,
конечно.)
    - Заряженный,  - со вздохом сказала тетя.  - Если не заряженный,
чего тогда таскать зря тяжесть-то?
    - А боевыми или холостыми?
    Тетя-вахтер опять улыбнулась.
    - Холостыми стреляют, когда кино снимают. А у меня пост.
    - Это если шпионы полезут?- догадался Максим. Потому что в самом
деле,  если пролезут диверсанты да рванут телебашню,  сколько железа
посыплется на соседние кварталы! Все дома порасшибает!
    - У меня не пролезут,  - успокоила тетя и погладила кобуру.  - У
меня  даже  таракан  не  пролезет,  не  то что шпион.  А хорошим лю-
дям-всегда пожалуйста... Ну, беги в дом, грейся, а то вон коленки-то
синие...
    - Вовсе не синие,- снисходительно объяснил Максим.- Это  немного
смола прилипла от щепки.
    И он запрыгал через двор на одной ноге,  а вторую поднял,  чтобы
помусоленным пальцем оттереть пятнышки смолы.  А потом не стал.  Все
равно сразу не ототрешь. Да смола ведь и не грязь. Ею даже, говорят,
ревматизм лечат...

    В вестибюле  студии было уже полным-полно народа.  И девчонки из
хореографической группы, и длинноволосые, как Андрей, парни из стар-
шего  хора,  и ребята из оркестра - с большими футлярами,  где лежат
всякие инструменты. И конечно, народ из "Крылышек".
    Мама была права:  большинство пришли в плащах, куртках или спор-
тивных костюмах.  Но Максим тоже был немножко прав: кое-кто заявился
так же, как и он, - не побоялись, что озябнут. И не только ребята из
"Крылышек". Вон прислонился к стенке круглолицый сероглазый мальчиш-
ка в такой же,  как Максимкина, форме, только не в вишневой, а зеле-
новато-голубой. Значит, из музыкантов.
    Небольшой, не старше Максима, а играет в оркестре! Интересно, на
каком инструменте? Может, спросить? Нет, неловко почему-то.
    Хотел Максим  побежать к своим,  из хора,  но увидел,  что маль-
чик-музыкант смотрит на него. Потом оттолкнулся от стенки, подошел к
Максиму, голову набок наклонил и спросил:
    - Тебя как зовут?
    Глаза у  него были веселые.  Максиму понравилось,  что он просто
так вот подошел и, спросил. И он ответил поскорее:
    - Максим...
    - Максим, купи слона.
    - Какого... слона?
    Лицо у мальчика стало слегка грустным. Он вздохнул:
    - Все  говорят "какого слона"...  А ты купи слона!
    Глаза у него сделались хитроватыми.
    "Игра такая!"- догадался Максим.  Но не стал показывать, что до-
гадался.  Потому что незнакомый мальчик ему нравился и сделалось ве-
село.
    - Я бы купил...- начал он.
    Мальчик опять вздохнул и перебил:
    - Все говорят "я бы купил". А ты возьми и купи.
    "Вроде "белого бычка",- подумал Максим.  Но тут же почувствовал,
что не совсем "вроде".  Потому что представился ему  слон-большой  и
печальный. Он стоял где-то, привязанный за ногу к толстому столбу, и
никто не хотел купить беднягу. Все только отговаривались.
    - Если денег хватит, - серьезно сказал Максим.
    - Все говорят "если денег хватит". А ты не считай - возьми и ку-
пи!
    - А в квартиру влезет?
    Мальчик понимающе улыбнулся.
    - Все спрашивают:  "В квартиру влезет?" А ты просто возьми и ку-
пи.
    - Ладно!
    - Все говорят "ладно"!  А ты... И тут принесло Маргариту Пенкину
- старосту хора "Крылышки".
    - Рыбкин!  Где ты бродишь? Анатолий Федорович всех уже собирает!
Распеваться пора!
    - Ой-ёй-ёй! - насмешливо сказал Максим, чтобы мальчик из оркест-
ра не подумал, будто он боится Ритку. - Где это я брожу? Наверно, за
сто километров!
    Он попрощался с мальчиком глазами и пошел за Пенкиной. Они шага-
ли длинным коридором, и Максим смотрел, как на Риткином затылке пры-
гают белые с черными горошинами банты.
    - Пенкина, купи слона, - сказал он.
    - Да ну вас!- бросила она,  не обернувшись.- Все с ума посходили
с этим слоном. И так переживаешь из-за концерта, а они еще...
    Подумаешь, переживает.  Может,  Максим тоже волнуется, только не
кричит об этом в коридоре.
    Они пришли в комнату,  где собрался хор "Крылышки".  Оттого, что
на всех стенах были зеркала,  казалось, будто народу здесь целая ты-
сяча.  Толпились,  переговаривались, смеялись, ойкали от случайных и
неслучайных толчков локтями. Те, кто пришли тепло одетые, укладывали
теперь свои пальто и куртки на длинные столы. Вот будет потом нераз-
бериха!
    Алик Тигрицкий стащил через голову мохнатый громадный  свитер  и
весело повернулся к Максиму.  Он совсем не злился,  что Максим будет
вместо него петь песню про полет.
    - Рыбкин, купи слона!
    - Да я уже знаю, - сказал Максим.
    - Все  говорят "да я уже знаю"...- обрадовался Алик.  И тут раз-
дался голос Анатолия Федоровича:
    - Друзья! Минутку внимания! Скоро начинаем. А пока - подготовим-
ся...
    И тогда у Максима и вправду от волнения засосало внутри.

    Студия не похожа была на зрительный зал дворца.  Вместо сцены  -
ступеньки и маленькие помосты разной высоты. Вместо стульев для зри-
телей тоже ступени - полукругом, как ряды на стадионе. Там уже сиде-
ли ребята в пионерской форме - зрители из разных школ.  Ребят из ан-
самбля посадили вперемешку со зрителями.  Под .потолком включили це-
лые  шеренги прожекторов.  И еще прожектора - большущие,  на длинных
ногах.  Их стекла были затянуты марлей,  а то,  наверно,  можно было
совсем ослепнуть.
    Операторы катали по полу тяжелые камеры на высоких,  похожих  на
столбы  подставках.  За  камерами  извивались черными змеями кабели.
Опять появился Анатолий Федорович.
    - Эй, "Крылышки"! Полетели на сцену!
    Что? Уже? Максима даже слегка затошнило от волнения. Но это была
пока репетиция. Даже не репетиция, а прикидка: где кому стоять и си-
деть.  Оказалось,  что хор не будет выстраиваться в три шеренги, как
обычно,  а ребята рассядутся вразброс на ступеньках и больших фанер-
ных кубиках.
    - Так будет естественнее, - сказала Анатолию Федоровичу кудрявая
девушка с микрофоном на груди.  Анатолий Федорович нахмурил дремучие
брови.
    - Непривычно это. Что ж заранее не сказали?
    - Ну, вы такие молодцы! Справитесь! Справитесь, ребята? "Крылыш-
ки" радостно завопили,  что справятся.  Сидеть было интереснее,  чем
стоять рядами.
    - Порепетировать бы,  - сказал Анатолий Федорович.  Но девушка с
микрофоном торопливо объяснила, что репетировать уже некогда: "Осве-
тители и так затянули подготовку, и время поджимает".
    Анатолий Федорович посмотрел ей вслед и позвал Алика и Максима.
    - Ну что, коллеги? Страшновато?
    Алик помотал головой.  Солист Тигрицкий имел большой опыт и  ни-
когда не волновался. А Максим сказал:
    - Маленько... Ох...
    - Ничего,  ничего.  Вы  уж не подведите...  А то и так все через
пеньколоду... Э, Максимушка, у тебя что с рукой?
    А было не "с рукой",  а "в руке". Болтик. Максим так его и носил
в кулаке. Он разжал пальцы и показал находку:
    - Некуда положить.
    Ладошка была вспотевшая,  красная, со следами смазки и рубчиками
от резьбы.
    Анатолий Федорович покачал головой.  Вытянул из кармана платок и
начал вытирать Максимкину руку. А потом и болтик.
    - Это что? Талисманом запасся, чтобы не бояться? Э?
    - Да нет, просто нашел. А куда девать?
    - Ага!  А я думал,  это у тебя амулет,  для храбрости.  Ты с ним
петь собираешься?
    - А можно?
    - Ну... можно, наверно. Только ты уж постарайся.
    Максим кивнул... и почувствовал, что волнение прошло. Стало спо-
койно,  уютно и даже чуточку спать захотелось.  Наверное,  от тепла.
Разные светильники и прожекторы так нагрели воздух,  что  стало  как
летом на черноморском пляже.  Максим с сочувствием поглядел на стар-
ших ребят: как они жарятся в своих костюмах...
    "Крылышки" опять рассыпались по зрительским местам.  На площадку
перед камерами выходили другие группы.  Тоже что-то  прикидывали,  о
чем-то спорили.
    Наконец откуда-то сверху  донесся  радиоголос:  "Всем  внимание!
Сейчас начинаем!"
    Старший хор - в голубых пиджаках и клешах-выстраивался  на  пло-
щадке.
    Вышла вперед незнакомая женщина - молодая,  в красивом  пушистом
свитере. Улыбнулась и заговорила отчетливо и весело:
    - Дорогие ребята!  Уважаемые телезрители!  Сегодня в нашем  кон-
цертном зале выступают юные артисты:  певцы, музыканты, танцоры. Ко-
нечно,  это пока не настоящие артисты,  это такие же ребята, как вы.
Просто они очень любят петь,  плясать, играть на музыкальных инстру-
ментах. А учатся этому они в своем пионерском ансамбле...
    Появилась ведущая - пятиклассница Светка Данилевская.  И в нава-
лившейся тишине голос ее был очень звонким:
    - Выступает  детский музыкально-хореографический ансамбль Дворца
культуры имени Чкалова!..
    Потом еще минут пять:  кто художественный руководитель, кто кон-
цертмейстер, кто дирижер, кто композитор... Наконец старшие запели.
    Максим назубок знал их программу и потому не очень слушал. Боль-
ше следил за операторами у камер.  Иногда  камеры  поворачивались  к
зрителям.  Значит,  сейчас Максима видят в телевизорах!  Мама видит,
папа, Андрей. И ребята...
    Максим старался  изо всех сил сидеть солидно,  а болтик покрепче
стиснул в кулаке.
    Хор спел две песни про космонавтов,  потом про "Зарницу".  После
этого на площадке появился оркестр.  Точнее, не весь оркестр, а нес-
колько человек-самых младших.  С трубами,  флейтами и барабаном. Се-
ребряный контрабас был таких размеров,  что совсем упрятал под собой
мальчишку-музыканта.  Лишь ноги торчали да голубая пилотка.  Барабан
тоже оказался великанским. Однако и девчонка-барабанщица была не ма-
ленькая-худая, но высокая, выше всех.
    А впереди оркестра встал тот мальчик, что встретился в коридоре:
"Купи слона..." Он держал медные тарелки. Лицо у мальчика было серь-
езное.  Но Максиму показалось, что за серьезностью прячется хитрова-
тая улыбка: "Это я на первый взгляд такой спокойный, а вот как возь-
му да гряну..." Максим тихонько засмеялся и постарался встретиться с
мальчиком глазами. Но тот стоял будто в строю-сдвинул пятки, опустил
руки и глядел прямо перед собой. Ну и пусть. Все равно он с Максимом
немножко знаком,  и Максим рад, что выступает такой хороший человек.
Жаль,  что они раньше не встречались.  А как встретишься?  Хор и ор-
кестр занимаются в разные дни...
    - Старинная мелодия!- объявила Данилевская.- Марш отдельного Ку-
банского пластунского батальона "Морской король"!  Исполняет младшая
группа духового оркестра! Дирижер Евгений Сергеевич Кочкин!
    Евгения Сергеевича можно было бы звать просто Женей: он оказался
чуть постарше Максимкиного брата  Андрея.  Евгений  Сергеевич  легко
вспрыгнул на площадку и поднял руки.  Маленький музыкант с тарелками
покосился на дирижера и чуточку улыбнулся. Они заиграли.
    Марш был красивый.  Местами немного печальный, но все равно бое-
вой.  Он Максиму очень понравился.  А больше всего понравилось,  как
мальчик  ударял  тарелками.  Грянет,  потом широко разведет и плавно
опустит руки.  Он был почему-то без пилотки, и после каждого удара у
него от толчка воздуха торчком вставал отросший русый чубчик.
    Максиму хотелось, чтобы марш звучал долго-долго. Но, что подела-
ешь,  он  кончился.  И тогда Максим захлопал вместе со зрителями изо
всех сил. Жаль, что мальчик с тарелками не посмотрел на него: навер-
но, не заметил среди многих мальчишек и девчонок.
    Ребята из танцевальной группы  сплясали  "Тройку",  и  наступила
очередь "Крылышек". Народ в вишневых пилотках отовсюду стал сбегать-
ся к площадке и усаживаться,  как договорились.  Получилось шумно  и
даже бестолково.  "Неужели весь этот кавардак видно на экранах?" - с
беспокойством подумал Максим. Наконец расселись.
    Три большие телекамеры смотрели на них темными выпуклыми стекла-
ми.  На одной камере над объективом горела красная лампочка. Значит,
эта камера как раз и работает. Максим старался на нее не смотреть. У
него опять от волнения заныло внутри. Но тут он сообразил, что песня
о полете еще не сейчас.  Есть время, чтобы собрать всю смелость.
    Рядом с камерой, так, чтобы не попасть на экраны, встал Анатолий
Федорович. Опять бойко затопала к микрофону Светка Данилевская.
    - Выступает хор "Крылышки"!  Художественный руководитель и дири-
жер Анатолий Федорович Вершков.
    Зрители захлопали, а хор смотрел на Анатолия Федоровича. Тот не-
заметно кивнул, поднял руку: внимание...
    Сначала вместе, без солистов, спели "Кузнечика": как его слопала
лягушка.  Потом  Алик пел свои "Макароны".  Это шуточная песня,  как
один итальянец очень хочет похудеть,  но ничего не может с собой по-
делать:  больше всего на свете он любит вкусные макароны и, как уви-
дит, сразу на них набрасывается.
    Алик пел здорово,  смешно. Зрители долго хлопали и веселились. А
Максим понимал,  что вот наступает и его минута. И даже ноги ослабе-
ли.
    "А ну,  прекрати,-сказал он себе строгим маминым голосом.- Прек-
рати сию же минуту. Изволь держать себя в руках!"
    И это немножко помогло.  Потом он увидел, как ему улыбнулся Ана-
толий Федорович, и эта улыбка тоже помогла. В самом деле, чего нерв-
ничать? На репетициях-то он пел нормально. А здесь что? Ребят не так
уж много,  зал меньше,  чем во дворце.  Будто в комнате поешь. А про
камеры не надо думать, вот и все...
    - "Песня о первом полете"! Солист Максим Рыбкин!
    Ух ты,  как стало тихо!  Почему это?  Или только так кажется? Ну
ладно...
    Максим поднялся,  сжал в кулаке болтик и храбро пошел к микрофо-
ну.  Правда, по пути он зацепил ногой фанерный кубик, на котором си-
дела Пенкина,  и чуть не потерял равновесие.  Но не потерял. Никто и
не заметил, наверно, как он споткнулся.
    Микрофон был похож на черную решетчатую грушу.  Груша торчала на
блестящей палке-как раз на уровне Максимкиного подбородка. Максим не
стал подходить к микрофону вплотную: чего он будет прятаться за него
от камер? Анатолий Федорович кивнул ему: "Правильно".
    Максим встал прямо-прямо и опустил руки.  Не будет он руки  дер-
жать за спиной, как Алик. Не о макаронах поет, а о летчиках... Инте-
ресно,  правильно ли сидит на голове пилотка?  Сейчас уже не  прове-
ришь... Не сбиться бы... Главное, как запоют, сразу представить поле
и самолеты.  Ну а как же иначе? Он сразу и представит. Небо, облака,
траву,  легкие  разноцветные аэропланы.  И себя недалеко от машины с
серебристыми крыльями.
    Зазвучал рояль.  И вот уже началась песня. Но это еще не его, не
Максимкины, слова. Пока поет хор:

              Над травами,
                      которые
              Качает ветер ласковый,
              Над кашкой и ромашками
              Растет веселый гром:
              С рассветом просыпается,
              Под крыльями качается
              Наш маленький
                         учебный
                             городской аэродром.

              Пока еще сигнала нет
              От строгого диспетчера,
              Пока пилоты прячутся
              От солнца под крылом,
              Мальчишка в синей маечке.
              Дежурным не замеченный.
              В траве стоит, не двигаясь,
              И взглядом просит он...

    Максим для убедительности еще крепче сжал болтик.  Глянул поверх
голов зрителей. Прожекторы светили в глаза и грели, как летнее солн-
це. Максим слегка прищурился и запел:

              Товарищ летчик!
                      Ну что вам стоит?
              Я жду уже три недели...
              Ведь это совсем-совсем простое
              Для вас, для летчиков, дело.

              Мне очень надо подняться в небо -
              Я летчиком тоже хочу быть,
              А в небе ни разу, ни разу не был...
              Возьмите,
                      сделайте чудо!

    Он пел, и ему уже казалось, что он в самом деле просит летчиков,
чтобы  взяли  в полет.  И если будет просить очень убедительно,  изо
всех сил, тогда, может быть, и в самом деле случится чудо.

              Ведь я не прошусь ни в тайгу,
                                        ни на полюс,
              Ни в жаркие страны далекие.
              Мне лишь на минуту взлететь над полем...
              Возьмите!
                      Я очень легкий!

    И потом, как последний, отчаянный довод:

              Ведь я ничуть не боюсь высоты,
              Я прыгал два раза с крыши!..

    И тихо.  На секунду тихо.  И каждый раз,  когда Максим кончал на
этих словах, он чуточку боялся: возьмут? Он знал, что возьмут, и все
равно с напряжением ждал,  когда хор совсем развеет тревогу.  И  хор
закончил песню:

              Рванули на клочья
                                воздух
                                       винты,
              Прижались от ветра трава и кусты:
              Машина с мальчишкой рванулась -
                                        все выше!
              Выше!
                  Выше...
                        Выше...


    Песня затихла постепенно и плавно,  как  затихает  звон  мотора,
когда самолет уходит к горизонту.
    И стала нарастать тишина.  Какая-то удивительно плотная тишина и
очень долгая. Что же это? Так и будет? А что теперь делать?
    И вдруг кто-то хлопнул.  И еще!  И  сразу  рванулась,  понеслась
трескучая река аплодисментов, и Максим в первую секунду испугалсяда-
же больше, чем тишины. Не так уж много народа, откуда же столько шу-
ма?  Хлопают, хлопают. Кто-то даже крикнул: "Молодцы!" Как в хоккее.
Максим растерянно оглянулся на хор.  Ребята стояли и  тоже  хлопали.
Подошел и встал рядом с Максимом Анатолий Федорович. Взял Максима за
плечо.  Максим глянул на него удивленно и вопросительно. Алексей Фе-
дорович улыбнулся ему мельком, потом стал смотреть в зал и несколько
раз поклонился.  Быстрыми шагами подошла красивая женщина в пушистом
свитере - та, что открывала концерт. Нагнулась сбоку над Максимом.
    - Тебя зовут Максим?  Поздравляю,  Максим,  ты хорошо пел.  - И,
выпрямившись, спросила:- Верно, ребята?
    Аплодисменты опять налетели,  как шумный ветер. А когда приутих-
ли, она спросила:
    - Тебе нравится петь?
    - Ага...- сказал он сипловато от смущения.  И поправился:  - Да,
нравится.
    - Ты, наверно, не первый раз выступаешь на концерте?
    - Первый... То есть солистом первый. И по телевизору...
    - Ну,  тем  более  поздравляю.  Удачное начало...  Ты кем хочешь
быть, Максим?
    Он беспомощно  глянул  на Анатолия Федоровича.  Но тот ободряюще
улыбался: "Держись".
    - Я не знаю, - почти шепотом сказал .Максим.
    - Но все-таки! Может быть, летчиком?
    - Может быть,- согласился Максим.  Но обманывать не хотелось,  и
он опять повторил: - Не знаю... Правда, не знаю. Я еще не решил...
    Кажется, это  был  неудачный ответ.  А что сказать?  Максим свел
брови и досадливо потер лоб кулаком. Зрители засмеялись. Максим пос-
пешно опустил руки. Женщина в свитере тоже смеялась.
    - Ничего, Максим, время еще есть, успеешь решить... А что у тебя
в кулаке?
    - Это так, болтик, - растерянно объяснил Максим и раскрыл ладош-
ку.
    - Интересно. А зачем он тебе?
    Долго было  про  все  рассказывать.  Максим  набрался храбрости,
улыбнулся и сказал:
    - Для крепкости...


                 "Ведь я ничуть не боюсь высоты..."

    Лето вначале кажется сказкой.  Потом привыкаешь, но первые дни -
радость  и  праздник.  А  самый  первый  летний день-настоящее чудо.
Все - чудо!  Запах короткого дождика,  который вымыл  асфальт  (хотя
дождя не было, а проехала поливальная машина). Стайка желтых бабочек
над газоном.  Согретый воздух,  обнимающий со всех сторон,  отвесные
лучи, которые греют плечи сквозь тоненький жилет и рубашку. И чудес-
ная легкость:  нет на тебе ни пальто, ни тесной куртки с кусачим во-
ротником.  Скачешь  и  словно купаешься в солнечном воздухе.  А если
разбежаться и посильнее ударить подошвами об асфальт,  можно подско-
чить и полететь к облакам, похожим на большие белые парашюты.
    Тепло, тепло, тепло... Даже не верится, что утром царапал ноги и
шею колючий холодок. Те, кто пришли на студию одетыми, теперь тащили
свое имущество под мышками.  Только Алик Тигрицкий натянул свитер  -
он берег свой голос от малейшего дуновения.
    "Крылышки" разлетались от проходной во все стороны  -  по  своим
улицам, домам, школам.
    Максима догнала Маргарита Пенкина.
    - Рыбкин,  ты можешь стать гордостью ансамбля, если будешь рабо-
тать над собой,- внушительно сказала Ритка.- И если не станешь  заз-
наваться.
    Максим досадливо вздохнул  и  ускакал  вперед-чтобы  не  портить
настроения.  Ненормальная какая-то! Разве он хоть чуточку зазнается?
Просто радуется, что все хорошо получилось. И все ребята радовались:
песня-то общая. Вон, левое плечо все еще гудит-это Вовка Семенов по-
дошел,  сказал:  "Молоток!" - и трахнул с размаху ладонью. Дружески,
конечно, однако крепко.
    А на щеке, наверное, до сих пор красный кружок с четырьмя бугор-
ками - след от пуговицы. Это Алексей Федорович прижал Максима к пид-
жаку. Изо всех сил прижал и сказал:
    - Молодчина, Максимушка, спасибо тебе.
    А за что ему спасибо? Это всем на свете спасибо, что так здорово
было. Алексею Федоровичу - за то, что учил и не сердился, когда Мак-
сим путался в нотах (если честно, то и сейчас путается, но, говорят,
слух выручает).  Мальчику-музыканту - за "слона", за сверкающие мед-
ные тарелки и боевой марш "Морской король". Алику-за то, что не оби-
делся. Вовке  - за приятельский тумак.  Женщине-диктору - за хорошие
слова. И всем - кто слушал и хлопал...  Летнему дню спасибо за тепло
и радость. И мастеру, который сшил вишневую форму - такую, что в ней
легко и песни петь,  и по солнышку  шагать  вприпрыжку,  и  красивым
быть:  прохожие поглядывают и улыбаются... И крепкому железному бол-
тику спасибо.
    Максим шагал, радовался, перебрасывал болтик из ладони в ладонь.
И вдруг подумал: а куда идти?
    В школу рановато. Если поспешить, можно заскочить домой, узнать,
понравилась ли передача.  Но это будет неинтересный, торопливый раз-
говор.  Во-первых,  мама засадит обедать,  а есть совсем не хочется.
Во-вторых,  скажет, чтобы переодевался. Нечего, мол, казенную одежду
трепать.  Но в школьных штанах и куртке он заживо сварится-вон какое
солнце! А новенькую пионерскую форму трогать нельзя: она приготовле-
на к послезавтрашнему сбору.
    Да, по правде говоря, не только в этом дело. Просто хочется Мак-
симу быть таким, как на выступлении. И не хвастовство это вовсе. Ну,
может быть,  только чуть-чуть... Просто он чувствует, что, если сни-
мет форму "Крылышек", потеряет частичку радости. А зачем?
    Нет, лучше уж сразу в школу.  А чтобы не  прийти  слишком  рано,
можно попетлять по,  незнакомым улицам. На каждой улице - лето. И на
каждой - что-то неизвестное. И все надо узнать. Ведь это теперь его,
Максимкин, город.
    Максим прикинул примерное направление к школе,  перешел дорогу и
свернул за угол.
    Улица называлась Восточная и была тихая. Дома-разные: деревянные
и каменные. Некоторые одноэтажные, а чаще по два и три этажа. Но все
старые.  И тротуары старые - не асфальтовые,  а из стертых гранитных
плит. В трещинах пробилась яркая травка и желтели одуванчики. Максим
шагал,  стараясь не наступать на них. В одном месте плиты были выво-
рочены,  и улицу пересекала глубокая траншея. Видимо, водопроводчики
меняли здесь трубы. Но сегодня была суббота, и никто не работал. Че-
рез траншею перекинут был мостик из досочек. Но это - на другой сто-
роне улицы. Там у чугунных узорчатых ворот стояли две девчонки- на-
верно, класса из пятого - и поглядывали на Максима.
    Максим посмотрел за траншею,  и внутри у него слегка захолодело.
Но как быть? В конце концов, нельзя же трусить всю жизнь!

              Ведь я ничуть не боюсь высоты,
              Я прыгал два раза с крыши...

    Он отошел,  вздохнул и крепко сжал болтик. И разбежался так, что
ветер засвистел в ногах. Р-раз! Он перелетел! Мельком увидел под со-
бой темную глубину траншеи с голубым осколком воды и упал на  четве-
реньки в кучу рыхлой глины.
    Вскочил, отряхнул глиняные крошки и  пошел,  не  оглянувшись  на
девчонок.
    Но так спокойно и независимо шел он недолго. Потому что на тихой
улице  послышался громкий плаксивый голос.  Кто-то кричал и причитал
за углом высокого дома.
    Максим заторопился и свернул в переулок.  На тротуаре стояла ху-
дая,  как палка,  тетенька в синем платье и клетчатом платке. Платок
закрывал всю голову,  лоб и шею. Голова была похожа на клетчатый шар
с маленьким остроносым лицом.  Тетенька стояла прямо,  как на сцене,
и, глядя перед собой, голосила:
    - Сгорим, сгори-им ведь, паразит он проклятый, утюх-та не выклю-
чен,  и ушел, чтоб его машина переехала, опять наберется по уши, ви-
сельник окаянный!..
    Толстый дядя в полосатой рубахе,  две женщины с большими сумками
и очень высокий гражданин в очках стояли неподалеку  и  переглядыва-
лись.  Видно,  понять не могли: что за невыключенный "утюх", который
ушел куда-то, и почему его должна переехать машина.
    Максиму тоже  стало интересно и сделалось немного жаль крикливую
тетеньку.
    Подошла еще  женщина - видно,  знакомая.  Ухватила голосистую за
локоть. Громко спросила:
    - Что с тобой, Марина?
    Тетенька с девчоночьим именем Марина стрельнула по сторонам гла-
зами и опять запричитала:
    - Только на минутку вышла к Нюре  за  маслом,  велела  паразиту:
"Никуда не уходи",  - ключ не взяла,  а он уже смылся, дверь захлоп-
нул! Только бы за воротник залить ради субботы,  а что  утюх  горит,
сообразить - ума нет! Ой, пожар будет на всю улицу! Ой, будет!.. Там
газеты рядышком лежат, все равно что растопка...
    - Ну  ясно,-  сказал  толстый дядя женщинам.- Муж сбежал,  ключа
нет, утюг калится. Это надо же: уходить - и не выключать электропри-
боры.
    - На минутку вышла-то, кто же его знал!-жалобно откликнулась Ма-
рина. И захныкала, не поворачивая головы.
    - Подожди ты!  Может, твой Витя выключил утюг-то, - сказала зна-
комая.
    Марину опять прорвало:
    - Выключит он,  как же! Сроду ничего не выключает, палец о палец
стукнуть дома не желает,  чтоб он отравился!  Наделаем  пожару,  всю
жизнь не расплатимся, будет знать, рожа запойная!
    - Дело понятное,  - сказал толстый дядя.  - Все может  кончиться
возгоранием.
    - Тогда,  наверное,  есть смысл немедленно позвонить пожарным, -
откликнулся высокий гражданин.
    Несколько остановившихся прохожих ему возразили:  а  вдруг  утюг
все же выключен и пожарные приедут зря? Неприятность будет.
    - Пока ведь не горит.  Ежели бы горело,  дым бы из форточки шел.
Она открытая.
    Все посмотрели наверх.  Над нижним кирпичным этажом  поднимались
еще  два-деревянные,  и на верхнем,  под узорчатым карнизом большого
окна, темнел квадрат распахнутой форточки.
    Подошли две девчонки-то,  что стояли у ворот,  когда Максим пры-
гал. Тоже стали смотреть на форточку, быстро поняли, что к чему. Од-
на сказала:
    - Если бы кто залез да выключил...
    - Это,  пожалуй, здравая мысль, - откликнулся высокий гражданин.
- Но кто рискнет? Тут необходимы ловкость и сноровка.
    Может быть,  они просто так говорили,  но у Максима под рубашкой
забегали холодные мохнатые жуки.  Показалось, что все смотрят на не-
го.  Если ловкость и сноровка, то у кого? Не у толстого же дяди и не
у этих пожилых женщин с кошелками. И не у девчонок с глупо приоткры-
тыми ртами.
    Наверно, видели передачу и уже вспоминают, как он пел про полет.
    Здесь, конечно,  не песню петь. До окна с форточкой метров семь:
если стукнешься,  щепки будут... А пилотка? А эти слова: "Ведь я ни-
чуть не боюсь высоты"?  Попробуй теперь сделать вид, что тебя ничего
не касается, попробуй уйти! Может быть, ничего не скажут, но как бу-
дут смотреть вслед...
    И как потом ходить по городу в пилотке с крылышками?
    Максим глянул  на водосточную трубу.  Даже не оправдаешься,  что
старая и не выдержит.  Или что грязная - перемажешься ржавчиной. Как
назло, новая, прочная, покрытая коричневой масляной краской.
    В конце концов,  по шесту в спортзале он лазил, не падал...
    И по правде говоря,  как было бы здорово, если бы сейчас юа виду
у всех он спас от пожара дом...
    Чувствуя замирание в душе.  Максим снял пилотку и положил в  иеё
болтик.  Потом расстегнул и скинул жилет.  Протянул все это высокому
гражданину в очках:
    - Подержите, пожалуйста.
    Гражданин с почтением взял Максимкино имущество. Зрители эапере-
говаривались:
    - Ишь, смелый малец...
    - А чего! Он как перышко, враз доберется.
    - Перышко! Мать-то видела бы...
    - Да поймаем, коли оборвется...
    - Ты, мальчик, главное, не бойся, забудь, что высоко...
    - Граждане, зачем вы разрешаете? А если что случится?
    - А если пожар?
    - Мальчик, не надо!
    "Не надо"!  Теперь никуда не денешься, нужно держаться до конца.
Максим,  не оборачиваясь, подошел к трубе и здесь сбросил сандалии и
носки. Глянул вверх, вдоль трубы. И все, наверно, смотрели, как он -
ловкий, гибкий и быстрый - готовится рисковать. Сзади тяжело затопа-
ли - подошел толстый дядя.
    - Давай-ка, акробат, я подсажу повыше. Все легче будет.
    И не успел Максим вздохнуть, как оказался в двух метрах над зем-
лей. Почти на уровне второго этажа.
    Он вцепился в трубу.  Сжал ее коленями, ступнями, ладонями. При-
жался грудью и даже щекой.  Будто приклеился.  Посмотрел вниз. Все с
ожиданием глядели на него. Максим вздохнул и полез...
    Труба, хотя и блестящая была,  но не очень скользкая. И не очень
шершавая - не царапалась.  Она словно прилипала к ногам  и  ладоням.
Угол дома был в тени, труба не нагрелась от солнца и приятно холоди-
ла. Максим после каждого рывка прижимался к ней щекой. Это прогоняло
боязнь.
    В общем,  лезть было не очень трудно,  и Максим  понял,  что  до
третьего этажа доберется.
    А вот как дальше?
    Он подтянулся последний раз,  встал  на  перемычку,  соединявшую
трубу  со стенкой.  Железо было тонкое и резало ступни.  Максим сжал
зубы, зашипел от боли и поскорее перебрался на длинный карниз, кото-
рый отделял второй этаж от третьего.
    Окно с форточкой было третьим от угла.  Цепляясь за  косяки,  за
выступы деревянных узоров и переплеты рам, он стал пробираться вдоль
стены. Снова стало жутковато, и, чтобы не дрожать. Максим уговаривал
себя: все это не страшно,  до земли всего два этажа, а если точнее -
то полтора, потому что первый, каменный, - не настоящий этаж, а поч-
ти полуподвал. И если что случится, толстый дядька обещал поймать...
    До окна он добрался. Подергал створки. Они, конечно, не открыва-
лись. Теперь начиналось самое сложное. Внизу переговаривались, дава-
ли Максиму советы и даже требовали,  чтобы он спускался обратно.  Но
он не обращал внимания. Он знал, что выход один - лезть в форточку.
    Он дотянулся до верхнего карниза,  встал  пальцами  на  узенькую
кромку  подоконника.  Нижний край форточки оказался на уровне груди.
Максим сунул в форточку голову и руки, лег грудью на переплет, заца-
рапал коленками по скользкому стеклу. И, сам не зная как, начал про-
талкиваться все дальше,  дальше. Наконец перевесился и радостно сва-
лился вниз головой в комнату.
    Нет, не зря он сюда забрался!  В комнате уже плавал едкий дымок.
На  шерстяном  одеяле,  накрывавшем стол,  вокруг чугунной подставки
утюга, расползалось коричневое пятно, похожее на большого краба.
    Максим дернул шнур, схватил за ручку утюг, ударил им по подстав-
ке. Она со звоном покатилась и легла у двери. Максим поставил на нее
безопасный теперь утюг.  Потом, кашляя от запаха горелой шерсти, по-
дошел к окну,  дернул запоры.  Распахнул створки.  Снизу,  одинаково
приоткрыв рты, смотрели на него разные люди.
    - Все!- сказал Максим.- Выключил.  Еще немного, и загорелось бы.
Одеяло уже дымилось.
    Он был сдержан,  а душа у него ликовала. Две девчонки перегляну-
лись,  снова задрали головы и вдруг зааплодировали. Как на концерте.
И тогда другие люди,  взрослые, тоже захлопали. Все. И толстый дядя,
и  женщины  (они  аккуратно  поставили на тротуар сумки),  и высокий
гражданин в очках (он повесил Максимкии жилет  на  локоть).  И  даже
трое больших мальчишек-они подошли, когда Максим забирался в окно. И
еще разные прохожие.
    Максим даже  отодвинулся  на полшага от подоконника.  И наверно,
слегка покраснел.  Второй раз за сегодняшний день его награждали ап-
лодисментами.  Снова он был победитель. Может быть, напрасно он сов-
сем недавно считал себя трусом?
    Максим сделал спокойное лицо и перегнулся через подоконник. Надо
было узнать,  как выбраться из квартиры.  Он не успел даже спросить.
Голосистая Марина одна из всех не хлопала и, едва Максим наклонился,
закричала:
    - Ты иди,  мальчик, иди в коридор, там дверка с замочком. Ты иди
отопри, а я поднимусь!
    И, не сгибаясь,  торопливо засеменила во двор-словно ходячая си-
няя палка с клетчатым шаром-набалдашником.
    Максим через кухню вышел в коридор. Здесь горела желтая лампочка
и почему-то пахло ржавчиной и керосином.  На стене  висела  жестяная
ванна,  велосипед  без переднего колеса и старые пальто.  На высокой
двери с деревянными завитушками поблескивал новый  накладной  замок.
Он  был  сложный  - с рычажками и кнопками.  Как на секретном сейфе!
Максим понажимал,  подергал,  но без всякого результата.  За  дверью
послышались поспешные мелкие шаги.
    - Как открывать-то?  - нетерпеливо спросил Максим.  - Я в  школу
опаздываю.
    - Кнопочку,  кнопочку снизу  нажми,  а  рычажок  отведи,  оттяни
его...  Кнопочек  на  замке  было две.  Максим нажал их по очереди и
вместе,  подергал рычажки. Попытался повернуть граненую ручку. Замок
сопротивлялся с железным упорством.  Максим стукнул по нему кулаком,
отбил сустав на мизинце, сунул палец в рот и шепеляво произнес:
    - Ну и шиштема! Я не жнаю, што делать!
    - Заело!- запричитала Марина.- Его, как сильно хлопнешь, завсег-
да заедает!
    Максим вынул изо рта палец и сердито потребовал:
    - Ну слесаря тогда зовите. Мне же в школу надо скорее.
    - Где его в субботу найдешь,  слесаря-то?  Вот уж если Витя при-
дет...
    Жди, когда ее Витя явится!
    Успех всегда  прибавляет сил.  Максим чувствовал в себе сердитую
смелость. Решительно шлепая босыми ступнями, он опять прошагал к ок-
ну.  В конце концов, это даже лучше-вернуться на землю тем же риско-
ванным путем.
    - Замок  у нее заело,  - с ехидной ноткой громко объяснил Максим
зрителям. - А мне в школу пора.
    Он ловко  перебросил  ноги  через  подоконник  и  опять встал на
узенький карниз.
    - Мальчик!- сказал гражданин в очках. - Не надо! Сейчас нет осо-
бой необходимости, а...
    Но договаривать он не стал.  Какой смысл?  Максим уже двигался к
трубе.  Он пробирался вдоль стены цепко и  ловко.  Рубашка  выбилась
из-под резинки на штанах и,  наверно,  красиво трепетала на ветерке.
Максим не боялся. Путь по карнизу был знаком, а по трубе он спустит-
ся  в  два  счета -  это ведь не вверх карабкаться.  Один раз у него
дрогнула и сорвалась рука. Девчонки громко ойкнули. Но это лишь при-
бавило  Максиму храбрости.  Он вцепился в трубу и,  поглядывая вниз,
начал спускаться. Толстый дядя подошел и растопырил руки.
    - Спасибо,  я сам, - сказал Максим. Скользнул до конца трубы и с
облегчением ступил на ее изгиб - в полуметре от земли.
    В эту  секунду нижнее колено трубы вырвалось из скоб и грянулось
о землю. Вместе с Максимом.
    Он грохнулся на бок,  плечом и локтем, и отлетел к фундаменту, с
размаху стукнувшись левой коленкой о шершавые кирпичи.
    Секунду он лежал оглушенный. Потом подумал: "Вот глупо-то! У са-
мой земли.  Смеяться будут". Быстро сел. Посмотрел на локоть: сильно
ли порвана рубашка?  Странно:  не порвана и даже почти не испачкана.
Это хорошо!
    Он толкнулся  о  землю  ладошками,  чтобы  вскочить и засмеяться
вместе со всеми. В колене словно взорвалась маленькая бомба - на сто
колючих осколков!  Максим тихонько ойкнул и посмотрел на колено. Там
было что-то красное и блестящее. Максим зажмурился, и его слегка за-
тошнило.
    Максима обступили и пытались поднять.
    - Осторожно,  осторожно!..  Очень больно, мальчик? (Еще бы! Боль
нарастает резкими толчками. Такая, что слезы уже не сдержать.)
    - Тише, товарищи, ногу не трогайте. Вдруг сломана! (Этого еще не
хватало! Ведь послезавтра сбор!)
    - "Неотложку" надо,  шов придется накладывать... (Мамочка! Какой
еще шов?)
    - Не надо шов, на мальчишках все подсыхает... (Вот и хорошо...)
    - Да,  подсыхает! Смотрите, земля попала! А если заражение? Надо
прививку...
    - Не надо! - отчаянно сказал Максим.
    - Тише,  тише мальчик,  не бойся.  Нужно перевязать. У кого есть
чистый платок? (Как назло, платок дома остался!)
    - Девочки, у вас есть платок?.. Эх, а еще девочки.
    - Тут больница недалеко.  Давайте,  мы на  руках  дотащим!  (Это
большие мальчишки. Им что! Возьмут и дотащат. А там...)
    - Спокойно, товарищи. Где раненый? Дайте-ка я возьмусь.
    Это был густой командирский голос. Максим разлепил мокрые веки.
    Сквозь повисшие на ресницах капельки он увидел громадного  чело-
века.
    Человек был большущим в высоту и ширину.  Как башня. Башня, оде-
тая в синюю форму гражданского летчика.  Где-то в подоблачной вышине
маячила белая клеенчатая фуражка с голубым околышем.  Этот необыкно-
венный  летчик  словно  весь  состоял из круглых больших складок.  В
складках необъятный живот,  обтянутый форменным пиджаком.  Складками
повисла шея над белым воротничком сорочки.  В складках крупное лицо.
И оттуда,  с вышины,  добродушно и внимательно смотрели  на  Максима
очень синие глаза.  Такие же синие,  как у плотника, который подарил
золотую щепку.
    Люди расступились. Человек-башня вытянул из брючного кармана бе-
лоснежный платок размером с  небольшую  скатерть.  Потом,  колыхаясь
складками,  присел над Максимом. Мягко, но решительно взял в большу-
щие пальцы его ногу...
    Плотная повязка придавила, ослабила боль, сделала ее нестрашной.
Летчик поднял Максима.
    - Ступить можешь?
    Максим попробовал. Шепотом сказал:
    - Могу, если несильно.
    Рукавом вытер ресницы, помигал и спросил:
    - А где моя пилотка?
    Высокий гражданин торопливо подошел:
    - Вот, пожалуйста. И винтик ваш...
    Максим улыбнулся:
    - Это мой болтик.
    Ему помогли надеть жилетик.  Натянули носки и застегнули  санда-
лии. Летчик, увидев пилотку, пророкотал:
    - Эге, да ты тоже из авиаторов. Неудачно сел?
    Максим опять улыбнулся,  посмотрел на колено. И снова испугался:
сквозь платок проступало красное пятно.  Летчик  сказал  обступившим
людям:
    - У меня тут машина. Сейчас отвезу пострадавшего товарища в нашу
санчасть. Там посмотрят.
    Взрослые зрители обрадованно запереговаривались:  как все удачно
получается!
    Им-то что! Это ведь не им, а Максиму в санчасть, где на стеклян-
ных полках всякие блестящие штуки: щипцы, ножницы, шприцы...
    - Может, не надо? Подсохнет, - жалобно сказал он.
    Летчик проурчал что-то по-медвежьи,  подхватил Максима,  как ще-
почку, и понес. Куда денешься с такой высоты из таких могучих лап?
    А может быть, все еще обойдется? Перевяжут - и дело с концом. Не
обязательно же прививка...
    Максим слегка успокоился. Сидеть было удобно. Он плыл над троту-
аром, покачиваясь, как в люльке. От летчика пахло крепким одеколоном
и  табаком.  У  него были седые брови,  клочковатые светлые волосы и
большой круглый нос в прожилках.  А глаза были  ласковые.  И  Максим
вдруг подумал,  что летчик похож на Деда-Мороза,  которого побрили и
одели в форму.
    Летчик принес Максима к старенькому "Москвичу", усадил на перед-
нее сиденье. Сам зашел с другой стороны, стал втискиваться в кабину.
"Москвич" застонал и присел на рессорах.
    - Старость...- сказал летчик и  немного  смущенно  покосился  на
Максима. Потом озабоченно спросил: - Не болит? Не сгибай пока ногу.
    Максим глянул на колено и коротко вздохнул: красное пятно сдела-
лось больше.
    Летчик стал торопливо давить на педаль стартера. "Москвич" зачи-
хал.
    - Сейчас, быстренько доедем...
    - А куда?- спросил Максим.
    - Туда, где Управление Аэрофлота. Может быть, видел?
    - Конечно,  видел! Я там во дворце в ансамбле занимаюсь. Видите,
и форма такая: хор "Крылышки".
    - Вот и отлично,  - прогудел летчик.  - Я сразу понял, что ты из
наших... А чего это ты приземлился так неладно?
    - Да...  из-за одной растяпы,- небрежно сказал Максим.- Утюг ос-
тавила включенный,  а дверь захлопнулась.  Пришлось лезть на  третий
этаж. Хорошо, что успел: уже гореть начало...
    - Да ты герой,  - серьезно сказал летчик.
    У Максима  уши стали теплые,  и он отвернулся к окошку.  Они уже
ехали. Скоро замелькали дома на знакомой улице Титова.
    - Сейчас  домчимся,  - опять зарокотал летчик.  - Там тебя быст-
ренько починят. Промоют, перевяжут... Ну, укольчик в одно место, без
этого никто не проживет. И будешь прыгать, как новенький.
    - Укольчик-то зачем?- слабым голосом откликнулся Максим.
    - Надо, братец. Чтобы глупого риска не было. У нас в сорок пятом
году бортмеханик был - всю войну целехонький прошел,  а  потом  руку
поранил,  загрязнил  и помер.  На двенадцатый день скрючило всего от
столбняка. Так что лучше уж сразу делать как надо.
    Вот и все.  Никакой надежды.  Теперь,  даже если была бы возмож-
ность спастись.  Максим не стал  бы  убегать.  Потому  что  укол-это
страшно,  однако  помирать  в неполные десять лет-тоже что хорошего?
Особенно когда у тебя на счету столько побед, а кругом лето...


                               Обида

    "Москвич" остановился  у здания,  где было Управление Аэрофлота.
Но не у главного входа,  а сбоку. Летчик со скрипом выбрался наружу,
обошел машину,  открыл дверцу с Максимкиной стороны. Добродушно про-
тянул большущие ладони.
    - Ну что, пилот, пойдем на ручки?
    Неизбежное приближалось.  У Максима в животе и  груди  ощущалась
холодная  пустота,  а в ней противно и однотонно стонали беспокойные
струнки. Все это и называлось "страх". От такого чувства слабеют но-
ги, если даже они обе здоровые.
    Но, кроме страха,  в человеке есть гордость.  Она со страхом бо-
рется,  и  они  стараются друг друга повалить на лопатки.  В Максиме
никто из них пока не повалил другого. Максим стал вылезать из "Моск-
вича".
    - Я сам пойду.
    - А не больно?
    Максим осторожно ступил на левую ногу.  Боль толкнулась в разби-
том колене,  но терпимо. Это был пустяк по сравнению с тем, что Мак-
сима ожидало.
    - Ничего, можно идти, - уныло сказал он.
    - Ну и молодец.
    Они прошли через садик, и Максим увидел в стене голубую дверь, а
на ней белый кружок с красным крестом. Вот такая жизнь! Боишься, бо-
ишься, и наконец все равно случается то, чего боишься.
    Он вспомнил слова летчика про "положенное место" и успокоил  се-
бя, что, наверно, это не так больно, как под лопатку. Хотя, с другой
стороны, конечно, неприятнее... Но ведь в санчасти у летчиков навер-
няка все врачи - мужчины.  Так что ладно уж... В прохладном коридоре
был ряд белых дверей.  Летчик пошел к самой дальней. Максим, прихра-
мывая, - за ним. Струнки в нем перестали стонать, но дрожащая пусто-
та внутри осталась.
    В санчасти все оказалось так,  как ожидал Максим. Бинты, склянки
и блестящие штучки на стеклянных этажерках.  Белые стулья  и  тахта,
накрытая клеенкой.
    Только врача-мужчины не было,  а была девушка. В халате и шапоч-
ке, как у Светланы Сергеевны в школе. Совсем-совсем молоденькая. Она
подняла тоненькие брови и смешно удивилась:
    - Ай, Иван Савельич! Вы опять к нам? Что случилось?
    - Со мной ничего,  Любушка, не случилось,- откликнулся летчик, и
от  его  густого голоса на стеклянных полках что-то звякнуло.  - Вот
пилота привез пострадавшего. Неудачно зашел на посадку парень...
    Он шагнул в сторону и открыл Максима, который стоял за его могу-
чей спиной.
    - Ай-яй!  -  опять воскликнула медсестра.- Это внучек ваш,  Иван
Савельич?
    - Бог с тобой, Любушка. У меня внучка, Наташка. А это просто наш
человек. Видишь, форма с крылышками. Так что чини молодца.
    - Ясненько,  -  сказала  Люба  и встретилась с Максимом глазами.
Глаза были веселые.  Но Максиму было  не  до  веселья,  и  он  отвел
взгляд.  Люба подошла,  крепко ухватила его под мышки, лихо пронесла
над полом и усадила на тахту. Клеенка на тахте была холодная. Максим
вздрогнул. Люба торопливо спросила:
    - Ты что, маленький? Боишься?
    - Нисколечко,- замогильным голосом сказал Максим.
    - Ну и замечательно!
    Она взялась за платок на колене. Размотала стремительно, а сняла
осторожно.
    - Ух ты...  Красиво... Ну ничего. Это с виду неприятно, а на са-
мом деле не страшно. Ободрал сильно, вот и все.
    Максим краешком  глаза глянул на колено,  мигнул и стал смотреть
за окно. Там на травяное поле медленно опускался оранжевый вертолет.
    Люба отошла к шкафчику и зазвенела склянками. С каким-то пузырь-
ком и ватой опять направилась к Максиму.
    - Не бойся,  это не йод, жечь не будет.
    Максим только плечом шевельнул. Да хоть бы сто бутылок йода! Это
ведь  не  шприц с неумолимой тонкой иглой.
    Жидкость из пузырька шипела и пенилась, как газировка. И холоди-
ла. Потом на ногу лег сухой плотный бинт. Боли почти не было.
    Максим с надеждой посмотрел на Любу: "Может, все?" Но она доста-
вала  из-под  стекла никелированную коробку.  Максим успел заметить,
как вертолет за окном отразился в этой коробке  оранжевым  огоньком.
Из коробки появился шприц.
    Иван Савельевич сидел у двери.  Белая табуретка под ним казалась
совсем крошечной.  Он сочувственно смотрел на Максима. Потом подмиг-
нул: "Ничего, держись". Люба повернулась к Максиму.
    "Сейчас скажет: "Снимай штаны",- тоскливо подумал он и вспомнил,
что давно еще про такой случай смотрел в каком-то  кино.  Зрители  в
зале веселились.  Но в том фильме в переделку попал большой парень и
от медсестры сумел отбрыкаться.  А Максиму что  делать?  Он  малень-
кий... Но Люба была хорошая медсестра. Она сказала:
    - Расстегни рукавчик.
    Максим непослушными  пальцами  стал  дергать пуговку на обшлаге.
Люба подошла вплотную и шепотом снова спросила:
    - Ты что, боишься?
    Врать уже было бесполезно. Максим с коротким вздохом сказал:
    - Маленько...
    - Не бойся ничуточки, я незаметно. Посмотри в сторону и сосчитай
до трех.
    Максим ощутил на руке холодок проспиртованной ватки и... Он втя-
нул воздух сквозь сжатые зубы.
    Ничего себе "незаметно"! Он так стиснул в кулаке болтик, что го-
ловка чуть не проткнула ладонь.
    - Все-все-все! Ты герой.
    Все?
    Значит, все... Все!!
    Конец подлому страху!  Не надо больше замирать и вздрагивать!  И
вдруг Максим разозлился. А почему он дрожал? Почему боялся до тошно-
ты?  Из-за этой секунды?.. "Сосчитай до трех..." Даже и не сосчитал.
Ну, пришлось потерпеть - один миг. А из-за страха мучился сколько? В
тыщу раз больше, чем от укола. Дурак и тряпка! А еще и вправду геро-
ем себя воображал...
    - Рукав не опускай пока, пусть подсохнет,- ласково сказала Люба.
    Максим кивнул и встал, осторожно ступив на забинтованную ногу. И
улыбнулся.  Все-таки  сильнее злости была радость освобождения.  Ра-
дость,  что страх позади. Впереди-день, похожий на праздник... А бо-
яться Максим больше не будет никогда.  Хватит,  помучился. Теперь-то
он знает, что глупо дрожать из-за пустяков.
    Иван Савельевич тоже встал - со вздохами и шумом, но быстро. Это
было похоже на рождение нового острова,  который поднимается со  дна
океана.
    - Ну, Любушка, я забираю молодца. Довезу домой. А?
    Люба нерешительно посмотрела на Ивана Савельевича. Потом на Мак-
сима-слегка виновато.
    - Еще не все... Это ведь такая сыворотка, ее нельзя сразу в пол-
ной дозе.  Через часик еще раз надо.
    Наверно, она увидела несчастные Максимкины глаза и заторопилась:
    - Можно у нас в садике посидеть или  погулять.  Посмотреть,  как
самолеты летают. Часик быстро пройдет... Тебя как зовут?
    - Максим,- сказал он шепотом и отвернулся к двери.
    Он чувствовал себя так, будто сделали ему удивительный подарок и
тут же отобрали. Посмеялись...
    Иван Савельевич  громадной  ладонью  взял  его за плечо - словно
седло положил на Максима.
    - Мы вместе подождем.  Мне теперь торопиться некуда, все равно в
отпуске. Посидим, побеседуем. Пошли, Максим, в садик.
    Максим захромал  к двери.  Потом вдоль коридора.  Горькая досада
разъедала его.  Максим украдкой даже стукнул по стене кулаком с бол-
тиком. Потому что досада была злая. Злая и... без боязни.
    Максим удивленно прислушался к себе.  Страха не было.  Почти  не
было.  Так, мелкий осадочек... Что это? Может, весь запас страха из-
расходовался на первый укол, потому что Максим не знал о втором?
    Они вышли в скверик и сели на сколоченную из реек скамейку. Мак-
сим еще раз словно прощупал свои нервы. Каждый сантиметр. Не затаил-
ся  ли страх где-нибудь?  Не выскочит ли опять,  не разбежится ли по
жилкам? Нет! В самом деле нет. Сердце стукало ровно и смело.
    Конечно, предстоящий укол не радовал.  Но когда Максим думал про
него,  не было ни тошнотворной слабости,  ни дрожи. Жаль только, что
надо ждать целый час.  А если бы прямо в эту минуту.  Максим бы и не
побледнел даже. Разве что самую капельку...
    Значит, кончено?  В самом деле, не надо, значит, вздрагивать при
неожиданных шагах в школьном коридоре.  Не надо бояться, что ехидный
Мишка Стременко заподозрит в тебе труса и скажет про это всему клас-
су!
    Эти мысли  прогнали  досаду.  И к Максиму опять пришла радость -
спокойная радость смелого человека.

    За палисадником, на краю аэродрома, стоял длинный деревянный дом
с  тонкими  антеннами и высокой мачтой.  Над мачтой качалась надутая
теплым ветерком "колбаса" - длинный сачок, сшитый из поперечных чер-
но-белых полос.  Это чтобы летчики видели, откуда ветер, когда захо-
дят на посадку.
    Садились и взлетали часто. Серебристые с голубыми полосками АН-2
и пестрые двухместные аэропланчики.  И вертолеты, похожие на разноц-
ветных  стрекоз.  Воздух мелко дрожал от стрекота моторов.  И Максим
подумал,  что похоже,  будто он попал в волшебную  страну  громадных
кузнечиков.
    Чтобы палисадник  не  мешал видеть летное поле.  Максим с ногами
забрался на скамью и сел на высокую спинку. Потом вспомнил о прилип-
ших к подошвам тополиных почках и мусоре и торопливо скинул сандалии
в траву: скамья недавно была покрыта ярко-голубой блестящей краской.
    Максим покосился на Ивана Савельевича, но тот вроде бы ничего не
заметил.  Он сидел,  сняв фуражку,  и смотрел на самолеты. Максим со
своей  высоты видел его громадные плечи,  погоны с широкими золотыми
угольниками, редкие седые пряди, сквозь которые просвечивала розовая
кожа.
    Большой красно-желтый  вертолет  низко-низко  прошел  над  ними.
Мелькнула тень,  и показалось даже, что от сверкающего винта дохнуло
ветром.
    Иван Савельевич взглянул на Максима, и они улыбнулись. Будто бы-
ли оба летчиками и понимали друг друга без слов.
    И Максиму очень-очень захотелось хоть какое-то отношение иметь к
этой пестрой крылатой жизни. Он не выдержал, сказал:
    - А мы сегодня по телевидению выступали.  Я там песню про первый
полет пел. Вы не видели утром передачу?
    - Не видел,- огорченно откликнулся Иван Савельевич.-Вот жалость!
Если бы знать...  Все равно без пользы утро провел.  Хотел отпускные
дела оформить, да забыл, что суббота и контора наша закрыта.
    - А вы здесь работаете?- спросил Максим, чтобы поддержать разго-
вор.
    - Работаю...  Пошел было на пенсию,  да не могу.  Пускай хоть на
земле, да все же у самолетов, к своим ребятам поближе.
    - А вы на каких летали? - осторожно спросил Максим.
    - Я,  Максимчик,  на всяких летал:  и на ТУ-114,и на Илах,  и на
АН-10. Во время войны был штурманом на Севере,  на тяжелых бомбарди-
ровщиках...  А до войны,  не поверишь даже, на дирижабле приходилось
летать...
    - На дирижабле? - изумился Максим. - Как в кино "Гиперболоид ин-
женера Гарина"?
    - Вроде. Только побольше.
    - А на таких?  - Максим кивнул вслед зеленому учебному самолети-
ку, мелькнувшему над головами.
    - На таких само собой... Я ведь сейчас в кабину еле втискиваюсь,
а раньше был стройненький, даже не верится. Вроде тебя.
    Максим засмеялся.  Он представил Ивана Савельевича,  маленького,
тощенького,  в его,  Максимкиной,  вишневой форме,  но с головой как
сейчас - большой,  седой,  в белой фуражке. Иван Савельевич тоже ус-
мехнулся.
    - Да... А сейчас - только пассажиром. Да и то врачи не советуют.
    - Сердце, да? - понимающе спросил Максим.
    - А холера его знает...  И сердце, и печенка, и селезенка, и все
на свете... Я ведь, Максим, очень старый.
    - Ну уж "очень",- вежливо возразил Максим.
    - Очень,  брат.  У меня старший внук уже летает. А младшая вроде
тебя. Чуть постарше, наверно. Недавно в пионеры приняли.
    - Меня  тоже послезавтра примут,- ревниво сказал Максим.- Уже на
отрядном сборе у шестиклассников, у наших шефов, проголосовали. Меня
бы и раньше приняли, да я в этой школе недавно.
    - А, приглядывались, значит,- заметил Иван Савельевич.
    - Наверно... Но теперь уж все. Теперь весь класс у нас будет пи-
онерский. Кроме Тыликова...
    - Тыликова?.. Постой-ка. Что-то знакомая фамилия... Нет, тот Ту-
пиков.  Был у нас штурман на Диксоне...  А что за личность  Тыликов?
Неужели злодей такой?
    Максим пожал плечами:
    - Да не злодей...  Ведет себя плохо.  С Софьей Иоснфовной спорит
все время.  Один раз из резинки начал стрелять,  скачет  на  переме-
нах...
    - Да-а, - непонятно сказал Иван Савельевич. - Это конечно... Хо-
тя Наташка у меня тоже скачет. А в чем еще грешен Тыликов?
    - Ну вообще...  Софья Иосифовна говорит,  что непослушный.
    Иван Савельевич сморщил лицо.
    - Ну,  брат, и характеристика. А что значит "послушный", "непос-
лушный"? Непонятно.
    Максим удивился:
    - Почему непонятно?
    - Ну,  смотри сам. Вот, например, летчики у нас. Пишут им харак-
теристики. Если хороший, пишут: умелый, знающий, смелый, дисциплини-
рованный... А можешь представить, чтобы написали: "послушный пилот",
"непослушный штурман"?
    Максим поморгал от неожиданности. В самом деле, получалась чушь.
    - Но летчики же большие. А мы еще нет...
    - Понятно,  что "нет",- слегка сердито заметил Иван Савельевич.-
А учиться быть большими как раз и надо, пока маленькие, мотом поздно
будет. Я это и Наташке своей все время говорю...
    Это было,  кажется,  правильно.  Конечно, правильно! Не будет же
Иван Савельевич зря говорить. Но это было непривычно...
    - А вот вы сказали "дисциплинированный",- вспомнил Максим.- Раз-
ве это не все равно, что "послушный"?
    - Ишь  ты!  - возразил Иван Савельевич.- Дисциплинрованный - это
когда человек дело знает,  умеет в сложной  обстановке  разобраться,
умеет  четко выполнять команды и сам командовать,  если надо.  Умеет
быстро решение принять,  товарищей не подведет, глупостей не надела-
ет...  Дисциплина - это когда человек сам за себя отвечает... А пос-
лушный - что? Смелый он? Неизвестно. Друга в беде не бросит? Кто его
знает. В опасности не растеряется? Тоже неясно. Работать умеет? Поди
разберись... Послушными, милый мой, и овечки бывают. А человек, ког-
да надо, должен уметь за правду постоять. Уяснил?
    - Уяснил,- четко ответил Максим и хотел сказать,  что  вообще-то
Тыликов никогда не дерется, только один раз отлупил здорового четве-
роклассника,  который срезал с куртки Светки Мешалкиной красивую на-
шивку.
    Но не сказал.  Он увидел,  как от калитки через сквер движется к
ним та самая Марина. У которой утюг...
    Ей-то что здесь надо?
    Может, вспомнила про открытый кран или невыключенный газ и  поп-
росит Максима опять лезть в квартиру? Ну уж дудки.
    - Вот и хорошо, вот и ладно,-издалека запричитала Марина. - Я уж
извелась было, а соседи-то сказали, куда вы поехали, я и побежала
следом.
    Максим порозовел.  Было ясно, что Марина спохватилась: не побла-
годарила вовремя спасителя. Теперь специально прибежала. Может, наг-
раду будет предлагать? Вот еще! Больно нужна ему награда...
    - Ты,  мальчик, отдай сразу денежки, и все хорошо будет,-ласково
пропела Марина.- Отдай и не бойся, мы не скажем маме с папой. Всякое
бывает...
    - Что?- ошарашенно сказал Максим.
    - Денежки-то,  которые на столе были,  они где?  Взял ведь!  Ну,
честненько признайся да отдай.  У меня же зарплата не как  у  летчи-
ков...
    - Тетенька,  вы с ума сошли?  - громко сказал Максим и встал  на
скамейке.  Боль  резко  ударила его по колену,  но он тут же забыл о
ней. Ему стало вдруг смешно. Очень смешно. И, смеясь, он объяснил: -
Не было там никаких денег. Только одеяло прогорелое.
    - Ты не ухмыляйся над взрослым человеком! - уже совсем не певуче
заговорила  Марина.- Деньги-они сами в окошко не улетят.  А мне пять
рублей терять тоже резону нет.
    - Вы  что?  Думаете,  я  вор?- тихо спросил Максим и взглянул на
Ивана Савельевича: тот сидел с непонятным лицом и смотрел не на Мак-
сима, а на Марину.  - Да нет у меня ничего!- крикнул Максим.  - Глу-
пости какие!  У меня и карманов нет,  смотрите!
    Он дернул пуговки,  распахнул жилетик, крутнулся на здоровой но-
ге.
    - Ну?  Куда я сунул ваши деньги? Съел, что ли? Куда? И вдруг за-
молчал. Моментально,, словно от выстрела. Только выстрела не было, а
была ужасная мысль: "Нагрудный карман! Мамины пять рублей!"
    Никакой страх перед уколом,  никакие другие страхи не сравнить с
этим ужасом. Что же теперь? Как он докажет?
    - Иван Савельевич,  - беспомощно проговорил он,  - у меня только
вот...  Но это мои...
    (Только что говорил: нет ничего, даже карманов нет - и вот!)
    - Это правда мои...  Я забыл.  Это мама дала на обед...
    (Кто же дает ребятам на обед пять рублей?)
    Ему плевать было на глупую Марину. Но Иван Савельевич! Он теперь
что думает!
    Максим выдернул  из  кармана  свернутую пятирублевку,  торопливо
протянул ему.
    - Смотрите, это мамина! Честное слово! Я не брал...
    Иван Савельевич посмотрел удивленно и,  кажется,  с жалостью.
    А Марина цапнула деньги.
    - Ну-ка, ну-ка! Не брал!..
    Она поднесла синюю бумажку к острому носу, словно обнюхать хоте-
ла.
    - Вроде не та,  не замусоленная... Обменял, поди, в кассе... Или
паразит Витька унес?.. Говори честно, где взял деньги-то!
    Иван Савельевич шумно вздохнул и с напряженным лицом стал подни-
маться со скамьи.
    - Я не брал!- отчаянно повторил  Максим.-  Иван  Савельевич,  ну
правда! Ну, давайте мы съездим домой, я близко жийу, мама сразу ска-
жет! Я близко...
    - Тихо, тихо, малыш,- сказал Иван Савельевич.
    Он двумя пальцами взял у Марины деньги и осторожно сунул в  Мак-
симкин кармашек.  Он смотрел на Марину сверху вниз.  И хотя она была
высокая, сейчас казалась какой-то укороченной.
    - Гражданочка,-  насуплено  произнес Иван Савельевич,  - огляни-
тесь, пожалуйста. Во-он туда. Там калиточка, видите? Закройте-ка ее.
Пройдите  и  закройте с той стороны.  Здесь служебная территория.  Я
сейчас вахтера позову.
    - Чего-чего?  -  по-воробьиному прочирикала Марина.- Чего такое?
Вахтера?  Да зови,  зови, не пугай, я пуганая! Я сейчас сама милицию
позову. Завелись жулики на мою голову!
    Могучая складчатая шея Ивана  Савельевича  стала  вишневой,  как
Максимкина пилотка. Он с бульканьем набрал в себя воздух и грянул:
    - Бр-рысь!
    Максима пригнуло словно шквалом. Из-под крыши диспетчерского до-
ма рванулись и перепуганно загалдели воробьи.  Марину отнесло  метра
на  три.  Там  она повернулась и быстро-быстро засеменила к калитке.
Так в одном мультфильме бегал тощий глупый придворный:  сам длинный,
ножки короткие,  но подвижные-они обгоняли туловище, и тело придвор-
ного изгибалось, взмахивало ручками, но не падало.
    Иван Савсльевич смотрел Марине вслед, пока она не исчезла за уг-
лом. Потом потер шею и насупленно глянул на Максима.
    - Что-то я тебя не понимаю...
    Максим стоял перед ним на скамейке, испуганный и озадаченный.
    - Не  понимаю,-  повторил Иван Савельевич.- Ты же не виноват.  А
если не виноват, зачем трепыхаешься и дрожишь, будто кролик? У чело-
века гордость должна быть,  а ты оправдываешься,  как воришка.  Если
прав, чего бояться?
    - Я ее и не боялся. Я боялся, что вы... подумаете...
    Иван Савельевич взял Максима за локти,  осторожно притянул к се-
бе.
    - Максим,  Максим,  молодая твоя голова...  Я семь десятков  лет
прожил.  Что же я, хорошего человека от жулика не отличу? Эх ты, жу-
равленок...  Ну что ты,  Максим...  Ну,  не надо. Эх, братец, это уж
совсем зря...
    Конечно, это было зря.  Но что мог Максим сделать? То ли от нео-
жиданной ласки, то ли от всех недавних переживаний прорвались у него
слезы, и он начал вздрагивать, прижавшись к Ивану Савельевичу, как к
скале.
    - Ай-яй-яй...- сказал Иван Савельевич.- Ну довольно,  Максим. Ты
меня всего промочишь.
    Чтобы хоть как-то сбить неловкость.  Максим  пробормотал  сквозь
всхлипы:
    - Если бы знал, ни за что бы не полез утюг выключать...
    Иван Савельевич сел, подхватил Максима, усадил на колени.
    - Да ты что,  летчик!  При чем здесь эта глупая тетка? Ты же дом
спасал. Там столько людей живет...
    И правда...  В самом деле, он же дом спасал! Но... он же об этом
не думал.  Если честно говорить,  он же ни капельки не думал о доме.
Он думал только о себе:  какой он .бесстрашный,  ловкий и  красивый!
Люди могли без жилья остаться, и всем казалось, что Максим из-за них
рискует. И аплодировали... А он думал, какой он герой...
    От стыда у Максима разом выключились слезы.  И,  перекладывая из
руки в руку болтик,  он стал сердито тереть ладошками лицо. И не со-
образил, что левая ладонь - вспотевшая и грязная от болтика.
    - Ох,  как ты разукрасился, - сокрушенно сказал Иван Савельевич.
- Как в книжке: усатый-полосатый. Пойдем-ка...
    И он повел Максима за палисадник,  на край летного поля.  Там из
травы торчала загнутая железная трубка с медным краном.
    Иван Савельевич набрал воды в ладонь, как в ковшик, и двумя дви-
жениями смыл с Максимкиного лица грязные полосы. Максим сердито фыр-
кал.
    - Утереться  нечем.  Платок-то я у Любушки оставил,- пробормотал
Иван Савельевич.
    Максим еще раз фыркнул,  выдернул из-под резинки на штанах подол
рубашки и торопливо вытер лицо.
    - Ишь как ловко,  - одобрил Иван Савельевич.  - Ну что? Пойдем к
Любушке, Максим-герой?
    - Герой!  -  со  злым  отчаянием  повторил  Максим.- Если хотите
знать, я трус... И наверно, хвастун.
    - Почему?- удивился Иван Савельевич.
    Максим от злости на себя готов был объяснить про все: про уколы,
про Транзистора и про то,  для чего лазил выключать утюг.  Но трудно
это было, и нужные слова не нашлись. Он хмуро ответил:
    - Такой уж уродился.
    - Ты хороший уродился,- серьезно произнес Иван  Савельевич.  На-
верно, он думал, что просто Максиму стыдно за недавние слезы, и ска-
зал:-Это ничего,  что плакал.  От обиды бывает. На меня один раз ко-
мандир  эскадрильи  накричал  ни  за что.  Я уж здоровый парень был,
двадцать четыре года,  а разревелся вдруг как девчонка.  До сих  пор
помню... Он даже испугался, уговаривать начал...
    Максим улыбнулся.  Но иногда он еще вздрагивал от недавних слез.
И когда пришли в кабинет. Люба это заметила.
    - Максим, ты плакал? Неужели так больно? Ну, теперь я совсем ос-
торожненько буду, не бойся, маленький.
    - Да ничуть я не боюсь,- хмуро сказал Максим.
    - Тут  совсем  другая  причина.  Обида,  - объяснил Иван Савель-
евич.-А в общем, дело уже прошлое.
    Максим почти  равнодушно  глянул  на брызнувшую из иглы струйку.
Сам удивляясь своему спокойствию, подставил руку.
    Радость постепенно возвращалась к нему.  В конце концов,  он все
равно спас дом.  А хвастливые мысли - что ж!  В следующий раз  будет
умнее. Зато он не струсил. И сейчас не боится. Ой... Но все равно он
не боялся...
    Максим встал  и помахал рукой,  чтобы скорее подсохло место при-
вивки.
    - В  понедельник забеги,  перевяжу ногу.  И справочку выпишу про
прививку.  Это чтобы зря не кололи,  если снова обдерешься. Сейчас у
меня штампа для справки нет,- сказала Люба.- Договорились?
    - Договорились, - весело согласился Максим.
    - Забежит,  забежит,  - пообещал Иван Савельевич.  - Он и ко мне
забежит.  С внучкой познакомлю.
    Когда сели в машину, Иван Савельевич спросил:
    - Куда теперь? Ты говорил, близко живешь.
    - А можно лучше в школу? У нас экскурсия.
    - Можно-то можно. А как нога?
    - Да не больно уже нисколечко.
    - Поехали.
    И через две минуты они были у школы.
    - Вот хорошо.  Спасибо, Иван Савельевич. А то я думал, что опоз-
даю.
    - Максим,- негромко сказал Иван Савельевич,- ты,  если захочешь,
правда,  заходи в гости.  Самолеты покажу, снимки разные. Я недалеко
живу. Улица Громова, дом пять, квартира тоже пять. Запомнишь?
    - Конечно, запомню! Спасибо.
    - Ну, лети, журавленок...

                        Жила-была золушка...

    Да, жила-была Золушка.  В Газетном переулке,  в деревянном  доме
недалеко от высокого берега.  Правда, не совсем такая, как в сказке.
Мачехи и злых сестер у нее не было,  а были мама и бабушка,  которые
Золушку любили.
    По-настоящему звали ее Таней.
    Тогда почему Золушка?
    Потому что часто руки и лицо были у нее перемазаны. Не из-за тя-
желой работы (хотя работы она не боялась),  а от возни с велосипедом
и с красками,  которыми Таня разрисовывала деревянные щиты,  сабли и
перья для стрел.
    А еще потому,  что была она не очень красивая и все думала,  как
бы  с помощью волшебства сделаться красавицей.
    Иногда, если мамы и бабушки не было дома,  Таня - Золушка подхо-
дила  к зеркалу и разглядывала свое лицо.  Не поймешь,  что за лицо.
Круглое и для тонкой шеи совсем неподходящее. Глаза - не то голубые,
не то серые и сидят,  пожалуй, чересчур далеко от переносицы. И вес-
нушки...  Если бы нормальные веснушки, тогда еще ладно, а тут словно
кто-то  начал  рисовать и бросил:  в одном месте несколько точек,  в
другом... И волосы - вроде бы не рыжие,  но  какие-то  рыжеватые.  И
растрепанные.  Из  таких не получаются ни мягкие локоны,  ни тяжелые
косы. Вот и приходится стричься "под мальчишку".
    Таня надевала самое красивое платье, мамины бусы, бабушкину кру-
жевную накидку,  украшала голову маленькой короной из серебряной бу-
маги и кружилась по комнате.  Как на королевском балу.
    Впрочем, это ей быстро надоедало.
    Во-первых, кружись  не кружись,  а прекрасной принцессой не ста-
нешь. Во-вторых, Таня в глубине души знала, что хотя она и не краса-
вица,  но в общем-то ничего,  привлекательная. Это еще год назад, во
втором классе,  сказал Юрка Воронихин своему соседу по парте - гром-
ким шепотом,  на уроке математики.  Тане эти слова понравились и за-
помнились. Однако до Юрки она в тот раз все же дотянулась и треснула
учебником. Какое ему дело? Подумаешь, принц!
    Дело в том,  что Золушка-Таня мечтала о настоящем Принце.  На то
она и Золушка.
    Принц должен быть стройный, красивый и смелый. Добрый и веселый.
И  непохожий  на знакомых мальчишек.  Они все какие-то неподходящие.
Или трусоватые, или наоборот - чересчур нахальные. И болтливые, хуже
девчонок.  Никакую  тайну не доверишь.  Да и не стали бы они слушать
про ее тайны.  Разве они поймут,  что Таня - это Золушка? Они только
себя героями воображают.
    А чем они могут похвастаться перед Таней?  То,  что  они  умеют,
умеет и она.  Не хуже мальчишек гоняет на велосипеде, и на мечах де-
рется,  и с плотов ныряет...
    Таня снимала бусы,  накидку,  нарядное платье и бумажную корону.
Натягивала джинсы и мальчишечью рубашку.  Вскакивала  на  велосипед.
Пока Принц не нашелся, приходилось быть и Золушкой, и Принцем сразу.
    Она гоняла футбольный мяч и прыгала  через  скакалку,  играла  в
разведчиков и в классы,  ухаживала за беспризорными котятами и время
от времени дралась.  А иногда уходила на берег и там превращалась  в
Принцессу.
    И все у нее было:  дворец и богатства, тайны и оружие, солдаты и
придворные.  Правда,  не живые, а из пластилина, но все равно краси-
вые.
    А Принца  из  пластилина не сделаешь.  Он должен быть настоящий.
    Они вдвоем отправлялись бы в путешествия,  сражались с врагами и
делали открытия. Она перевязывала бы Принцу раны и спасала от разных
опасностей.  Потому что принцы,  они хоть и герои, а все равно маль-
чишки и за ними нужен глаз да глаз...


    В этот день Золушка не ждала чуда.  Даже не думала ни о чем вол-
шебном.  Она  думала  о простых вещах:  покататься на велосипеде или
пойти к Юрке Воронихину и попросить книжку "Девочка с Земли"? Книжка
эта про космос и всякие приключения.  Поразмыслив,  Таня сообразила,
что велосипед никуда не убежит,  а книжку Юрка может кому-нибудь от-
дать.
    Юрки дома не оказалось, и Таня слегка расстроилась. Но не очень.
Потому  что погода была чудесная - первый по-настоящему летний день.
В такую погоду просто невозможно огорчаться.  К тому же завтра воск-
ресенье. Да и до каникул совсем немножко осталось.
    Таня шла-шла,  ни о чем важном не думала,  по сторонам  смотрела
просто  так  и...  Сказка  пришла,  когда ее не ждали.
    По улице шел Принц.
    Он шел по другой стороне, легкий, стройный и загадочный.
    Сразу было видно,  что это Принц. Во-первых, он нездешний - всех
местных мальчишек  Таня  знала.  Во-вторых,  его  костюм переливался
царственной темно-вишневой краской,  а пуговицы сверкали золотом. Не
хватало,  пожалуй,  только блестящего плаща и тонкой шпаги. Но и без
них Принц был замечателен.  И его вишневая пилотка с серебряной  вы-
шивкой была ничуть не хуже средневековой шапочки с перьями.
    На ноге у Принца светилась свежая повязка,  и раненая нога,  на-
верно, болела. Но Принц старался не хромать, шагал прямо и уверенно.
Это означало, что у него твердый характер.
    И лицо у Принца было славное. Таня лишь мельком его увидела и не
вблизи, но сразу разглядела.
    Сердце у  нее сперва остановилось,  а потом заметалось в грудной
клетке,  как пойманный в западёнку воробей. Но Таня взяла себя в ру-
ки.
    Раз  уж случилось чудо,  нельзя,  чтобы оно исчезло!
    Таня дала Принцу пройти сорок шагов и незаметно пошла сзади.


                        Джунгли и опасности

    Максим все-таки опоздал.
    В классе  было удивительно пусто и тихо.  Как небольшие лужайки,
светились под солнцем зеленые парты.  С доски  улыбался  добродушный
пират  в  полосатой фуфайке и сапогах с отворотами-таких разбойников
часто рисовал Владик Малашкин.  У двери  валялся  фантик  от  ириски
"Кис-кис". Вот и все.
    Максиму стало немножко грустно.  Конечно,  ничего  страшного  не
случилось,  но все-таки... весь класс где-то радуется и веселится, а
он здесь один.
    Максим вышел в коридор. За соседней дверью отчетливый голос дик-
товал:
    - "Люблю грозу в начале мая... Люб-лю гро-зу... В на-ча..." Вол-
ков, сейчас пойдешь за дверь!.. Пишем: "В нача-ле ма-я..."
    В дальнем  конце  коридора  маялся  у окна выгнанный за какие-то
грехи второклассник.  В музыкальном классе осторожно,  одним пальчи-
ком, играли музыку Грига "В пещере горного короля". Максим эту музы-
ку любил.  Он хотел подойти поближе и послушать,  но  тут  раздались
гулкие шаги на лестнице, и в коридоре возникла завуч начальных клас-
сов Анна Андреевна. Максим Рыбкин машинально встал попрямее, одернул
свою коротенькую форму и снял пилотку.
    Анна Андреевна остановилась.  Зорко глянула по сторонам.  Тут же
заметила  несчастного второклассника,  замершего у окна.  Заметила и
Максима. Секунду она размышляла, к кому пойти сначала. И направилась
к Максиму.
    - Здрасте, - сказал Максим и на всякий случай улыбнулся.
    - Любопытно  узнать,  почему  ты не на занятиях,  - заявила Анна
Андреевна и сверху вниз глянула из-под круглых очков. Она была боль-
шая, строгая, с крупной коричневой бородавкой над левой бровью. Ког-
да Анна Андреевна сурово шевелила бровями,  бородавка  тоже  шевели-
лась. Но Максиму чего бояться, если не виноват?
    - Наш класс на экскурсии, а я...
    - А ты не на экскурсии. Вот я и спрашиваю: почему?
    - А я по дороге ногу разбил,- храбро сказал Максим и для  убеди-
тельности  покачал забинтованной коленкой.- Меня в больницу отвезли.
Пока перевязку делали... Потом два укола. Вот и опоздал.
    Анна Андреевна как-то неуловимо, в одну секунду, из строгого за-
вуча превратилась в большую добрую тетю.
    - Бедненький,  - сказала она и даже чуть присела,  чтобы разгля-
деть бинт. - Болит ножка?
    - Не-а...  -  сказал Максим небрежно.- То есть болит,  но ходить
можно.
    - Что же ты домой не пошел?
    - Ходить-то можно,  - повторил Максим.- Я  хотел  на  экскурсию.
Только все уже ушли, а где парк, я не знаю.
    - Не знаешь, где парк?-удивилась Анна Андреевна.
    - Да. Я недавно в этом городе живу. Еще не успел...
    - А!  Ты Рыбкин из третьего "В",  - вспомнила Анна Андреевна.  И
заново,  внимательно оглядела Максима. - А что у тебя за костюм? Это
в прежней школе у вас такая форма была?
    - Нет,  это ансамбль "Крылышки".  Мы сегодня утром по телевизору
выступали.
    - Ну?  Да ты у нас знаменитость! Поздравляю... А до парка дорога
простая. Выйдешь сейчас на улицу Кирова и садись в любой троллейбус.
До остановки "Парк культуры".  Это совсем недалеко, дорога все время
вдоль реки. Парк на берегу расположен. Доберешься?
    - Доберусь. Спасибо.
    - Пожалуйста,- улыбнулась Анна Андреевна.- Только  будь  осторо-
жен, вторую ногу не покалечь... И как это тебя угораздило?
    Максим открыл было рот,  чтобы небрежно объяснить, как он спасал
от пожара дом, но Анна Андреевна уже превратилась в завуча. Выпрями-
лась и сурово глянула в ту сторону, где недавно тосковал второкласс-
ник. Того, конечно, уже не было. Анна Андреевна строго поправила оч-
ки. Максим понял, что разговор окончен, и тихонько сказал:
    - До свидания.

    Уже на улице он подумал:  "Если парк недалеко и на  берегу,  то,
наверно,  можно пешком, вдоль реки". Потому что день был такой хоро-
ший. Зачем толкаться в троллейбусе? У реки интереснее.
    Максим весной был с папой на берегу, но тогда на откосах не было
зелени,  а на воде кружились ноздреватые серые остатки льдин. И день
был  пасмурный,  ветреный.  А  сейчас на реке,  наверное,  совсем не
так...
    Берег был в четырех кварталах от школы.
    Бинт немного ослаб и почти не мешал сгибать ногу. Бежать было бы
трудновато, но ведь и шагом до реки несколько минут.
    Улица выходила прямо на откос. Когда-то вдоль берега тянулся де-
ревянный палисадник, но теперь он разрушился. Сохранились только от-
дельные столбики и перекладины.
    Максим сорвал лопух,  стер с перекладины пыль и сел, вытянув за-
бинтованную ногу.
    За рекой были деревянные улицы и лишь кое-где поднимались  новые
дома.  У самой воды стояли две старинные церкви.  Возможно, под ними
были подземные тайные ходы и подвалы с кладами.
    Река текла широко и свободно.  У ближнего берега она была мутно-
вато-желтой,  но вдали отражала небо и казалась вполне  голубой.  На
дальнем,  низком берегу разлив подступил к домам, и на рыжей глинис-
той дамбе суетливо трудился оранжевый экскаватор.
    Все это Максим разглядел с высоты своего берега.
    Этот берег был удивительный.  Словно какой-то великан  в  давние
века нагромоздил у реки земляные глыбы,  взрыхлил и перемешал их,  а
потом все засеял семенами высоких трав.
    Если представить,  что  летишь  на самолете,  то можно подумать,
будто под тобой горы, заросшие джунглями.
    Слева от Максима, примерно в километре, темнели, как зеленая ту-
ча, груды деревьев. Там, наверно, и был парк. Ну конечно! Вон подни-
мается над зеленью громадное кружевное колесо' Великан, который мас-
терил берег, видимо, забыл там свой велосипед.
    К колесному  ободу  были прицеплены кабинки.  Колесо тихо верте-
лось. и кабинки совершали полет.
    Максиму захотелось поскорее в парк. Идти по верху было нельзя: к
самому берегу подступали заборы. Но по откосу, среди бурьяна, репей-
ников и полыни, ветвисто разбегались тропинки-Этот путь был интерес-
ным и заманчивым. Он звал, как охотника зовут таинственные заросл и.
    Максим по  скользким  подорожникам  съехал на подошвах до первой
тропинки,  сделал шаг и оказался по плечи в траве. Здесь была шелес-
тящая тишина и запахи растений.  Вокруг переплелась молодая зелень и
серые стебли прошлогоднего бурьяна, мягкая полынь и сухая конопля. В
сандалии закатились глиняные крошки, за ворот посыпались колючие се-
мена,  ежики прошлогоднего репейника обрадованно вцепились в штаны и
рукава рубашки. Ну и что же? На то и джунгли. Максим растопырил лок-
ти и храбро зашагал сквозь травяную тайгу.
    Тропинка прыгала с уступа на уступ.  Иногда ныряла в темные про-
валы, где еще лежали остатки снега. Он был серый с черными крошками,
и поэтому Максим не стал задерживаться, чтобы слепить снежок.
    Скоро Максим выбрался на свободное место - на  зеленый  бугор  с
веселыми  веснушками одуванчиков.  Здесь тропинка раздвоилась.  Одна
дорожка тянулась к верхней кромке берега,  снова через заросли, дру-
гая-вниз. Максим выбрал нижний путь-поближе к воде.
    У воды на узкой полосе песка тянулся валик из обломков коры, су-
хих веток, щепок. Валялись мелкие доски и даже бревна. Максим вспом-
нил,  что это называется плавник. Среди плавника могли оказаться ин-
тересные вещи.  Он пошел, перешагивая через доски и коряги; сзади на
плотном песке оставались четкие следы его сандалии.
    Но скоро  полоса твердого песка прервалась.  Сверху бежал в реку
ручей.  Это был небольшой ручеек, но в рыхлых откосах он вырыл целый
каньон, а ниже устроил вокруг себя мешанину из жидкой глины и песка.
    И никакого мостика.
    Максим глянул вверх. Забираться в кусачие джунгли, а потом лезть
через каньон,  конечно, не хотелось. После этого опять целый час от-
цепляй репьи.
    Максим прищуренным взглядом посмотрел на тот берег ручья. Ширина
песчано-глинистой каши вместе с ручьем была метра четыре.  А глубина
казалась совсем небольшой, по щиколотку.
    После смелых дел, которые сегодня успел Максим совершить, отсту-
пать ли перед ручейком?
    Он снял  сандалии,  затолкал в них носки и кинул обувь через ру-
чей. Потом осторожно, однако без боязни ступил в месиво.
    Ух какое оно было холодное!  Наверно, в ручье была талая вода из
остатков снега. А может быть, его питали холодные ключи. Максим сра-
зу увяз до середины икр и передернул плечами. С чмоканьем выдергивая
ноги,  он добрался до ручья.  Ручей был еще холоднее.  А  погрузился
Максим еще глубже,  до колен,  и замочил край бинта.  Но зато близок
был конец опасного пути.  Максим сделал шаг,  второй...  и вдруг по-
чувствовал,  что больше нельзя шагать: когда он пытался поднять одну
ногу, другая в тот же миг уходила глубже.
    Максим испугался не сразу.  Сначала он просто остановился, чтобы
подумать:  как легче выбраться.  Но едва начал он думать, как понял,
что  все  равно погружается-если даже не шевелиться.  И тогда он по-
чувствовал,  как тихо и пусто вокруг.  Лишь наверху гудели невидимые
автомобили.
    Максим вспомнил про зыбучие пески, в которых люди исчезают с го-
ловой, и у него заледенели не только ноги, а даже затылок.
    Неужели? Неужели это правда может  быть?  Через  несколько  дней
найдут в глиняной жиже промокшую пилотку...  А может,  вообще ничего
не найдут!  Если дождь смоет на песке следы, оборвавшиеся у ручья...
    А что будут думать мама с папой?  И Андрейка?
    Фу, какая чушь лезет в голову! В полутора метрах от твердой зем-
ли. В конце концов, можно плюхнуться плашмя и дотянуться вон до того
сухого выступа с кустом бурьяна.
    Но падать в жидкую глину! А форма?
    Яростно дернулся Максим вперед!  Но зыбь не пускала, и он тут же
ушел в нее с коленями. Бинт скрылся.
    Максим испугался сильнее. Но все же он, конечно, не верил всерь-
ез,  что  может потонуть.  Иначе в его голове не запрыгали бы другие
тревожные мысли. А они запрыгали.
    Сначала Максим  подумал,  что жидкая грязь доберется сквозь бинт
до раны и тогда уж наверняка случится какое-нибудь заражение. Но тут
же вспомнил про уколы и успокоился:  после них не страшны,  конечно,
никакие микробы. Другая опасность была серьезнее: ноги ломило от хо-
лода,  и дело могло кончиться воспалением легких. Или ангиной. В лю-
бом случае Максим надолго охрипнет.  Как же тогда петь? И если забо-
леет, когда же его примут в пионеры?
    Но эти мысли занимали его лишь несколько секунд.  Он погружался.
Ледяная  жижа  пошла  все выше по ногам и почти добралась до штанов.
Теперь, если даже упадешь, не дотянешься до суши! Закричать?
    Максим отчаянно оглядел заросшие откосы. Кто услышит? Да и, нес-
мотря на жуткое положение, кричать было стыдно.
    Если бы в реке тонул,  другое дело.  А то увяз из-за собственной
глупости в какой-то каше посреди сухой земли и теперь,  значит, надо
орать "спасите"?
    Нижние кромки штанов уже коснулись жижи и начали намокать. Может
быть,  все же рвануться и упасть плашмя, а потом -изо всех сил рука-
ми, ногами?
    Максим еще раз кинул взгляд на откосы... Сверху, прыгая с уступа
на уступ,  бежала девчонка.  .С жердью! Максим сразу понял, что дев-
чонка, хотя она была с короткой стрижкой, в джинсах и полосатой, по-
хожей на тельняшку майке.  Совершенно по-девчоночьи она  кричала:
    - Ой, минуточку, минуточку подержись, я сейчас!


                          Золушка и принц

    На твердом берегу Максим отдышался и украдкой глянул на девочку.
Он чувствовал, что выглядит не геройски: взъерошенный, испуганный, с
перемазанными ногами. Недавняя опасность казалась теперь пустяковой.
Подумаешь, увяз повыше колен! А девчонка, наверно, хихикает про себя
над его испугом. Максим сделал равнодушно-досадливое лицо и небрежно
сказал:
    - Ч-черт... Угораздило влипнуть. Чуть не извозился.
    - Здесь не очень опасно, - сказала девочка. - Выше, чем по пояс,
ты бы не увяз.
    Максим опять бросил на девчонку быстрый взгляд: это что, насмеш-
ка?  Но нет, у нее даже в глазах не было улыбки. Она просто успокаи-
вала Максима. Он пожал плечами.
    - По пояс! На кого бы я стал похож! И так...
    Он посмотрел на свои ноги. Они были словно в пятнисто-серых мок-
рых чулках.  По ним сбегали струйки жидкой глины,  оставляя  светлые
полоски. Максим пошевелил грязными ступнями.
    - Пойду отмываться.
    Он хотел направиться к реке, но девочка ухватила его за рукав.
    - Не сходи с ума!  Вода знаешь какая ледяная!
    Ноги у Максима все еще ломило от недавнего холода,  но он храбро
усмехнулся:
    - Наверно, не леденее, чем там. - И он кивнул на ручей.
    Но девочка сказала, не отводя спокойных голубовато-серых глаз:
    - Не выдумывай,  пожалуйста.  Пойдем наверх, там есть колонка. И
бинт надо сменить.
    Значит, она разглядела повязку под слоем глины?
    - Где же я возьму другой бинт? - сказал Максим.
    - Пойдем.
    Максим пожал плечами.  Как мужчина, уступающий женскому капризу.
Взял сандалии и стал подниматься за девочкой по змеистой тропинке.
    Идти босиком было непривычно.  Под ноги попадали острые  крошки.
Максим несколько раз оступался и чуть не потерял равновесие. А схва-
титься за стебли он не мог- в одной руке обувь, в другой болтик. Да-
же  там  внизу,  хватаясь за спасительную жердь.  Максим не выпустил
его.  Верный болтик был по-прежнему с Максимом.  И, ощущая в пальцах
привычную ребристую тяжесть винта. Максим тихо радовался этому, нес-
мотря на все неприятности.
    Они поднялись  на  высокий берег и оказались в старом переулке -
вроде того,  где Максим утром нашел золотую щепку и болтик. У проби-
того лопухами асфальтового тротуара стояла колонка. Девочка поднату-
жилась,  подняла рычаг.  Колонка крякнула,  шевельнулась и ударила в
бетонную площадку круглой стеклянной струей.  Брызги встали облаком,
и несколько маленьких радуг загорелись вокруг Максимкиной спаситель-
ницы.
    - Подставляй ноги, - велела она.
    Максим подставил.  Струя била туго, но вода после ручья казалась
очень теплой.  Будто кипяченой.  Глина смылась в  несколько  секунд!
Максим, прыгая то на одной, то на другой ноге, торопливо натянул но-
сочки,  застегнул сандалии.  Одернул форму, поправил пилотку. И стал
опять  аккуратным  и симпатичным Максимом Рыбкиным - почти таким же,
каким был утром, уходя из дома. Только на краешке штанов темнела по-
лоска невысохшей глины да бинт остался серым и запачканным.
    - Наверно,  грязь под него попала.  Надо менять, - опять сказала
девочка.
    - А где...- начал Максим,  но она перебила:
    - Подожди здесь,  я быстро сбегаю, я близко живу. Не вздумай уй-
ти.
    Максим слегка улыбнулся.
    - Зачем же мне уходить?
    Она тоже улыбнулась,  и они впервые посмотрели друг другу в лицо
не украдкой, прямо.
    - Знаю я...  - сказала девочка.- Мальчишки такие боязливые. Даже
занозу боятся вытащить, а если перевязка, то вообще...
    - Пф! Вот еще!- откликнулся Максим.
    - Значит, жди.
    - Ага.
    Она побежала и один раз оглянулась, а он стоял у колонки и смот-
рел, как она бежит.
    Потом девочка скрылась за углом. Максим, чуть-чуть хромая (коле-
но снова заболело),  подошел к лавочке у незнакомых ворот. Сел. При-
готовился ждать.
    Но девочка уже возвращалась.  Опять бегом. Она так быстро верну-
лась,  что на ее рыжеватых прядках не успели высохнуть капельки, по-
павшие от струи у колонки.  В кулаке она держала пакетик со стериль-
ным бинтом и маленькие ножницы с кривыми концами.
    Максим украдкой вздохнул и вытянул ногу. Девочка села перед Мак-
симом на корточки и снизу вверх взглянула на него. Сначала серьезно.
А потом они опять немножко улыбнулись.  Будто протянулась между ними
какая-то ниточка.  Будто они поняли что-то без слов.  И неясно  что,
только все равно стало хорошо.
    Девочка нагнула голову,  щелкнула ножницами и принялась разматы-
вать мокрый бинт. И так, не поднимая лица, вдруг тихонько сказала:
    - Меня зовут Таня...
    - А меня - Максим.
    Пальцы у девочки на секунду остановились:  она словно  удивилась
такому  имени.  Или просто хотела покрепче запомнить его.  Потом она
заторопилась и быстро, но осторожно сняла повязку.
    Максим посмотрел на открытую коленку и отвел глаза: картина была
не очень веселая.
    - Ух ты! - сказала Таня.-Где это ты сумел так?
    - Да случайно...  из-за одной тетки, - равнодушным голосом сооб-
щил Максим,  глядя поверх Таниной головы.  И обрадовался,  что может
рассказать о своем геройстве и не будет тут  никакого  хвастовства.-
Шел по улице,  а она стоит и голосит: "Ой, пожар будет, ой, сгорим!"
Ушла, утюг не выключила, дверь захлопнула, а ключ не взяла. Все кру-
гом  охают и стоят.  А если по правде пожар?  Ну,  я полез на третий
этаж,  утюг выключил. Там уж дымилось... А спускаться стал и сорвал-
ся... А она потом догнала и говорит, что я со стола деньги стащил!
    Максим вспомнил,  как это было,  и не выдержал спокойного  тона,
переглотнул от обиды.
    - Два укола пришлось делать.  Ерунда,  конечно, да из-за этого в
школу опоздал.  А она со своими рублями...  Да наплевать. Не ее ведь
спасал, а дом.
    - Правда, какая глупая,- согласилась Таня.- Вместо спасибо такие
гадости говорит человеку...  Не сгибай ногу, сейчас забинтую... А ты
ей что сказал?
    - А я...  я даже растерялся,- признался Максим.-Зато один летчик
вступился. Он ей так ответил! Она до сих пор, наверно, вздрагивает.
    - Ну и правильно,- откликнулась Таня.

    Она говорила спокойно,  вела себя сдержанно. А сердце колотилось
радостно и быстро.  Потому что случилось задуманное!  Не в мечтах, а
всерьез она перевязывала рану Принцу,  совершившему  геройство.  Ну,
пускай он не убивал драконов и не сражался с врагами,  а просто спас
от пожара дом. Ничего себе "просто"! Забраться на высотищу, получить
ранение! И не в сказке, а на самом деле... Пускай у него нет шпаги и
шелкового плаща.  Где сейчас возьмешь принца со шпагой? Максим и так
красивый и смелый.
    Конечно, Таня помнила, что мальчишки - все равно мальчишки. Даже
принцы. И прихвастнуть они могут, и глупостей наделать. Такие уж они
все уродились. Мама не раз говорила, что даже у взрослых мужчин час-
то ветер в голове.  А у маленьких, значит, тем более. К тому же пол-
ностью сказочных героев,  конечно,  не бывает. Но Максим больше всех
на свете походил на Принца,  Таня это сразу увидела.  И главное,  ни
капельки не зазнается перед девчонкой...  Хотя, конечно, трудно заз-
наваться, увязнув чуть не по пузо в глине... Но ведь потом-то он мог
уйти. А он, наоборот, сразу сказал, как зовут. А может быть... Может
быть, он тоже мечтал с давних пор о Золушке?
    А если нет,  то, может быть, сейчас начал мечтать? Ведь все-таки
она его спасла,  рану перевязала...  Она затянула узелок и распрями-
лась.
    - Вот и все.
    Максим тоже встал.
    Вот сейчас он скажет: "Ну ладно, спасибо, я пошел". И уйдет?
    - Не туго?- торопливо спросила Таня.- Может, переделать повязку?
    Максим осторожно согнул ногу.
    - Туговато,  но ничего. Потом ослабнет и будет в самый раз...- И
запоздало добавил:- Спасибо.

    - Спасибо,  - сказал он и вдруг понял,  что не знает, как теперь
быть. Сказать "пока" и отправиться в парк? Неудобно сразу уходить. А
если по правде, то и не хочется.
    Максим с бинта перевел взгляд на Таню. Она смотрела вопроситель-
но и немножко виновато.  Потом смутилась и начала торопливо заталки-
вать ножницы в тесный карманчик на джинсах, пришитый у колена .
    - Не надо,- сказал Максим.- Споткнешься если, ногу пропорешь.
    - Я не споткнусь.
    - Кто знает,- солидно возразил Максим.  - Я вот тоже не думал, а
трахнулся...  А потом в этой каше увяз. Тоже ведь не ожидал... Хоро-
шо,  что ты подошла,- добавил он неожиданно, потому что вдруг отчет-
ливо вспомнил ледяное цепкое болото и свою беспомощность.  На миг он
даже забыл, что надо выглядеть как можно храбрее. И сказал искренне:
- Я там даже перепугался немного.
    - Ты от неожиданности перепугался, - успокоила Таня. - Это с кем
угодно бывает.
    И Максим подумал,  что она хорошая.  И хорошо,  что он застрял у
ручья.
    - А что ты делал внизу? - спросила Таня.
    - В парк пробирался.
    - По низу?-удивилась Таня.
    - А что?
    - Ну... ничего. По улице же удобнее.
    - А по низу интереснее. Будто в джунглях. Я такого берега раньше
не видел,  потому что мы не здесь жили. - Он заметил, что Таня обра-
довалась:
    - А правда, как в джунглях? Будто вот-вот индейцы выскочат!
    - Да... Или вообще тайна какая-нибудь...
    Таня коротко вздохнула,  нерешительно глянула на Максима и поче-
муто слегка побледнела.
    - А там правда... есть одна тайна. Не выдашь?
    - Никогда в жизни,-поспешно сказал Максим и тоже заволновался.
    - Тогда пошли. Дай руку... Ой, а что у тебя в кулаке?
    - Болтик,  - улыбнулся Максим.  - Я его утром нашел.  Он сегодня
весь день со мной. - И разжал пальцы.
    - Хороший. Береги,-сказала Таня. - Ну, идем.
    И они стали спускаться по тропинке.


                          Гнездо ласточки

    Это был заросший травяным кустарником уступ. Ни сверху, ни снизу
нельзя  было  его разглядеть.  Да и с тропинки,  которая пробегала в
трех шагах, он был незаметен. Но Таня потянула Максима за собой, они
скользнули  между  могучих  старых  репейников  и оказались на узком
твердом карнизе.
    "Тайный уступ", - с удовольствием подумал Максим. И увидел щель.
Большой пласт земли был словно отколупнут ножом  великана  и  слегка
отошел  в  сторону.  Но он не оторвался,  потому что его связывали с
глинистым обрывом запутанные травяные корни.  Наних висели крошки и
паутина.
    - Пошли, - шепотом сказала Таня и боком пробралась в щель. Проб-
рался и Максим - осторожно,  стараясь не запачкать форму,  которой и
так уже досталось.  Впереди было темно,  и в глазах плавали  зеленые
пятна.
    - Здесь у входа шнурок, - прошептала Таня. - Надо дернуть. И ви-
димо,  дернула.  Потому  что зажегся яркий кружок фонарика и осветил
тайную пещеру.
    Что это было?  Жилище разбойников,  подземелье рыцарского замка,
индейский вигвам, капитанская каюта? Или все вместе?
    Небольшая комнатка или даже нора, вырытая в толще берега. Разме-
ром чуть больше ящика из-под пианино.  Стены были  выложены  кусками
старой фанеры, а земляной потолок едва не касался Максимкиной пилот-
ки. Но это Максим уже потом разглядел.  А в первый миг он зажмурился
от блеска серебряных звезд.  Они были вырезаны из фольги и расклеены
по стенам.  Красный фанерный щит с желтым крылатым львом и два дере-
вянных меча висели напротив входа.  А на других стенах увидел Максим
самострел, два лука, старую фехтовальную рапиру, колчан со стрелами,
половинку  полевого  (а может быть,  морского) бинокля,  карту Южной
Америки и пышный индейский убор из перьев.
    - Это ты...  все сама?  - изумленно спросил Максим.  Таня быстро
повернулась. При свете фонарика ее глаза сильно блестели.
    - Тут же была пещера. Я только немного подрыла. А потом все уст-
роила. Нравится?
    - Еще бы! - сказал Максим.
    Вот это была девчонка!
    - Оружие тоже сама делала?
    - Конечно, сама. Еще в прошлом году... Про это гнездо никто-ник-
то не знает, только я одна... И еще ты...
    - Сюда никто и не доберется,- понимающе  сказал  Максим.-  Место
крутое, входа не видать... А если враги полезут, можно одному против
сотни держаться. Позиция что надо!
    Откуда могут взяться враги.  Максим не знал, но отчетливо предс-
тавил, как они лезут снизу через кусты. В звериных шкурах, с топора-
ми,  в глухих,  похожих на ведра с прорезями шлемах... А он стоит на
карнизе,  сшибает их с откоса блестящим мечом и  загораживает  Таню.
Хотя она не захочет, наверно, загораживаться, она сама меч возьмет.
  - И подход легко держать под прицелом,  - продолжал он. - Можно,
я посмотрю самострел?
    - Конечно!
    Таня торопливо сняла с гвоздя оружие.  Максим упер в живот прик-
лад,  натянул на крючок резиновую тетиву. Выдернул из колчана стрелу
и заложил в желобок.  Прицелился в светлую щель выхода, где качались
верхушки трав.
    - Только не пуляй зря,  стрела потеряется,- предупредила Таня. И
спохватилась:- Нет, если хочешь, стреляй, конечно!
    - Не  буду,-  сказал Максим.- Жалко стрелу.  Он положил стрелу у
ног и вхолостую щелкнул тетивой.
    - А перья можно примерить? - Он показал на индейский убор.
    - Бери. А я пилотку примерю, ладно?
    В пилотке  Таня  стала очень похожа на мальчика.  А на кого стал
похож Максим в головном уборе индейского вождя, сказать было трудно:
ведь он себя не видел. Если бы зеркало найти...
    А зеркало было! Небольшое, с отбитым углом, оно висело в малень-
кой  нише.  В этой нише,  как на сцене крошечного театра,  толпились
разноцветные мушкетеры, пажи и придворные дамы. Из пластилина. Здесь
же  лежали еще не смятые пластилиновые брусочки.  Максим с любопытс-
твом глянул на это лилипутское дворцовое  общество,  но  решил,  что
познакомится с ним позднее.  Украшение на собственной голове интере-
совало его больше.  Цепляясь за глиняный потолок, он устроился перед
зеркалом.
    Конечно, курносое и светлобровое лицо не очень походило на орли-
ный лик вождя ирокезов. И перья были не орлиные, а, скорее всего, от
курицы,  только покрашенные в разные цвета.  Но все равно что-то ин-
дейское было сейчас в Максиме. И он счастливым шепотом сообщил:
    - Ах-ха-ха! Я гроза всех западных прерий!
    Сбоку появилась Таня в пилотке.  Их головы оказались рядышком, и
Танины волосы защекотали Максимкино ухо.  Максим и  Таня  в  зеркале
улыбнулись  друг  другу.
    - Я похожа на стюардессу, да? - сказала Таня. Максим слегка оби-
делся за нее.
    - Почему на стюардессу? Просто на летчика.
    - А  что  за  пилотка?  - спросила она.  - И вообще почему такая
одежда у тебя? Форма какая-нибудь или просто так?
    - Конечно, форма,- сказал он.
    И тут его словно сбросило!  Будто за язык дернул кто-то!  Бывает
же так:  не думаешь хвастаться,  нисколечко не хочешь врать, и вдруг
сами собой выскакивают из тебя дурацкие обманные слова!
    - Это форма школы космонавтов, - самым обыкновенным голосом ска-
зал он.
    И тут же перепугался!  Вдруг Таня видела утром передачу и сейчас
поймет,  какой он хвастун!  Хотя нет: если бы видела, то не спросила
бы. Она смотрела удивленно и в то же время с уважением.
    - Как это "школа космонавтов"? Такой кружок, да? Сказать бы, по-
ка не поздно, "я пошутил". Но она так смотрела... И Максим произнес:
    - Не кружок. Школа. У взрослых-училище, а у нас школа-для подго-
товки.  Таня села на дощатый ящик из-под мыла,  взяла Максима за ру-
кав.
    - Садись. Расскажи.
    Максим вздохнул и сел рядом.  Совесть уже сверлила его, как бор-
машина,  но язык словно работал сам по себе. Да и некуда было отсту-
пать.
    - Это для подготовки полетов,  - сказал Максим с самым серьезным
видом.- Пока летают взрослые,  но когда-то придется и  детям.  Когда
другие планеты будем заселять. Это же скоро. Вот и готовят... Это не
очень известная школа.  Не совсем секретная,  но все-таки...  Ведь с
космонавтикой связано.
    Теперь Таня смотрела недоверчиво,  с полуулыбкой.  И,  помолчав,
снисходительно сказала:
    - Космонавты не бывают в коротких штанишках.
    Можно было смутиться или обидеться.  Можно было сказать: "Не хо-
чешь - не верь!" Максим чуть-чуть это не сделал.  Но получилось  бы,
что он не прав.  А он почти поверил в свою космическую школу. И ска-
зал спокойно и убедительно:
    - Мы же еще не взрослые. Мы вообще самая младшая группа и только
готовимся. Но все равно когда-нибудь придется лететь.
    - Честное  пионерское?-  спросила Таня.  Но не требовательно,  а
скорее жалобно. Максим грустно качнул головой.
    - Ты же видишь, я еще не пионер. Нас в пионеры знаешь когда при-
нимают?  Только после... - Он чуть-чуть не сказал "после первого по-
лета", но это было бы уже явное вранье. И он объяснил: - После цикла
тренировок. А мне еще два захода на невесомость...
    Таня смотрела не отрываясь. Но не в лицо Максиму, а чуть опустив
глаза. Кажется, звездочку на жилете разглядывала.
    "Сейчас скажет:  "Дай  честное  октябрятское" - и тогда капут",-
понял Максим.
    Она не  сказала.  Сняла  пилотку и стала разглядывать серебряные
крылышки.
    Максим не знал, конечно, о чем она думает. А Таня думала: "Может
быть,  он и не хвастает.  Может быть, и правда есть такая школа... А
если хвастает... ну и что? Он же мальчишка. Это же простительно. Все
равно он храбрый и симпатичный.  Просто он этого не понимает и хочет
показаться  лучше.  Ну и пусть.  Зато он сразу понял,  какое хорошее
здесь гнездо.  И в оружии разбирается,  как настоящий Принц, который
всю жизнь носит шпагу..."
    - Эта пещера знаешь как называется? "Гнездо ласточки", - сказала
она.
    - Это потому что на высоком берегу, - понимающе откликнулся Мак-
сим.
    - Они всегда на обрывах гнезда делают.
    - Тебе здесь нравится?
    - Конечно, - искренне сказал Максим.
    - Ты только никому про "Гнездо" не говори.
    - Никому. Я же обещал.
    - А сам...  если захочешь, хоть когда приходи. Если даже меня не
будет...
    - Ладно,-тихо сказал Максим.- Только я... лучше, когда ты...
    И тут он окончательно понял,  какой же он свинья и хвастун. Нап-
лел какую-то чушь про школу космонавтов.  Как теперь разговаривать и
смеяться с легким сердцем?  К тому же все равно  она  узнает.  Разве
тогда придешь в "Гнездо ласточки"?
    Забывшись, он стукнул себя кулаком с болтиком по колену.  По за-
бинтованному!  Боль  круглыми  толчками  раскатилась по всем жилкам.
Тогда Максим сжал зубы,  встал, снял индейское оперенье и повесил на
гвоздь. Зажмурился. И так, зажмурившись, тихо сказал:
    - Таня, я наврал... про космическую школу.
    И украдкой посмотрел на нее.
    Таня, кажется,  не удивилась.  И главное, не обиделась. Вроде бы
даже обрадовалась чуточку. И только спросила:
    - А форма?
    - Да чепуха,  - с облегчением сказал Максим.-Это просто ансамбль
во Дворце культуры. Хор "Крылышки". Мы сегодня по телевидению высту-
пали.
    Вот теперь она удивилась:
    - Правда?!
    Максим тоже удивился: чего она так?
    Он не понимал ее. А ведь Таня была девочкой. Для девочек артисты
почти такие же знаменитые люди, как космонавты.
    Конечно, не каждый мальчишка, поющий в хоре,- артист, но если по
телевидению...
    И потому она сперва обрадовалась, а потом недоверчиво сдвинула
брови.
    - А если ты опять... Ну, опять просто так придумал?
    - Да что ты! - он торопливо взялся за звездочку.-Вот честное ок-
тябрятское! Да хоть кого спроси, что утром была наша передача! Ятам
песню про летчиков пел.  Не веришь?
    Он совсем  не думал теперь хвастаться.  Просто хотел,  чтобы она
поверила.  Изо всех сил хотел!  И если получилось немного хвастливо,
то это уже совсем случайно.  Таня поверила. И попросила как в первый
раз:
    - Сядь. Расскажи.
    - А ты не злишься?
    - Из-за чего?
    - Ну... что наврал.
    - Ты же сразу сказал, что пошутил... А выступать страшно?
    - Нет... то есть чуть-чуть, пока не начал. А когда поешь, то уже
не  страшно...  Мне болтик помогал,- улыбнулся Максим и опять разжал
ладошку. - Я вместе с ним выступал.
    Таня серьезно  кивнула  и пальцем покатала болтик на Максимкиной
ладони.
    - Конечно, с таким легче... А песня хорошая?
    - Еще бы!
    - А можешь сейчас спеть?
    - Сейчас?
    - А что?  Ну, пожалуйста,- попросила Таня. - Ты не стесняйся, ты
забудь,  что я тут сижу.  Будто ты один.
    Но Максим, конечно, застеснялся. И глупо спросил:
    - А зачем петь?
    - Ну вот...  - тихо сказала она.  - Я же не видела передачу. Мне
же тоже... хочется ведь послушать...
    - Здесь акустики нет.
    - Чего нет?
    - Тесно.  Звучать совсем не будет.  И музыкального сопровождения
нет. И хора. Эту песню с хором поют.
    - А ты попробуй без всего.  Может быть, хоть немножко получится!
Хоть чуть-чуть! Сначала как будто хор, а потом сам.
    Она говорила  жалобно и в то же время настойчиво.  И не отводила
глаз от его лица.  И Максим вдруг понял,  что опять может  оказаться
обманщиком: наговорил про выступление, а петь не хочет. Значит, нав-
рал? Но не это было главное. Главное, что Таня могла обидеться. Но и
это не все.
    Дело в том еще,  что Максиму захотелось петь.  Неловко было,  но
все равно хотелось...  И, подавляя в себе смущение, он сбивчиво сог-
ласился:
    - Ладно. Только я не знаю... Как уж получится.
    - Конечно! - торопливо сказала Таня. Вскочила и поспешно отодви-
нулась к стенке.
    Максим глубоко вздохнул, развернул плечи, уперся позади себя ку-
лаками в ящик.  Посмотрел на солнечные облака в светлой щели выхода.
Они были прошиты белой реактивной ниткой.
    Максим запел:

              Над травами,
                      которые
              Качает ветер ласковый,
              Над кашкой и ромашками
              Растет веселый гром...

    Он пел вместо хора и,  по правде говоря, не очень старался. Ведь
это было только вступление. А когда слова хора кончились. Максим по-
молчал, мысленно слушая музыкальные такты. И начал свое. Без боязни,
чисто, по-настоящему:

              Товарищ летчик!
                      Ну что вам стоит?..

    И отчаянное желание полета,  надежда на чудо и тоска по высокому
небу опять пришли к Максиму.

              Мне лишь на минуту взлететь над полем...
              Возьмите!
                      Я очень легкий!

    И его, разумеется, взяли в конце концов. И он торжествующе расс-
казал об этом в песне.  А замолчав, посидел несколько секунд, словно
возвращаясь из полета.  Сюда,  в "Гнездо ласточки".  И вопросительно
взглянул на Таню.
    - Какой ты молодец,- сказала она.- Самое честное слово, молодец!
Ты меня позовешь, когда у вас будет где-нибудь концерт?
    Он кивнул.  И подумал,  что концерты ведь и в самом деле еще бу-
дут.  И Таня придет.  И наверно,  мама с папой придут. И может быть,
даже Андрей. И ребята из класса... А подумав о классе. Максим встре-
вожился.
    - Ты знаешь, мне пора, - сказал он огорченно. - Наш класс в пар-
ке, и мне тоже надо туда. А то ругать будут.
    - Жалко,-сказала Таня и смутилась.
    Максиму тоже не хотелось уходить.  Даже страшновато стало: вдруг
больше не получится у них с Таней такой хорошей встречи.  Хотя она и
говорила "приходи, когда хочешь", но кто знает...
    - А пойдем вместе в парк,- вдруг сказал он. Это неожиданно вышло
даже для него самого.
    - Я? - удивилась она.
    - Ага. Пойдем!
    - Там же... ваши ребята. Я никого не знаю.
    - Ну и что! Ты со мной,- храбро сказал Максим.

                                Бой

    В городе,  где раньше жил Максим,  все было молодое.  И деревья.
Они были тоненькие и не закрывали солнца.  А здесь был старый парк с
раскидистыми  тополями и кленами.  Листья еще не совсем выросли,  но
уже давали хорошую тень. Ветки переплелись в зеленую крышу.
    Максим и Таня вступили под деревья.  Зеленый воздух был проколот
тонкими лучами, и эти лучи запятнали песок на аллее круглыми отмети-
нами, похожими на желтое конфетти. Максим осторожно ступал по ним, а
они прыгали по его ногам. И казалось, что эти круглые зайчики - теп-
лые и чуть-чуть пушистые.
    На главной аллее встречались редкие прохожие,  но ребят не  было
видно.  Ни  своих,  ни чужих.  Однако издалека доносился веселый шум
многих голосов.  Там где-то веселился и третий класс "В" школы номер
одиннадцать. Но торопиться и бежать не хотелось. Под зелеными свода-
ми высоких тополей и кленов идти было спокойно и тихо.  И  они  шли,
держа друг друга за руки.
    Потом Максим увидел,  как навстречу шагает Светка Мешалкина - из
его класса.
    Мешалкина его тоже увидела. И остановилась.
    - Ры-ыбкин... Какой ты краси-ивый...
    Однако на Максима посмотрела она лишь мельком  и  уставилась  на
Таню.
    - Где это ты гулял, Рыбкин? Все думали, что ты заболел.
    "Заболел! Передачу они не смотрели, что ли?"
    - Ну и правильно думали,- сказал он сердито.  - Я в самом деле в
больнице был. Два укола схлопотал от заражения.
    Слова про уколы Светку не потрясли.  Она продолжала с  любопытс-
твом поглядывать на Таню.
    - Где наши?- спросил Максим.
    - Где...  На аттракционах,  конечно.  Вон там,  - она махнула за
спину.
    - А ты куда?
    - Я отпросилась.  На этих сумасшедших каруселях у меня все равно
голова кружится,  а дома масса дел.  Надо еще пионерскую форму гото-
вить для послезавтра. У тебя форма готова?
    - Все у меня готово, - небрежно откликнулся Максим, но при мысли
о скором празднике ощутил короткий толчок радости.
    - Смотри.  А  то  Римма  Васильевна тебя сейчас сразу спрашивать
начнет.
    - Она разве здесь?
    - Конечно.  Ты ничего не знаешь. Софью Иосифовну вызвали на кон-
ференцию, а Римма Васильевна пошла с нами, чтобы посмотреть, органи-
зованный у нас получается отряд или не очень.
    - И конечно, сказала, что не очень,- догадался Максим.
    - Конечно!  Тыликов всех подводит.  Ведет себя, как... как... не
знаю даже кто. В общем, как Тыликов.
    - Мы пошли. Пока, - сказал Максим, и они с Таней зашагали к атт-
ракционам: дорогу к ним показывали голубые фанерные стрелки на стол-
бах.
    А Светка, разумеется, стояла и смотрела им вслед. Потом окликну-
ла:
    - Рыбкин! Можно на минуточку? Максим оставил Таню и неохотно по-
дошел.
    - Ну?
    - Это кто?  - шепотом спросила Мешалкина и стрельнула глазами  в
Таню.
    Максим внутренне напружинился и независимо сказал:
    - Таня. Знакомая. А что?
    - Мне-то ничего,  - равнодушным голосом объяснила Светая и стала
смотреть на верхушки деревьев.- Смеяться будут. Скажут: невесту при-
вел.
    - Ну и дура!- вспыхнул Максим.
    - Я-то не дура, я ведь не смеюсь,- спокойно сказала Светка.- По-
ка, Рыбкин. Я пойду.
    - Ну и топай...
    Он вернулся к Тане и взял ее за руку.  А в другой руке сжал бол-
тик. И они пошли туда, где были голоса и смех.
    Деревья кончились,  и Максим увидел поле чудес. Взлетали разноц-
ветные лодки качелей. Вертелись карусели, похожие на пестрые зонтики
с подвешенными лошадками и колясками. Медленно поворачивалось в небе
колесо великанского велосипедиста,  подымало на небывалую высоту ка-
бинки с пассажирами. Они почти цеплялись за солнечные облака. Пасса-
жиры казались с земли пестрыми лилипутиками. И наверно, там, у неба,
им  было очень хорошо.  Как в полете...
    У Максима даже сердце заныло - так захотелось в высоту.
    Но сначала надо было объясниться с Риммой Васильевной.  Где она?
Кругом столько народу! Наверно, из всех школ сюда сошлись экскурсии.
Мальчишки и девчонки носились по дорожкам, стояли в очередях у кару-
селей, играли в чехарду, толпились у автоматов с газировкой. В одном
месте две большие девочки водили с первоклассниками хоровод,  в дру-
гом-целый класс обступил учительницу,  и они громко что-то репетиро-
вали.
    Но среди этой неразберихи и мелькания Максим  разглядел  красную
испанку.
    Римма Васильевна всегда была в этой испанке - и в  школе,  и  на
улице. И наверно, даже дома. Словно родилась в ней. Вокруг испанки у
нее мелко кудрявились светло-желтые завитки - такая девчоночья  при-
ческа.  Из-за  этой  прически,  из-за белой блузки и красной испанки
Римма Васильевна походила на восьмиклассницу.  Особенно когда  бодро
шагала и громко командовала.  Но это если не вблизи.  А когда рядом,
то видно было,  что она уже взрослая.  И не потому, что морщины - их
как раз почти не было, лишь у глаз немножко. Дело в том, что Максиму
казалось, будто у нее губы как у старушки, только подкрашенные. Рим-
ма Васильевна про это,  наверно,  знала, поэтому губы держала всегда
поджатыми,  и рот ее был похож на тонкую щель. Это еще больше прида-
вало Римме Васильевне решительный вид...
    - Подожди,  - попросил Максим Таню. Подошел к вожатой и поздоро-
вался.
    - А говорили:  болеешь,- сказала Римма Васильевна.- Что с  тобой
случилось, почему не пришел к половине второго, как все?
    - В поликлинику попал из-за ноги...  Римма Васильевна покосилась
на его бинт.
    - Ладно. Потом объяснишь Софье Иосифовне. А сейчас иди к ребятам
и занимайся, чем все занимаются. По общему сигналу - ко мне.
    - А где все и чем занимаются? - поинтересовался Максим.
    - Отдыхают. Катаются на аттракционах. А кое-кто, вроде Тыликова,
бегает неизвестно где и нарушает дисциплину, - с неожиданной досадой
сообщила Римма Васильевна.  - Тебе не советую. Ты послезавтра будешь
в пионеры вступать и должен вести себя образцово. Понял?
    - Понял, - кротко сказал Максим.
    - Кстати, пионерская форма у тебя готова? Полностью?
    - Все готово. Давно еще.
    - Ну иди... Максим подбежал к Тане:
    - Давай на колесо! Она запрокинула голову.
    - Такая высотища. Я там помру!
    - Не...  - успокоил Максим. И неожиданно пообещал: - Я тебя буду
за руку держать, крепко-крепко.
    Он тут  же  смутился  и поддал сандалией пустой стаканчик из-под
мороженого. А Таня быстро кивнула и опустила голову.
    Они подошли к колесу.  Вот это удача! Почти весь Максимкин класс
был здесь. Даже Тыликов, который ничего не нарушал, а спокойно стоял
в очереди за Верой Ковальчук. Он первый увидел Максима и громко ска-
зал:
    - Ура!  К  нам пополнение из десантных частей!  Все заоборачива-
лись.  И послышались обычные слова:  "Макс,  привет!..  Ты откуда?..
Разве ты не болеешь?..  А говорили..." Ехидный Мишка Стременко спро-
сил:
    - А почему красный мундир? В пожарники записался?
    Вот балда! Телевизор он не смотрел, что ли?
    И вообще странно:  никто ни слова о передаче. Даже "артистом" не
обозвали.  Будто и не было ничего! Неужели все из-за первого летнего
дня прогуляли концерт?
    Максим озадаченно поглядывал на ребят.
    На костюм его никто,  кроме Мишки, не обратил внимания. Впрочем,
это как раз понятно:  из-за теплой погоды почти все были не в школь-
ной форме, а кто в чем, и Максим не очень выделялся в пестрой толпе.
Но почему ребята молчат про выступление?
    Все ясно, никто не смотрел! Наверно, прочитали в программе слово
"концерт" и не включили телевизоры. Лодыри! Небось мультики смотреть
всегда  готовы...  Зря он поскромничал и не намекнул вчера в классе,
что будет выступать.
    От огорчения Максим на полминуты забыл про Таню. Но быстро спох-
ватился и встал с ней в хвост очереди.
    Громадное колесо  поворачивалось над ними,  вознося в поднебесье
кабинки со счастливцами - с теми,  кто дождался своего часа.  Максим
запрокинул голову и с радостным замиранием следил за ними. Ведь ско-
ро и он...  И не замечал, что многие в это время следят за ним. И за
Таней.  Девчонки перешептывались. Мишка Стременко что-то с улыбочкой
сказал Вере Ковальчук.  Та громко ответила, что он глупый, как коче-
рыжка.
    Таня выдернула из Максимкиных пальцев ладошку.
    - Ты пока стой,  ладно?  Я в киоск сбегаю,  где марки продают. Я
про космос собираю.
    - Только недолго, - попросил Максим. Вера Ковальчук вдруг сказа-
ла:
    - Пойду я. Лучше на качелях покачаюсь. А здесь стоишь, стоишь...
    - Забоялась,- сказал Тыликов.
    - Ну и забоялась! Не все такие герои...
    - Меньше народу - больше кислороду,-сообщил Стременко.
    - Фиг тебе-меньше народу! Я Рыбкина поставлю на свое место. Иди,
Максим. Это было прекрасно! Сразу на десять человек ближе!
    - Рыбкина  девочки любят.  Он у нас обаятельный,- отомстил Стре-
менко. Максим промолчал: дурака словами не вылечишь.
    - А что это за девчонка с тобой была? - вдруг спросил Тыликов.Он
по-хорошему спросил,  без насмешки,  просто.  И Максим так же просто
ответил:
    - Это моя знакомая, Таня... Представляешь, я сегодня на берегу в
глине увяз,  а она меня выволокла.  Застрял, как в болоте - ни туда,
ни сюда. Просто потеха. Если бы не она, весь бы перемазался.
    - Я уж и смотрю, что глина, - сочувственно заметил Тыликов и ко-
лупнул на Максимкиных штанах подсохшую серую полоску.
    - Чепуха, отчистится,- сказал Максим.
    - А как у тебя с концертом?  Нормально? - вдруг вполголоса спро-
сил Тыликов. У Максима прыгнуло сердце.
    - Все... нормально... А ты видел?
    - Не...  Мамка за картошкой послала,  потом в аптеку.  Да я и не
знал, в какое время покажут.
    - А откуда знаешь, что концерт?
    Тыликов усмехнулся и хотел что-то сказать. Но подошла Таня, и он
промолчал.
    - Ой, вот мы уже где! - обрадовалась Таня.
    - Вставай,  - сказал Максим и отодвинулся, надавив спиной на Ты-
ликова. И тут возмутился Мишка Стременко:
    - Смотрите на нее! "Ой, вот мы уже где!" А ты тут стояла?
    - Мы же вместе, - сказал Максим.
    - Это вы сзади вместе были, а сюда тебя Верка одного поставила!
    - Как это одного, если мы вместе?
    - Какие хитрые!- зашумели те, кто стоял позади. - Ковальчук одна
была, а их двое!
    - Эта вообще не из нашего класса!
    - Если не из нашего, то не человек? - спросил Максим.
    - Да ладно вам,- сказал Тыликов ребятам.-Пусть стоят.
    - Ты не лезь, Тыля! Пускай очередь занимают и стоят!
    - Ладно,  Таня,  пойдем  на  старое место,- гордо сказал Максим.
Старое место было за Владиком Поляковским.  Но за ним теперь  стояла
длинная и вредная Зинка Ступица.
    - Мы здесь стояли,- объявил Максим Зинке.- Владик, скажи.
    - Ага, стояли, - послушно подтвердил маленький смирный Поляковс-
кий.
    - Гуляй, - сказала Зинка. - Кто стоял, тот стоял, а если кто бе-
гал, это не мое дело.
    - Ну-ка пусти,  - потребовал Максим и попытался отодвинуть Зинку
локтем.  Зинка была на голову выше Максима и сама его отодвинула до-
вольно решительно.
    - У, дерево, - растерянно сказал Максим. Не драться же со Ступи-
ной! И смешно, и невыгодно: хоть и девчонка, а отлупит. Но отступать
тоже было нельзя.- Кому говорят, пусти!
    - Что за крик?
    Голос был насмешливый и очень знакомый.  Максим даже  вздрогнул:
сзади стоял Витька Транзистор!
    Это был непохожий на себя Транзя: причесанный, в новеньких джин-
сах и белой рубашке.  К рукаву его булавками была пришпилена широкая
повязка с голубыми буквами "ПП".  Максим сразу  догадался,  что  это
"Пост  порядка" или "Патруль порядка",  о котором недавно говорила в
школе Римма Васильевна.
    Но почему в этом патруле Транзя, от которого никому житья нет? А
может быть, он срочно перевоспитался? Что-то непохоже. Вид, конечно,
приглаженный, но глаза все равно вредные.
    За Транзей стояли двое незнакомых мальчишек - класса  из  пятого
или шестого.
    - Что за крик?  Почему нет порядка?- повторил Транзя с язвитель-
ной улыбочкой. - Это Рыбкин нарушает? Ай-яй, какой невоспитанный...
    - Я здесь стоял!- сказал Максим.
    - Он стоял, - подтвердил Владик Поляковский и заработал от Зинки
Ступицей незаметный шлепок по затылку.
    - Он сам не знает,  где стоял, - заявил Мишка Стременко. (Ну что
Максим ему сделал плохого?) - То тут,  то там лезет. А она совсем не
стояла.- Мишка ткнул пальцем в Таню.
    - Сам ты не стоял!- сказал Тыликов.
    - Стояли они! Мы видели!- зашумели девчонки, которые были впере-
ди.
    - Это что здесь происходит? - прозвучал взрослый голос, и все на
миг замолчали:  увидели Розу Михаиловну-учительницу из третьего "Б".
Роза  Михаиловна была пожилая,  с черной прической,  похожей на кав-
казскую папаху,  и строгая. - Почему такой беспорядок? Это опять Тыл
икав верховодит?
    Тыликов сказал:
    - Как что-сразу я.
    - Это Рыбкин,  - с улыбочкой объяснил Транзя.  - Это воспитанный
тихий Рыбкин лезет без очереди, да еще не один, а с подружкой.
    - Мы стояли! - крикнул Максим.
    - Тихо,  тихо,-  сказала  Роза Михаиловна.- Все должны стоять на
своих местах.  Никто не должен нарушать дисциплину. И она удалилась,
уверенная, что навела порядок и рассудила спор.
    - Ясно, моя Рыбочка?- спросил Транзя.- В очередь! Занимать надо,
моя  хорошая.  Во-о-он  там!  Топай-топай-топай...  - И он показал в
хвост очереди,  где только что пристроился в полном составе еще один
класс.
    - Ну их, пойдем куда-нибудь, - шепотом сказала Таня.
    Максиму все  еще хотелось покататься на колесе.
    Но стоять здесь после всего, что случилось, было тошно.
    - Пойдем в тир. Я пятьдесят копеек могу истратить вместо обеда.
    И они пошли рядом,  не оглядываясь. Все замолчали. Потом Тыликов
окликнул :
    - Макс, иди на мое место! А она - на Веркино!
    - Спасибо. Мы в тир,- сказал Максим.

    Где тир,  они  точно  не знали и слегка заплутали в аллеях.  Оба
молчали.  Максиму было неловко за ребят. И за себя: не смог добиться
справедливости. Чтобы заглушить неловкость, он досадливо сказал:
    - Этот Транзя такая шпана. Все знают. А туда же, в патруль...
    - Противный,- согласилась Таня.
    Заросшая дорожка снова привела их на край площадки с  аттракцио-
нами.
    И тут,  словно его звали, опять появился Транзистор! Выскочил из
кустов.  Теперь он был один. Увидал Максима с Таней и злорадно заух-
мылялся:
    - Что,  не пришлось покататься,  Рыбочка?  Видишь,  как нехорошо
лезть без очереди.
    - Знаешь,  что у него на повязке?- громко спросил Максим у Тани.
- "ПП" - подлая прилипала.
    Он был уверен, что вблизи от учителей и вожатой Транзя не посме-
ет его тронуть.  Но тот вдруг прыгнул и толкнул Максима в  кусты.  А
сам - следом. Теперь кругом были только ветки. Транзя ловко выкрутил
Максиму руку.
    - Пусти!
    - Говори:  "Витенька,  прости, я больше никогда не буду".
    Максим увидел круглые Танины глаза и понял,  что потеряет созна-
ние, а говорить такие слова не будет.
    Но боль была нестерпимая.  Транзя надавил еще сильнее,  и Максим
упал коленками в траву.
    - Отпусти,  гадина,- сказал он сквозь слезы. И вскрикнул, ткнув-
шись лбом в корень куста. Разжал пальцы и выпустил болтик.
    Уголком глаза он видел,  как Таня бросилась с поднятыми кулаками
и тут же отлетела - спиной в гущу веток:  это Транзя двинул  плечом.
Потом  он  отпустил Максима и поднял его за шиворот.  Болтик лежал в
траве.  Максим сразу нагнулся, но Транзя наступил на болтик и отпих-
нул Максима. Он подобрал болтик сам.
    - Отдавай!- сказал Максим.
    - Ах какой нехороший! С железками ходишь. Чтобы драться, да?
    - Хулиган паршивый,  отдай сейчас же! - бесстрашно сказала Таня.
    Но Транзя хихикнул,  вышел из кустов и с открытого места показал
им дулю - с болтиком вместо большого пальца.  Таня потемневшими гла-
зами глянула на Максима.
    - Давай догоним и налупим!
    - Попробуй налупи,- беспомощно сказал Максим.- Нам же и попадет.
Скажут, на школьный патруль порядка напали.
    Таня промолчала и отвернулась.  И Максим понял,  что она догада-
лась про его страх.  Он стал растирать руку: Транзя чуть не вывернул
ее из сустава.
    - Пойдем тогда...- тихо сказала Таня.  И они пошли, и Максим все
тер и тер руку, хотя она уже почти не болела.
    - Мне домой надо, - вдруг сказала Таня. - Я пойду.
    Максим растерянно остановился.
    - А может... в тир?
    - Нет, дома забеспокоятся, если я долго...
    - Пойдем вместе.
    - Тебе же нельзя. Вожатая заругает.
    Это была правда.
    И Максим не знал, что делать.
    - Ну, пойду. До свиданья, - сказала Таня.
    - До  свиданья...  - потерянно сказал Максим.  Она повернулась и
тихо пошла, не оглядываясь, с опущенной головой. И свернула за зеле-
ный павильон, где была комната смеха.

    Вертелись карусели-зонтики. Шум и смех были кругом. И солнце бы-
ло такое же яркое,  как раньше. Но сразу все стало плохо. Будто Мак-
сим потерял что-то очень хорошее или обманул кого-то.  А что же, так
и есть! И обманул, и потерял.
    Ощущение потери мучило еще и потому, что не было болтика. Максим
за день так привык к нему,  что порой забывал:  носил в кулаке и  не
думал о нем.  Но сейчас рука не чувствовала привычной тяжести. Поте-
рял...
    Максим брел  боковой аллеей.  Видеть никого не хотелось,  а уйти
далеко от ребят было нельзя: вдруг всех позовут. Он шел и все думал,
как уходила Таня - печальная,  с опущенной головой.  Из-за него... И
как теперь с ней встретишься,  что скажешь?  Она даже не  напомнила,
чтобы приходил завтра...
    А Транзя,  словно нарочно, решил попадаться на пути Максима! Те-
перь он опять был не один.  Трое их было. Сбоку от аллеи на песчаном
пятачке они стояли на коленках и что-то разглядывали на земле, сдви-
нув  головы.  Низко-низко наклонились и толкали друг друга плечами и
локтями.
    А рядом стоял мальчишка-первоклассник в голубой матроске.  Он со
слезами повторял:
    - Ну отдайте! Отдайте!
    Максиму было так горько,  что он уже  почти  не  боялся.  Пускай
Транзя опять привяжется,  если охота.  Максиму все равно. Он подошел
совсем близко и увидел, что Транзя с приятелями гоняет по песку чер-
ного рогатого жука. Мальчишки подталкивали жука лучинками, а Транзя-
Максимкиным болтиком.
    - Отдайте...-  безнадежно  повторил первоклассник и посмотрел на
Максима. От слез его коричневые глаза были как за стеклышками.
    Транзя с  друзьями не видел Максима.  Они спиной к нему были по-
вернуты и видели только жука.
    - Не ваш же жук!- сказал первоклассник.
    - И не твой "жежук". Общественный, - ответил Транзя. - Он в пар-
ке живет, значит, государственный. А ты поймал и мучаешь.
    - Это вы мучаете! А я домой возьму, он у меня жить будет!
    - Значит, ты браконьер, - сказал Транзя и хихикнул. Потом он так
щелкнул по жуку, что бедный рогач отлетел на полметра.
    Максим опять посмотрел на блестящие глаза первоклассника,  потом
на Транзю.  Он видел его спину с шевелящимися под рубашкой лопатками
и туго натянутые джинсы с задним карманом.  На кармане была клеенча-
тая нашивка в виде футбольного мяча.
    Транзя прицелился и занес над жуком болтик - словно печать,  ко-
торую хотел пришлепнуть с размаху.
    В Максиме,  видно, сгорел предохранитель. Ужасаясь тому, что де-
лает, он отвел назад ногу и врезал сандалией по карману.
    Транзя икнул  и  ткнулся головой в песок.  Максим прыгнул ему на
спину и замолотил кулаками по шее!  За себя,  за Таню,  за жука,  за
первоклассника! За болтик! За страх и слезы!
    Это было всего секунду.  Потом все замелькало,  перевернулось, и
Максим оказался припечатанным к песку.  От сильного удара почти оне-
мело плечо, а Транзя навалился и кормил, кормил его песком... И улы-
бался.
    Но он сбоку навалился,  и ноги у Максима были  свободны.  Максим
отчаянно рванул вверх правую ногу - трахнул врага коленом. По носу.
    Колено было твердое, а нос мягкий. Транзя пискнул. Максим излов-
чился и трахнул снова.  На этот раз попал Транзе по скуле. На колено
ему упали теплые тяжелые капли. Транзя отвалился в сторону.
    Максим вскочил.  Первое, что он увидел, - жука и болтик. Жук был
живой:  лежал на спине и дрыгал лапками. Первоклассник схватил его и
побежал по аллее.
    А Максим схватил болтик и приготовился отбиваться от разъяренно-
го Транзи.
    Но Транзя поднимался медленно.  Из носа у него текли две тёмнок-
расных струйки, а скула была голубая.
    - Эт-то что?
    По аллее спешила Римма Васильевна.
    - Эт-то кто?
    - Это  он,  - размазывая кровь по щекам,  простонал Транзистор и
локтем показал на Максима: - Псих! Кинулся со спины как бешеный...
    - Та-ак! - сказала Римма Васильевна. - Рыбкин!
    - Чего?  - плюясь песком,  дерзко сказал Максим. Он пучком травы
оттер с колена красные Транзины капли.  Потом выпрямился, отряхнул и
надел пилотку.  Он был победитель. Он все отстоял: и "Гнездо ласточ-
ки",  и болтик, и себя самого. А Транзя - гад, это все знают. И пер-
воклассник в матроске подтвердит.
    - Это ты устроил драку?- замороженным голосом спросила Римма Ва-
сильевна.
    - Я!  - сказал Максим.- Потому что он сам! Он ко всем первый ле-
зет! Еще патруль...
    - Я лез? - яростно крикнул Транзя.
    - Он не лез!- сказали хором его приятели.  Они наконец пришли  в
себя. Сбегались на шум ребята. Подошла Роза Михаиловна.
    - Не думала я,  что Рыбкин такой фрукт,- сказала Римма Васильев-
на.  И велела приятелям Транзи:  - Отведите Витю,  пусть умоется.  -
Транзя, шмыгая носом, пошел. Но через два шага оглянулся.
    - Он железкой дрался! Поглядите у него в кулаке!
    - Врешь!- крикнул Максим.
    Римма Васильевна  крепкими  пальцами  разжала  его кулак и взяла
болтик.
    - Ах, вот оно что, Рыбкин...
    - Но он врет! Он его сам отобрал!- отчаянно сказал Максим.
    - А почему ты кричишь? Что это за разговор?! Что он у тебя отоб-
рал?
    Ты до  крови избил железным винтом члена нашего школьного патру-
ля.
    - Да неправда!
    - Что еще неправда? Ладно, в школе разберемся.
    Роза Михаиловна взяла вожатую под руку:
    - Знаете, этот Транзин тоже не сахар...
    - Разберемся, разберемся...
    Они отошли на несколько метров,  но Максим услышал,  как вожатая
говорит:
    - Я с таким трудом привлекла Транзина к общественной  работе,  и
если сейчас...
    Максима обступили ребята.
    - Он теперь тебе проходу не даст, - сообщил Мишка Стременко. Ве-
ра Ковальчук сказала:
    - У тебя песок на спине. Постой, отряхну. Тыликов пообещал:
    - Я Ваське, брату своему, скажу. Если Траизя еще полезет, он ему
вделает.
    - У меня тоже есть брат,- сказал Максим. - Да я и сам, если один
на один... Подумаешь, Транзя...
    Римма Васильевна встала поодаль.
    - Все сюда! Все ко мне! Едем домой!-громко восклицала она и хло-
пала над головой ладонями.  Хлопки звучали,  как выстрелы пистонного
пистолета.  На  локте  у вожатой висела желтая сумочка.
    В ней лежал Максимкин болтик.


                          Бой. Продолжение

    Когда автобус  остановился у школы и третьеклассники высыпали на
тротуар, Римма Васильевна велела встать в круг.
    - В школу никто не заходит! Там идут занятия, нечего шуметь! Все
отправляются по домам.  Не забывайте, что послезавтра сбор! Особенно
те,  кого принимают в пионеры!  Готовьтесь! Имейте в виду: у кого не
будет белых гольфов и синих пилоток, на сбор может не приходить. Все
разошлись! Рыбкин - за мной!
    У Максима защемило сердце.  Послезавтра - сбор. Все у него гото-
во,  и  отглаженный  галстук висит на специальных плечиках с круглой
перекладинкой, чтобы не осталось складок. Да все это, видно, зря.
    Вожатая маршировала по притихшим коридорам,  а Максим с повисшей
головой двигался следом.  Они вошли в пионерскую комнату.  Там  было
очень солнечно.  Светился желтый лакированный стол, сверкали на тум-
бочке фанфары,  сияли обручи на барабанах.  Горячая искра горела  на
остром наконечнике знамени. Огненным светом полыхало это знамя и от-
рядные флажки. Настоящий праздник солнца и пламени!
    Но это был не его, не Максимкин праздник. И Максим остановился в
дверях, тоскливо обводя глазами солнечные стены.
    Римма Васильевна дернула от стены пластмассовую табуретку и села
у блестящего стола, спиной к окну. Положила перед собой сумочку.
    - Что встал в дверях? Иди ближе.
    Максим сделал несколько шагов.
    - Не отворачивайся и смотри мне в лицо, когда я с тобой разгова-
риваю.
    Максим, чувствуя близкие слезы,  поднял глаза.  Он все-таки под-
нял.  Но лица Риммы Васильевны не увидел.  На фоне горящего  солнцем
окошка  лишь темнел силуэт ее головы с кудряшками и острой пилоткой.
А маленькие уши просвечивали темно-розовой краской.
    - Я жду!- сказала Римма Васильевна.
    - Что?- сипловато от подступивших слез спросил Максим.
    - Ах,  что! Ты не знаешь? Я жду целых пять минут, когда ты соиз-
волишь объяснить свою дикую выходку.
    - Он же первый полез, честное слово, - сказал Максим кудряшкам и
прозрачным ушам.
    - Не лги! Все видели, как ты петухом налетел на него! Сзади!
    - Он тоже всегда сзади...  Вы ведь самого  начала  не  видели...
Спросите у ребят.
    - Ты меня не учи! Мне известно, кого и как спрашивать, и я спра-
шиваю тебя. А за ребят нечего пря...
    В этот миг стукнула дверь,  и в комнату из-за спины Максима шаг-
нул учитель.
    Максим знал,  что это учитель физики,  а имени его не  знал.  Он
только  слышал от Андрея,  что это хороший учитель - веселый и спра-
ведливый. Но Андрей дома называл его просто "Физик".
    Физик был молодой,  коренастый,  светловолосый. Максиму казалось
почему-то, что раньше этот учитель служил на флоте. Ему очень подош-
ла  бы штормовая куртка с тельняшкой вместо серого костюма и галсту-
ка.  Правда,  ходил Физик без морской раскачки,  прямо и легко, даже
строго как-то. Но лицо его, скуластое и толстогубое, никогда не было
строгим.
    Итак, учитель физики шагнул в комнату и встал сбоку от стола.  А
на стол мягко положил большую блестящую пластину.
    - Добрый день, уважаемая Римма Васильевна.
    - Что это?- слегка удивилась Римма Васильевна,  отразившись, как
в зеркале, в никелированной жести.
    - Это от глянцевателя,  - вкрадчиво сказал Физик. - Полюбуйтесь,
что  сделали ваши "фотографы" из штаба друзей природы,  которых,  по
вашей просьбе, я пустил в фотолабораторию.
    - Что именно? - недовольно поинтересовалась Римма Васильевна.
    - Они изуродовали поверхность.  Как прикажете глянцевать на этих
царапинах и вмятинах?  Кроме того,  они сожгли лампу в увеличителе и
уронили в фиксаж запасной объектив.
    - Куда уронили?
    - В раствор гипосульфита. Выражаясь популярнее, в закрепитель.
    - Можно с этим чуть позже? Сейчас я закончу один разбор...
    - Угу.  Я подожду,  - сказал Физик и отошел к боковому окну. Там
он неожиданно повернулся и внимательно глянул на Максима.
    - А это что за юноша в блистательном  вицмундире?  Это  у  ваших
горнистов и барабанщиков такая форма?
    - Не знаю,  что за форма,  - раздраженно откликнулась Римма  Ва-
сильевна. - А этот "симпатичный юноша" сейчас в парке устроил безоб-
разную драку с командиром поста порядка.
    - Да неужели? -усмехнулся Физик. И кажется, не поверил. - А на вид
вполне воспитанное дитя, только слегка помятое.
    - Это "воспитанное дитя",  к вашему сведению,  избило одного пя-
тиклассника железным винтом...- Она со стуком  выложила  из  сумочки
болтик.
    - Я не бил его винтом,- тихонько сказал Максим и ощутил  пустоту
и  безнадежность.  Потому  что  ничего  нельзя было доказать.  Но он
все-таки попытался еще раз:  - Я не бил.  Это у него был винт.  Он у
меня его отобрал.
    - Совершенно верно! А почему отобрал?
    - Ну спросите у него!  Я-то при чем? - сказал Максим так отчаян-
но, что это было похоже на негромкий крик.
    - А ну-ка...  Ну-ка веди себя прилично, - с тихой угрозой произ-
несла Римма Васильевна.- Это что такое? - И вдруг крикнула: - Ты как
разговариваешь!
    Максим вздрогнул.  И скорее от испуга,  чем от желания  спорить,
громко сказал в ответ:
    - А вы как? Говорили "разберемся", а сами только кричите.
    - Ух ты...  - удивилась Римма Васильевна.  - А ты,  оказывается,
орешек... - Она повернулась к физику: - Видите? А мы говорим: "труд-
ные, трудные"... Самые трудные - не те, кто в туалете курит и с уро-
ков сбегает,  а вот такие.  Благополучненькие с виду. У них уже язык
подвешен,  умеют со старшими спорить по всем правилам. Рассуждают!..
А еще собирался в пионеры!
    - А может быть, сначала...- заговорил Физик, но вожатая торопли-
во сказала:
    - Хорошо, хорошо. Сейчас разберусь с этим субъектом, и поговорим.
    - Поговорим,- согласился Физик и стал лицом к  окну.  Римма  Ва-
сильевна отчетливо сказала Максиму:
    - Отвечай, почему затеял драку.
    Отвечать было трудно:  слезы скребли горло и вертелись в уголках
глаз. Максим прошептал:
    - Потому что он всегда лезет. И болтик отобрал.
    - Почему ты не мог сказать учительнице или мне?  Из-за какого-то
паршивого болтика бросился избивать товарища!
    Ну как ей объяснить? Из-за болтика! Как рассказать про Таню, про
то,  как она уходила из парка?  Про борьбу со страхом, про отчаяние?
Как?!
    - У меня просто лопнуло терпенье...- с трудом сказал Максим.
    - Что-о?-тихо протянула Римма Васильевна и часто задышала.-  Ах,
терпенье... А у меня? У меня оно железное, чтобы выносить ваши ежед-
невные фокусы? А?! Отвечай!
    И она  с размаху припечатала свою ладонь к лаковой крышке стола.
    Пластина подскочила и дзенькнула.
    Этот металлический звук словно толкнул Максимкину память.  С та-
ким же звоном сталкивались медные тарелки... Дзенн! И светлый чубчик
у маленького музыканта вставал торчком.  Дзенн! И ослепительно вспы-
хивали на тарелках отблески прожекторов. А трубы вели упругую и бое-
вую мелодию марша. Чуть-чуть печальную, но сильную и смелую.
    И эта мелодия,  вспомнившись, тихо зазвучала в Максиме. И, слыша
ее, он стал распрямляться.
    Конечно, и до этого он стоял прямо.  Но теперь он выше стал дер-
жать голову, плечи расправил, перестал суетливо дергать складочки на
штанах,  спокойно опустил руки.  А главное - он распрямился в  душе.
Словно маленький, но смелый и дружный оркестр стоял сейчас у него за
спиной. И слезы начали отступать.
    Почему надо бояться,  если не виноват? Почему надо плакать, если
не боишься?  За что на него кричат? За то, что первый раз он победил
страх?
    - Лучше бы этого Транзина спросили,  зачем он приставал,- сказал
Максим.
    - Ты меня не учи! И не Транзин, а ты собирался вступать в пионе-
ры.
    Значит, пока он был трусом,  никто не возражал:  ни вожатая,  ни
одноклассники,  ни шефы из шестого класса. А сегодня, когда он впер-
вые вел себя как человек, - в пионеры нельзя?
    - Я и сейчас собираюсь,- сказал Максим.
    - Да? - язвительно спросила Римма Васильевна.
    - Да,  -  упрямо сказал Максим.  - На отрядном сборе у шефов уже
проголосовали.
    - Ну-ну!  Ты думаешь, они станут тебя принимать, если я расскажу
о твоем поведении? - с усмешкой откликнулась Римма Васильевна.
    - Я тоже расскажу,- тихо,  но уже бесстрашно сказал Максим.  - Я
правду расскажу.
    - Ты... ты хочешь сказать, что я буду говорить неправду?
    Максим не отвел взгляда.  Его глаза привыкли,  и теперь он видел
лицо вожатой. Он смотрел прямо в зрачки Риммы Васильевны.
    - Конечно, - все так же тихо, но с силой произнес он. - Вы гово-
рите неправду. Зачем? Вы просто не любите, когда с вами спорят.
    - Да!  - решительно сказала Римма Васильевна и снова хлопнула по
столу.  И пластина опять отозвалась дребезжащим звоном.  - Да-да-да!
Представь себе, не люблю! И никто не любит! Если каждый с такой поры
начнет  со взрослыми спорить,  тогда хоть в петлю лезь!  И в пионеры
принимают не драчунов, не хулиганов, а послушных учеников!
    Пусто и просторно сделалось вокруг Максима.  И тихо-тихо. Словно
оказался он один в громадном поле.  А  над  полем  беззвучно  кружил
красный самолет.  И,  помня слова старого летчика.  Максим отчетливо
сказал в этой тишине:
    - Послушными овечки бывают. А за правду надо воевать.
    Несколько секунд (а может быть,  очень долго)  Римма  Васильевна
сидела,  словно не понимая, что случилось. Потом лицо ее вытянулось,
выщипанные брови поднялись,  а рот приоткрылся, будто она собиралась
сказать: "Ах, вот оно что? Тогда все ясно!"
    Однако ничего она не сказала. Потому что учитель физики, о кото-
ром  забыли,  не  то гр6мко хмыкнул,  не то кашлянул.  Максим быстро
взглянул на него. Физик по-прежнему стоял у окна и старательно смот-
рел на улицу. Что он там увидел?
    Максим опять посмотрел на вожатую.  Теперь лицо у нее было скуч-
ным и усталым.
    - Убирайся,- утомленно произнесла она.- Борец за правду...
    Максим круто повернулся на скользких подошвах и зашагал к двери.
Он чувствовал, что после таких слов может не говорить "до свидания".
Он  негромко,  но  плотно прикрыл за собой дверь.  И пошел по тихому
пустому коридору.
    Максим не боялся. Он понимал, что могут быть большие неприятнос-
ти, но страха теперь не было. Потому что в пионеры примут. Все равно
примут!  Если  надо,  он  в  самом деле придет на сбор и перед всеми
расскажет,  как было!  Разве можно, чтобы человека ни за что взяли и
не приняли?
    Конечно, ей спорить проще.  Она вожатая,  она большая.  Крикнула
"убирайся!", ладонью трах - и кончен разговор. А если он прав? Он же
все равно прав! Справедливость победит, не надо только бояться.
    Максим сердито и обиженно щурился, но шагал твердо. И решительно
сжимал кулаки.  Нет,  он правда не боялся.  Только  смутная  тревога
слегка грызла его: словно забыл или потерял что-то.
    Болтик, вот что!
    Максим остановился.  Он стоял всего секунду.  Потом так же четко
зашагал назад. Нельзя сдаваться. Если бросить болтик, это будет пре-
дательство. Болтик - как живой, он выручал Максима, а Максим выручал
его.  А сейчас болтик забросят куда-нибудь,  и станет он валяться  в
мусоре, одинокий и бесполезный.
    Неприятно снова оказаться перед разозленной вожатой.  Ох и раск-
ричится!  Страшновато  даже.  Но  Максим заставил себя вспомнить ор-
кестр, и марш "Морской король" снова зазвучал в нем. Запела труба, и
взметнулись блестящие тарелки.  И под их звонкий удар Максим толкнул
дверь.
    Римма Васильевна  и  Физик  о чем-то спорили,  стоя у тумбочки с
горнами.  Они разом замолчали. Лицо у вожатой было обиженным, а учи-
тель сдержанно улыбался.
    А болтик лежал по-прежнему на желтом лакированном столе.  Максим
сделал к столу от двери пять широких шагов.  Он не опускал глаз. Во-
жатая и учитель физики следили за ним с непонятными лицами.
    - Здесь остался мой болтик,  - громко сказал Максим. - Извините,
но он мне нужен.
    Максим накрыл  болтик  левой ладонью и сжал пальцы.  Они ощутили
привычную ребристую тяжесть.  Максим повернулся и пошел. Ему не ска-
зали ни слова.  Поэтому он чуть-чуть задержался на пороге.  Но так и
не дождался ни вопроса, ни упрека. Тогда, не оглянувшись, он негром-
ко сказал:
    - До свидания.
    В коридоре  он  вдруг  почувствовал,  что слабенько дрожат ноги.
Странно даже.  Ведь он не боялся.  Правда не боялся! Может быть, это
просто от волнения?  Волнение-это не страх, это можно. Он вновь зас-
тавил шагать себя твердо,  и марш "Морской король",  нарастая, опять
зазвенел в нем: упорная песня труб и вспышки медных тарелок.
    "Все равно примут!-сжимая болтик,  думал Максим.- Все равно! Все
равно!"
    Но снова сквозь эту решительность его уколола  тревога.  И  еще.
Сильнее.
    Что такое?
    А вот что: Максимкина дорога лежала мимо кабинета врача.
    "А если узнают,  что я наврал тогда про укол?"
    Если узнают - тогда конец. Тогда не видать пионерского галстука.
    Максим представил,  как это будет: грозные упреки Софьи Иосифов-
ны,  усмешки ребят,  довольные глаза Риммы Васильевны: "Я же говори-
ла..." Он даже зажмурился.  Даже остановился.  Еще яснее  постарался
вообразить, как может случиться...  И вдруг понял, почувствовал: ни-
чего не будет.  Он сам придумал себе эти ужасы, потому что в нем жил
страх. А сейчас страха не было. А если и был, то маленький, сморщен-
ный,  забившийся в самый темный уголок. Этот страх сам боялся Макси-
ма.
    Что может быть?  Скорей всего,  и не вспомнят, если не спохвати-
лись за два месяца. А если и спохватятся?
    "Как же это получилось, Рыбкин?"
    "Ну, я не знаю.  Мне помнилось,  что делали прививку".
    "Как это "помнилось"?"
    "Наверно, перепутал с прошлым годом. Я разве отказывался? Просто
предупредил. Ну, делайте сейчас, пожалуйста".
    Вот и все.
    Однако это было не все.  Максим не пошел дальше. После того, что
случилось,  после того, как он задушил страх и стал победителем, ему
хотелось прогнать последнюю маленькую боязнь.  Снять с  души  накипь
обмана.
    Он вздохнул,  переступил,  набираясь  решимости  для  отчаянного
признания, и дернул дверь!
    Она не открылась... Она была заперта!
    Будем честными до конца:  Максим не огорчился.  Наоборот. Но те-
перь совесть его была чиста, и он знал, что не станет больше врать и
бояться. С облегченным сердцем выскочил он на лестницу, увидел в ок-
не голубое небо с белым следом самолета. Вспомнил, как такой же след
прошивал облака, которые стояли над рекой, над "Гнездом ласточки".
    И тут догнала его новая тревога.
    Таня!
    Она, конечно,  до сих пор презирает его. Вспоминает, усмехается,
и ее желтые глаза обидно щурятся.
    Он был хвастун и трус!  Таким она его и запомнила.
    Он для  себя решил спор с Транзей.  А для Тани?  Как она узнает?
Она и сейчас думает, что Транзя ходит гордый, а у Максима заячья ду-
ша...
    Максим выскочил из школы и торопливо пошел к реке.


                          "Приду завтра!"

    По знакомой  тропке  Максим скользнул через щекочущие заросли на
тайный уступ.  Зорко глянул сквозь перепутанную траву:  нет ли  кого
поблизости? Не было. Прислушался. Стояла тишина, только крошки сухой
глины,  срываясь вниз,  шелестели среди  стеблей.
    Максим нырнул в щель.
    Была сплошная темнота.  Максим нащупал и  дернул  шнурок.  Яркий
глаз  фонарика послушно вспыхнул под потолком.  Все оказалось в точ-
ности так,  как раньше, когда они уходили. И упавшая стрела лежала у
входа. Значит, Таня не приходила. И наверно, сегодня уже не придет.
    Максим присел на ящик, и сделалось ему грустно. Когда они встре-
тятся?  И  встретятся  ли  вообще?  И конечно,  Таня думает:  "Трус,
трус..." А он уже перестал бояться!  Он уже не такой,  как два  часа
назад.
    Как ей об этом сказать?  Может,  оставить болтик? Правильно! Она
увидит и все поймет!
    А если не поймет?  Вдруг подумает,  что подлый Витька Транзистор
выследил "Гнездо ласточки" и побывал здесь? Или еще что-нибудь не то
подумает?..
    Написать бы письмо.  А как?  Нет ни карандашика,  ни бумаги... А
может быть,  есть?  Максим обвел глазами  стены.  Оружие,  индейский
убор, карта... В нише-маленькие дамы и мушкетеры замерли в неподвиж-
ном танце.  Рядом с ними лежат кусочки пластилина - чтобы лепить но-
вых воинов и придворных.
    А ведь в древности люди писали на глиняных табличках! Выдавлива-
ли буквы!
    Максим вскочил и ощупал пластилиновые брусочки: который помягче?
Все были одинаковые, жесткие. Тогда он выбрал темно-красный, немного
похожий по цвету на вишневую форму.  Отложив болтик, он долго разми-
нал пластилин и шлепал им о доски ящика. Получилась лепешка.
    Усевшись перед ящиком на корточки.  Максим взял стрелу и  провел
по пластилину. Ничего, можно писать. Но что?
    "Здравствуй, Таня!  Ты,  наверно,  думаешь,  что я струсил.  А я
просто не хотел драться,  потому что послезавтра мне вступать в пио-
неры, а Римма Васильевна сразу скажет, что я хулиган... Но потом..."
    Нет,  это будет неправда. Хватит врать.
    "Здравствуй, Таня.  Сначала я побоялся связываться с Транзей,  а
когда ты ушла..."
    Нет, неловко писать про это.  И опять получится,  что он трус. А
он уже перестал быть трусом, зачем же про это вспоминать? Лучше так:
    "Когда ты ушла,  я понял,  что все-таки надо его отлупить".
    Это уже лучше.  В самом деле так было:  она ушла,  а он понял...
Только слишком длинно получается.  Может быть,  проще? "Я понял, что
надо его отлупить..."
    Нет, не так. Можно еще яснее и короче.
    И, склонившись над пластилиновой табличкой. Максим начал выцара-
пывать наконечником слова. А белое перо на хвосте у стрелы размашис-
то двигалось над его пилоткой. Вот что получилось:

    "Пришлось его отлупить. Приду завтра в 2 ч. Максим".

    Потом он  подумал:  "А вдруг она завтра до двух здесь не появит-
ся?" И тут же успокоил себя: "Появится! А если нет, я оставлю ей но-
вое письмо".
    Рядом с пластилиновой табличкой Максим положил болтик-свидетель-
ство своей победы.  И сразу пожалел его: болтику скучно будет одному
в темноте.
    Максим опять взял его,  вздохнул, побаюкал... и догадался! Пере-
вернул болтик и вдавил в пластилин.  Плоская  головка  с  аккуратным
числом  "12"  оттиснулась  рядом  с подписью,  как настоящая печать.
Правда, цифры получились наоборот, но Таня все равно догадается.
    Теперь все-все было хорошо!  Максим выключил фонарь и хотел пос-
корее выбраться из пещеры. К солнышку, к свежей траве, к лету.
    Но снаружи вдруг зашелестело,  защелкало по листьям, и появилась
словно занавеска из стеклянных ниток. Это, не закрывая солнца, набе-
жала тучка с первым летним дождем.  Будто нарочно,  чтобы пошутить с
Максимом и не выпустить из "Гнезда".
    Он не обиделся на тучу. По веселому шуму капель, по их солнечно-
му сверканию он понял, что это ненадолго. И правда, через две минуты
дождик убежал,  оставив на обрыве блестящую траву.  А на фоне сизого
облака за рекой появилась яркая крутая радуга.  Вернее, две радуги -
одна внутри другой.  Эти разноцветные ворота размытыми полосками от-
разились в воде, и там их с размаху разорвал на лоскутки белый катер
на подводных крыльях.
    Максим выбрался на тропинку.  Глина стала  скользкой,  а  листья
травы мокрыми ладошками хватали его за ноги.  Рукава рубашки намокли
оттого,  что по ним щелкали сырые верхушки. Но это были пустяки, это
было даже приятно.
    Небо совсем расчистилось, а у тучки, убежавшей за реку, золотом.
горел косматый край. Блестели на том берегу окна и мокрые крыши. Ды-
шать было легко-легко.  Казалось даже,  что если сорвешься с обрыва,
то не упадешь,  а полетишь,  как птица. Полетишь в этом удивительном
воздухе,  где вечер начал незаметно рассыпать похожие  на  солнечную
пыль золотые искорки.
    Но Максим не сорвался.  Скользя сандалиями,  он поднялся на край
высокого берега.  Он немного устал, но было ему радостно и спокойно.
Потому что сделал он все как надо.
    После дождика  резко пахло тополиной свежестью.  И Максиму стало
так хорошо,  что захотелось обнять ближний тополь.  Обнять и сказать
спасибо за этот летний вечер,  за недавний теплый дождик, за радугу.
За свою радость и победу.
    Он так и сделал. Обхватил серый рубчатый ствол и прижался к нему
щекой,  грудью, коленями. Он уже не боялся испачкать вишневую форму.
Он стоял, сливаясь с тополем, и слушал лето.
    Начинался легкий ветер,  он качал ветки.  Большая  теплая  капля
упала  Максиму на висок и покатилась по щеке.  Он улыбнулся и закрыл
глаза.
    Кто-то легко тронул Максима за плечо.  Он оторвал щеку от ствола
и не спеша повернулся.
    Перед ним  стоял  мужчина.  Максим  смотрел на него снизу вверх,
ввысь.  И при таком взгляде не сразу узнал этого человека.  А  потом
понял, что это учитель физики.
    Максим не удивился и не встревожился. Просто подумал: "Вот опять
учитель физики". Улыбка все еще была у Максима внутри, но на учителя
он смотрел серьезно. Серьезно и спокойно.
    - Ты плакал? - негромко спросил учитель. Максим покачал головой.
    - А это?  -сказал Физик и коснулся мизинцем щеки Максима -  там,
где осталась влажная дорожка.
    Максим снова улыбнулся. Чуть-чуть.
    - Это капля с дерева,- объяснил он и посмотрел на листья.
    Физик тоже посмотрел вверх.
    Потом они посмотрели друг на друга.
    - А я думал,  плачешь,- все так же негромко сказал учитель. - Не
обижайся.  Иногда бывает, что человек держится храбро, пока нужно, а
потом плачет, когда один. От обиды или усталости.
    - Я знаю. Но я не плакал. Даже не хотел,- сказал Максим.
    - Ну и молодец. Тогда давай руку и пойдем.
    - Куда?- удивился Максим.
    - Куда... Домой, наверно. А что ты здесь вечером на берегу дела-
ешь?
    - Я...  играю,- сказал Максим и отвернулся.  Но ему не  хотелось
врать и придумывать.  И ему почему-то нравился Физик. - У меня здесь
тайна,-тихо объяснил он и снова поднял на учителя глаза. - Но это не
моя тайна, вы не спрашивайте.
    Физик кивнул:
    - Не буду... Но, признаться, ты меня напугал со своей тайной.
    - Я? Как?
    - Как... Понимаешь, выскочил ты... то есть ушел, сердитый такой,
решительный.  А я тоже... пошел. Смотрю: ты впереди движешься. Полу-
чилось, что нам по дороге. А потом - ты к реке. Я думаю: не решил ли
ты сгоряча в воду головой... Ну, это я шучу, конечно,-торопливо зас-
меялся Физик. - Но все равно странно: с обрыва исчез - и нет тебя. И
долго нет. Согласись, любой бы затревожился...
    - Да, пожалуй, - подумав, произнес Максим. - Но я же не знал.
    - Сейчас все в порядке,-сказал Физик.  - Ну а как  насчет  того,
чтобы домой? Идем?
    И он протянул руку.  Максим дал свою.  Не с болтиком,  а другую.
Они шагали дружно и неторопливо. Максим украдкой поглядывал на Физи-
ка и думал,  что впервые в жизни идет, держа за руку учителя. И не с
классом,  а вдвоем. Интересно, как Физика зовут? Неловко спрашивать.
Он дома узнает,  у Андрея. А через три года Максим сам будет изучать
физику  и,  наверно,  каждый день будет встречаться с этим учителем.
Жалко, что Римма Васильевна, а не Физик вожатый в школе.
    - А насчет приема в пионеры не беспокойся, - вдруг сказал Физик.
Все будет в порядке.
    - Я и не беспокоюсь,  - ответил Максим. И почувствовал, что, ка-
жется,  опять соврал.- Нет,  я беспокоюсь,  но не боюсь,- поправился
он. И сердито прищурился.
    - Вот и хорошо, - улыбнулся учитель.
    - Конечно,  хорошо, - независимо сказал Максим и гордо посмотрел
сбоку на Физика.
    Но беспокойство,  которое  опять всколыхнулось в нем,  оказалось
сильнее гордости. И он спросил тихонько:
    - А... правда? Все будет в порядке?
    - Да, - сказал Физик.
    И это твердое "да" прогнало от Максима проснувшуюся тревогу. На-
совсем.  Если бы он шел один,  то, наверно, двинулся бы вприпрыжку -
от накатившейся радости. Но его ладошка была в руке у Физика. Поэто-
му Максим лишь заулыбался. И нечаянно сбил шаг.
    - Что? Нога болит? - спросил Физик и поглядел на Максимкин бинт.
    - Ничуточки не болит!
    - Крепкий  ты  человек,  -  с уважением сказал Физик.- Прямо как
твой болтик.
    - Почему крепкий? Нога ведь правда не болит.
    - Верю,  верю...  Ладно, мне пора сворачивать. До свидания, Бол-
тик.
    - До свидания...- сказал Максим.  И когда они  разошлись,  когда
учитель был уже в пяти шагах. Максим вдруг решился:
    - А как вас зовут?
    Наверно, это было не очень вежливо - спрашивать вот так,  в спи-
ну. Мама не похвалила бы. Но Физик обернулся, будто ждал вопроса.
    - Роман Сергеевич меня зовут. А что?
    - Так... А вы знаете Андрея Рыбкина из девятого "А"?
    - Знаю,- серьезно сказал Роман Сергеевич.- Способный юноша.
    - Это мой брат, - с удовольствием сказал Максим.
    - Надо же!  Очень приятно. Привет Андрею Рыбкину. У них, кстати,
послезавтра контрольная.
    - А нас вы будете учить в шестом классе?
    - Надеюсь... Если ничего не случится.
    - Что же может случиться? - с легким беспокойством спросил Максим.
    - Мало ли что,- усмехнулся Роман Сергеевич.- Скажем, вдруг назна-
чат заведующим гороно...
    - Да ну уж... Может, не назначат,- успокоил Максим.
    Роман Сергеевич засмеялся, помахал рукой и зашагал к повороту.


                         "Ты с неба упал?"

    Вечернее солнце светило в спину,  и впереди Максима на  асфальте
смешно шагала удивительно длинная и тонконогая тень. Она прихрамыва-
ла. Потому что Максим тоже прихрамывал: опять стало болеть колено. А
кроме того,  ныло плечо,  по которому ударил Транзя. И во всем теле,
как тяжелая вода, колыхалась усталость.
    Но не думайте, что Максим шагал уныло. Он просто неторопливо ша-
гал. Настроение все равно было радостное. И Максим улыбался: впереди
его ждало только хорошее.
    Пожалуй, лишь одно не очень хорошо:  Максимкин потрепанный  вид,
наверно, огорчит маму...
    Проходя мимо витрины булочной. Максим глянул на свое отражение в
стекле.  Да-а...  Вид, конечно, не тот, что утром. Обшлага и локти у
рубашки серые,  верхняя пуговка на жилете висит на нитке,  сам жилет
помят, а  штаны  -  те вообще в гармошку.  Ноги побиты и поцарапаны,
словно Максим дрался со стаей камышовых котов.  А бинт!  Даже не ве-
рится, что он был когда-то белый...
    А впрочем,  ладно!  Он возвращается победителем,  а победителей,
говорят,  не судят.  Тем более, что пилотка с серебряными крылышками
по-прежнему, как новенькая, ловко сидит на голове.
    Максим глотнул и торопливо отошел от витрины.  Потому что, кроме
самого себя,  он разглядел за стеклом батоны и поджаристые  караваи.
От голода мягко кружилась голова. Ох, скорей бы домой! Жаль, что бе-
жать сил нет.
    На углу стояла тележка с навесом и надписью "Пирожки". Морщинис-
тая пожилая продавщица в белом халате и такой же,  как  у  медсестры
Любы,  шапочке  нагнулась и шуршала промасленными бумагами.  Максим,
глотая слюну, подошел и протянул пять рублей.
    - Дайте, пожалуйста...
    Она выпрямилась так быстро, что Максим не договорил.
    - Нету сдачи! Ты бы еще сто рублей дал! Не видишь, что ли, день-
ги уже сдала!
    Как он мог видеть?  Он видел только пирожки - пузатые,  золотис-
тые.  Они горкой лежали в алюминиевой корзине.  Они были, наверно, с
мясом и рисом.  Но, в конце концов, не умрет же он! Лучше потерпеть,
чем стоять перед ней и клянчить.
    Максим пожал плечами и пошел прочь, стараясь не хромать. И услы-
шал за спиной ворчание:
    - От горшка два вершка, а с такими деньгами...
    Откуда они берутся,  такие вредные?  И эта, и Марина, и та тетка
за забором, когда Максим рубил щепкой репейники...
    - Мальчик!- вдруг услышал он тот же голос.- Мальчик, подожди!
    Что ей еще надо?  Придраться хочет, откуда деньги? Не ее это де-
ло. Максим остановился, посмотрел назад.
    - Мальчик! - позвала продавщица несердито. - Подойди сюда.
    Он опять пожал плечами и подошел.
    - Возьми,  скушай,-сказала  продавщица и протянула пирожок в бу-
мажной салфетке.
    - Да что вы, не надо,- торопливо произнес Максим и, кажется, пок-
раснел.
    - Возьми, возьми, не сердись.
    Она была теперь совсем не злая. Улыбчивая и чуточку виноватая.
    "Спасибо, не хочу", - хотел сказать Максим, но пирожок был такой
изумительно аппетитный,  что рука потянулась к нему сама. А язык сам
сказал:
    - Спасибо большое...
    - Кушай на здоровье. Не обижайся на старую, это я на солнце нас-
тоялась, умаялась за день...
    Максим еще раз сказал спасибо и пошел, оглядываясь.
    Странно... Сердитая она или добрая?  Хорошая или плохая?
    А может быть, и Марина не совсем плохая? Может быть, у нее жизнь
такая, измучилась со своим пьяницей Витей...
    Но все  равно.  Если тебе плохо,  зачем кидаться на невиноватых?
Зачем думать, что все плохие?
    Вот у Ивана Савельевича жизнь была тоже нелегкая, а он сразу по-
нимает, кто плохой, а кто хороший.
    "Улица Громова,  пять, квартира пять". Максим обязательно пойдет
в гости.  И может быть,  Иван Савельевич попросит знакомых летчиков,
чтобы Максима прокатили...
    Конечно, попросит!! И они, конечно, согласятся! У такого доброго
человека и друзья наверняка добрые.
    Хорошие люди всегда выручают и помогают. Медсестра Люба, учитель
Роман Сергеевич...  И Таня!
    Максим завтра обязательно пойдет на берег.  Хорошие люди  иногда
просто слово скажут, а от этого уже весело. Например, тот синеглазый
старик, подаривший щепку. И вахтерша на телестудии...
    Если бы мог Максим, он бы сделал в ответ им тоже что-нибудь доб-
рое. Обязательно!
    Только что  он может?  Песни петь умеет немножко.  Если бы можно
было сделать еще один концерт и придумать для этих людей самую хоро-
шую песню! И чтобы они знали, что это для них...
    Ветер тоже был добрый. Плотный и очень теплый. Он пришел со сто-
роны солнца и мягко подталкивал Максима в спину, помогал идти.
    Пирожок исчез.  Максим даже крошки слизнул с ладони.  И осталось
лишь  сладкое  воспоминание  о мясной начинке и поджаристой корочке.
Голод тоже остался.  Только раздразнился пуще. Что такому громадному
голоду маленький пирожок?  Папа в таких случаях говорит: "Слону дро-
бинка".
    Слону...
    "Купи слона..."
    Максим улыбнулся и повернул на улицу Гризодубовой. Он никогда по
ней раньше не ходил,  но знал,  что она должна привести его почти  к
дому. Это была короткая дорога.
    И он очень удивился,  когда улица через два квартала вильнула  и
уперлась в серый расшатанный забор.
    Что же делать? Даже обхода не видно. А возвращаться - это сколь-
ко лишнего пути?
    Во многих местах доски были оторваны.  Слон бы не пролез, а Мак-
сим легко скользнул в первую же щель: может, есть тропинка напрямик?
    Тропинка была. Она змеилась в большой траве, пересекала простор-
ную площадку  - не то пустырь,  не то заброшенный стадион.  На одном
краю площадки стояли покосившиеся футбольные ворота, на другом доща-
тое строение-сарай или гараж. Солнце еще не ушло за горизонт, но уже
пряталось за высокими домами, и над пустырем висела голубая вечерняя
тень. Это было еле ощутимое начало сумерек.
    Ровно шелестел ветер в траве, да на близком аэродроме стрекотали
моторы.
    Максим пошел по тропинке. Она вела мимо сарая. Максим думал, что
это совсем заброшенный сарай,  но, когда подошел близко, услышал го-
лоса.
    Трое мальчишек  выкатили из-за угла странную штуку на разнокали-
берных колесах.  Максим был в нескольких шагах,  но его не  увидели.
Потому что сначала ребята,  согнувшись, возились со своей колымагой,
а потом выпрямились и задумчиво на нее уставились.
    Максим стоял по пояс в старом бурьяне.  Он не знал,  что делать.
Незнакомые мальчишки - это риск. Но тропинка проходила рядом с ними.
Если обойти стороной, по траве, скажут: ходит тут и выслеживает. Ес-
ли повернуться и незаметно уйти...  Но куда пойдешь?  Да и опять это
будет трусость.
    А собственно говоря, чего бояться? Мальчишки совсем не похожи на
вредных людей. Спокойные такие, делом занятые. Самый маленький - лет
семи,  белобрысый, тощенький и глазастый. Неуловимо на кого-то похо-
жий.  Два других - наверно,  из шестого или седьмого класса.  Один -
коренастый, с темными веснушками на острых скулах, другой - высокий,
почти со взрослого, но узкоплечий и с тонкой шеей, а волосы легкие -
от ветра шевелятся.
    Лица у них были серьезные и задумчивые.  Коренастый мальчик тис-
кал пальцами подбородок,  а глазастик встревоженно посматривал то на
него, то на высокого.
    Максим решил, что можно идти без опаски. Но неловко было пройти,
будто мимо пустого места,  молча.  И...  ну, в самом деле, интересно
же, что они делают. Максим набрался смелости и спросил:
    - Это у вас что?
    Они разом на него посмотрели.
    Коренастый мальчик  оставил  в покое подбородок и удивленно ска-
зал:
    - Вот это да! Ты с неба упал?
    Высокий улыбнулся, и улыбка была у него дружелюбная. А голос не-
ожиданно тонкий:
    - И правда с неба. Видишь-летчик.
    - Это не летчик,  - строго сказал глазастик. - Это из дворца, из
музыкального кружка.  Нашему Веньке тоже такую  форму  дали,  только
немножко не такую.
    - Он где,  твой Венька?  - сердито спросил коренастый.  - Обещал
проволоку принести...
    - Нету проволоки,- спокойно объяснил глазастик.- Не нашел. А сам
скоро придет, только телевизор досмотрит. Там чего-то важное.
    - "Важное",- хмуро отозвался коренастый  мальчишка.-  Обещал,  а
теперь "нету". Мы этим "нету" будем рулевую тягу крепить?
    - Он,  Олег,  ничего не обещал.  Сказал, что посмотрит. А раз не
нашел, помирать теперь? - солидно возразил малыш.
    Потом они,  словно разом вспомнив про Максима,  опять посмотрели
на него.
    - Это у вас автомобиль такой?- спросил Максим.
    Сооружение из  труб и реек держалось на трех колесах:  задние от
велосипеда-подростка,  переднее - от детского самоката. Больше всего
эта  штука  походила на макет допотопного автомобиля.  Только задние
колеса стояли слишком далеко друг от друга.
    - Ага, автомобиль. Атомный...- отозвался коренастый Олег.
    Высокий мальчик улыбнулся:
    - Перестань...  - И объяснил без всяких шуток и важности:  - Это
яхта на колесах.  С парусом.  Вот...  - Он показал на длинную жердь,
которая лежала у стены. Жердь была обмотана серой материей, и Максим
понял, что это парус.
    - И поедет?- спросил он.
    Высокий мальчик кивнул:
    - Побежит. При таком-то ветре...
    - Если проволоку найдем,- сердито заметил Олег.  А  малыш  ткнул
пальцем в железную петлю на оси маленького колеса и объяснил,  серь-
езно глядя на Максима:
    - Вот здесь надо проволокой привязать, чтобы руль не соскакивал.
Это теперь самое главное дело.
    Максим пригляделся.
    - А если винтом?
    - Где его взять?- досадливо сказал высокий.- Как назло, найти не
можем. Вадик сегодня все свалки обшарил.
    Это заметно было.  Голубая футболка на животе, джинсы на коленях
и даже щеки были у маленького Вадика в ржавчине.
    Что же  оставалось делать?  Все само собой получалось.  Конечно,
Максим привык к болтику и полюбил его.  Но болтик не может все время
жить у него в кулаке.  Он должен быть на нужном месте,  чтобы пользу
приносить.  А здесь,  у колеса,  место было самое подходящее.
    Максим вздохнул и раскрыл ладонь.
    - Такой подойдет?
    Они все  трое  разом уставились на болтик.  И разом заулыбались.
Даже хмурый Олег. А высокий мальчик сказал:
    - Нет, ты в самом деле с неба упал! Ты наш спаситель.
    И они,  стукаясь лбами,  нагнулись у колеса и начали прилаживать
болтик. А Максим сел на корточки рядом. Маленький Вадик оглянулся на
него и доверительно сообщил:
    - Вот Венька обрадуется.
    "На кого он похож?- подумал Максим.  - Я,  наверно, встречал его
брата в ансамбле. Интересно, он в каком кружке?" Но спросить постес-
нялся.
    - Мы  сегодня по телевизору выступали,- сказал он,  и получилось
так, что он и про себя и про Веньку сказал.
    - Венька говорил,  да мы не смотрели,- откликнулся высокий маль-
чик. - Замотались и забыли. С утра с этой штукой возимся.
    Он распрямился и с высоты глянул на Максима:
    - Ну,  спасибо за винт.  Мы тебя обязательно покатаем.  Тебя как
зовут?
    - Максим.
    Высокий мальчик растерянно заморгал.
    - Не может быть...  Меня тоже Максим!
    Это здорово  получилось!  Сразу  сделалось так,  будто они почти
друзья.
    - Мы тебя обязательно покатаем,-повторил высокий Максим.- Сколь-
ко хочешь.
    - А когда?
    - Как  начнем  испытывать,  сразу  позовем,-  неожиданно  сказал
Олег.- Нам еще один человек не лишний будет.  А ты парень дельный.
    В Максиме поднялась теплая волна благодарности.
    - А когда испытывать? - спросил он.
    - Завтра,- сказал высокий Максим.- Сегодня такелаж  поставим,  а
завтра-отдать якоря... Если ветер не упадет.
    - Такой ветер не упадет,- решительно сказал Вадик.  И Максим ему
поверил.
    - Да, а ты где живешь?- спохватился высокий Максим.- Как мы тебя
найдем?
    - На улице Техников. Дом три, квартира сорок. Второй подъезд.
    - Это же рядом, - сказал Олег.
    - Разве рядом? - нерешительно откликнулся Максим. - Я не знаю...
Я тут недавно живу. Пошел напрямик по улице Гризодубовой, а она про-
пала.
    Ребята засмеялись. Высокий Максим сказал:
    - Никуда она не пропала.  Сейчас выйдешь за ворота, и она дальше
тянется.  А через квартал - твоя улица...  Значит, дом три, квартира
сорок?
    - Да, - сказал Максим.- Только не забудьте... Я пойду.
    Солнце уже совсем ушло,  и Максим  вдруг  сообразил,  что  дома,
должно быть, беспокоятся.
    - Пока, - сказал Олег и протянул руку.
    И высокий Максим - тоже.
    И маленький Вадик протянул перемазанную ржавчиной ладошку.


                           Огонек в траве

    Что говорят все мамы, когда сын является позже назначенного сро-
ка,  помятый,  взъерошенный, с боевыми ссадинами? Они говорят одни и
те же слова:
    - Боже мой! Где тебя носило? На кого ты похож?!
    Что должен  делать сын?  Сокрушенно вздохнуть,  опустить глаза и
всем своим видом показать,  что он и сам очень огорчен, что это было
совершенно  случайно и - главное - самый последний раз.  Тогда можно
избежать нагоняя или, в крайнем случае, ослабить его.
    Но в Максиме,  несмотря на усталость, пела радость победителя. В
ответ на мамины слова он неосторожно сообщил:
    - Это потому,  что день такой был. - И посмотрел на маму радост-
ными глазами.
    Мама сухо поинтересовалась,  что это был за день и где в течение
этого дня Максим околачивался.  Не на экскурсии же он был с утра  до
вечера.
    - Почему с утра до вечера?  - слегка обиделся Максим.  -  Сперва
передача, потом...
    - Максим!  - строго сказала мама. А папа крякнул, отложил журнал
и странным голосом спросил:
    - Ты что же, станешь утверждать, что был на передаче?
    - А где же я был?  - изумился Максим. - Да вы что, сами разве не
видели?
    - Ну,  знаешь ли... - сказал папа.- Это просто не по-мужски: так
изворачиваться. Неужели ты будешь доказывать, что передача была, ес-
ли  ее не было?
    Максим по очереди посмотрел на папу и маму. Они не шутили.
    - Да вы что! - громко сказал Максим. - Вы просто прозевали передачу,
а теперь говорите!
    - Не  смей  грубить!-  воскликнула  мама.- Это выходит за всякие
рамки! Мало того, что все сочиняешь, еще и голос повышать начал!
    - Я? Сочиняю?- тихо спросил Максим.
    Почему так подло устроен человеческий организм?  Когда правда на
твоей  стороне и говорить надо гордо и спокойно,  в горло набиваются
колючие крошки,  а в глазах начинает щипать и  появляются  скользкие
капли...
    - А кто сочиняет?- вкрадчиво спросил папа.- Может быть, мы?
    - Вы просто перепутали программу.
    - Ничего мы не перепутали.  По местной программе были новости  и
концерт,  только не твой, а хора имени Пятницкого. А по Московской -
утренняя зарядка и "Человек и закон". Вот и все.
    - Значит, телевизор сломался! Мама неприятно засмеялась:
    - Это просто великолепно!  Сломался и превратил ваш  ансамбль  в
русский народный хор!
    - Телевизор в полном порядке,-  сказал  папа.  Он  не  поленился
встать и торжественно щелкнул клавишей выключателя. - Полюбуйся.
    Максим не стал любоваться.  Он повернулся и прохромал на  кухню.
На кухне вкусно пахло горячим ужином.  Но есть уже не хотелось.  То,
что случилось,  погасило прежнюю радость и придавило Максима тройной
тяжестью.
    Во-первых, не было передачи!
    Во-вторых, как он мог ляпнуть глупые слова про сломавшийся теле-
визор?
    В-третьих, почему они не верят? Разве он когда-нибудь обманывал?
Если двойку получал, дневник не прятал; если виноват был, никогда не
отпирался.  Потому что многого на свете боялся Максим, но мамы с па-
пой не боялся никогда.  Конечно,  случалось,  что ругали его крепко,
если  было за что,  а от мамы один раз даже перепало по затылку - за
разбитый фарфоровый чайник (папа тогда сказал шепотом: "Эх ты, а еще
педагог"). Но это же минутное дело. Потом все равно пожалеют и прос-
тят.
    Почему же не верят?
    Максим положил на газовую плиту локти,  на локти - голову. Рядом
стояла теплая кастрюля и ласково грела щеку. Максим сделал несколько
крупных глотков и загнал слезы вглубь. Но все равно было горько.
    - Может быть,  у них просто была репетиция,  а им не сказали?  -
произнес в комнате папа.
    - Ах, оставь, пожалуйста!- возразила мама.- Просто у него разыг-
ралась фантазия. В этом возрасте бывает.
    - Ничего не разыгралась, - сказал Максим.
    - Не смей подслушивать! - откликнулась мама.
    - Я не подслушиваю.  Вы сами на всю громкость... Если не веришь,
позвони Анатолию Федоровичу...
    "Репетиция"! Тогда сказали бы,  когда настоящий концерт будет. И
зачем было камеры включать?
    Но почему не было передачи?
    "Фантазия..." А может,  правда все приснилось?  И студия, и пес-
ня... И оркестр, и мальчик с тарелками?
    Почему он,  этот мальчик,  все время вспоминается?  Тарелки были
такие  блестящие  и  так здорово звенели,  чтобы еще лучше и сильнее
звучал марш...
    И марш опять отозвался в Максиме. Громко и уверенно. Максим даже
удивился.  Голову поднял.
    Нет, это  не в нем.  Это в комнате!  Припадая на левую ногу,  он
заскакал к двери.
    На экране  телевизора  играл оркестр. Т о т   с а м ы й! И маль-
чик-музыкант вскидывал и плавно разводил в стороны сверкающие тарел-
ки.  Его показали крупно, по пояс. Тарелки вспыхивали так, что экран
не выдерживал блеска - блики делались черными.  А волосы у  мальчика
весело вставали торчком после каждого удара.
    Он смотрел без улыбки,  и только в глазах были веселые точки. Он
прямо на Максима смотрел! Он словно пришел на выручку Максиму.
    - Это же наши!- крикнул Максим.- Это же мы! Вот! Ура!
    - То  есть...  Ах,  ну  конечно!- воскликнул папа и посмотрел на
всех так,  будто сделал открытие.  - Конечно!  Почему вы решили, что
будет прямая передача? Как правило, делают запись, а потом показыва-
ют!
    А марш звенел. Победный марш! И Максим смотрел на экран сияющими
глазами.
    - Тебя еще не показывали? - встревоженно спросила мама.
    - Да нет, нет. Еще не сейчас...
    - Максим,  - внушительно сказал папа,  - мы были неправы. Ты нас
извини.
    - Ладно, ладно,- торопливо сказал Максим. - Вы смотрите как сле-
дует. Тут все интересно.
    Он скакнул к дивану и забрался с ногами.  К папе. Мама выключила
люстру, и при мягком свете торшера экран стал ярче.
    Мальчик последний раз взметнул тарелки, и марш отзвучал. Зрители
захлопали.  Максим на миг увидел себя: как он колотит кулаком с бол-
тиком о раскрытую ладонь. И мама с папой увидели. Мама даже ойкнула.
Но тут появились танцоры...
    ...Все было,  как на концерте.  Даже показали,  как сбегается на
площадку хор "Крылышки".  И Максим опять увидел себя! Но сел он неу-
дачно,  позади Ритой Пенкиной,  и, когда пели "Кузнечика", на экране
видна была только Максимкина пилотка.  Ну ничего...  Вышел Алик Тиг-
рицкий. Заложил руки за спину, кивнул пианистке.
    Запел.
    - Какой красивый голос,-сказала мама. - И какой славный здоровый
ребенок. Не то что наша щепка.
    - Не хватало еще, чтобы он стал такой же круглый, - шепотом воз-
мутился папа.
    - Да  тише,- жалобно сказал Максим.  Алик допел и с достоинством
поклонился.  А у Максима внутри все замерло. Потому что сейчас, сей-
час...
    - Песня о первом полете! Солист Максим Рыбкин!
    Батюшки, неужели это он? Маленький такой, с перепуганными глаза-
ми!  Взъерошенный какой-то. Пилотка, правда, на месте, но застежка у
жилета  сбита набок.  И штаны перекошены:  одна штанина длиннее дру-
гой... Трах! Чуть не сбил Пенкину с сиденья.
    - О, гиппопотам...- страдальческим шепотом сказала мама.
    Максим сжался.  Почему он такой?  Зачем хлопает глазами и расте-
рянно оглядывается?  И шевелит губами.  И что там на студии, дураки,
что ли?  Для чего во весь экран показывают,  как он стиснул кулак  с
болтиком? Тем более, что тут же видно, что другая рука испуганно те-
ребит пальцами краешек штанов и что на обшлаге расстегнулась пугови-
ца... "Да перестань ты стискивать свой болтик, дубина!"
    - Не волнуйся,  не волнуйся,  Максим,- сказал папа.  Это он тому
Максиму,  который  на  экране.  Но теперь-то чего там "не волнуйся"!
Поздно уже...
    Показали опять лицо. Зачем он хмурит брови и смотрит прямо в ка-
меру, балда?
    Боже мой,  это  ведь  жуткий  и  окончательный  провал!  Неужели
кто-нибудь из знакомых ребят смотрит?  Сколько смеха будет  в  поне-
дельник! И как злорадствует Транзя!
    Запели... Чего уж теперь петь-то!  Издевательство  одно.  Хорошо
только, что перестали его показывать, показывают ребят...

               Над травами,
                          которые
               Качает ветер ласковый...

    Ой, как это сделали?  На экране-поле с ромашками, трава волнует-
ся.  Маленький самолет стоит в траве.  Идет сквозь траву к  самолету
мальчишка. Вроде Максима. Это, наверно, из какого-то кино.
    Через кинокадры с ромашками во весь  экран  медленно  проступило
Максимкино лицо.  Он уже не шевелил бровями и губами.  Он напряженно
смотрел с экрана и ждал. Потом запел.
    Он пел  и  просил о полете.  Но не жалобно,  а скорее с какой-то
сердитой настойчивостью.  Это что же: у него такой голос? Совершенно
незнакомый. Не такой высокий и чистый, как у Алика, но какой-то зве-
нящий. Звенело отчаянное требование чуда!
    Это что же, его глаза? Во весь экран. Зачем? И прямо в этих гла-
зах-опять аэродром и бегущий мальчик,  и сверкающий круг винта...  И
опять Максим - во весь рост.

               ...Возьмите!
                          Я очень легкий!

    Папа тихо кашлянул. Вдруг показали какого-то кудрявого мальчишку
среди зрителей. Он сидел, подавшись вперед и прикусив губу. Конечно,
переживал. Наверно, ему неловко было за Максима.
    Но тогда... Тогда почему так струится трава под взлетающим само-
летом?  И так искрится солнце в мерцающем круге  пропеллера?  И  хор
отозвался так радостно:

              Машина рванулась -
                               все выше!
              Выше!
                   Выше...
                          Выше...

    И затихла  песня.  И скрылся у солнца самолет.  И Максим притих,
затаился, только сердце-как пулемет...
    - Малыш ты мой,- тихонько сказал папа.- Вот какой ты у нас...
    А мама ласково притянула его за уши и чмокнула в нос.  Это  что?
Значит, им за него не стыдно? Значит... не так уж и плохо?
    И в этот миг из телевизора вырвался шумный плеск. Это были апло-
дисменты. Максим вздрогнул.
    Конечно! Это же было! Уже было!
    Там, на студии,  была победа, и он стоял тогда радостный и оглу-
шенный - такой же,  как теперь,  на экране. Как он мог забыть? Испу-
гался начала и забыл про конец! А конец-вот он! Хлопают свои ребята,
хлопают незнакомые мальчишки и девчонки.  И мальчик-музыкант! Максим
не видел его со сцены,  а сейчас - он здесь. Хлопает так, что волосы
опять торчком встают от ударов воздуха.  Как от тарелок!
    Неужели это он,  Максим,  дал ему радость? Ему и другим...
    А вот Анатолий Федорович вышел. Н женщина-диктор.
    - Тебя зовут Максим?  Поздравляю,  Максим, ты хорошо пел. Верно,
ребята?
    - ...Ты, наверно, не первый раз выступаешь на концерте?
    - ...А кем ты хочешь быть, Максим? Может быть, летчиком?
    Ох, почему у него такой глупый вид?  Ну,  не глупый,  а все-таки
растерянный...
    - А что у тебя в кулаке? Ой, ну для чего это?
    - Это так, болтик...
    - Интересно. А зачем он тебе?
    - Для крепкости... И ладонь - во всю ширину экрана! С болтиком!
    И все хлопают,  никто не смеется. Кроме мамы. Мама повалила Мак-
сима, стиснула ему плечи и сквозь смех сказала:
    - Весь на виду,  как есть!  Ох, Максим, Максим! Даже здесь пока-
зал, какой ты барахольщик!
    Но она это совсем необидно сказала.  И Максим засмеялся и забол-
тал в воздухе ногами,  потому что все,  оказывается, было прекрасно.
Мама ухватила его за ногу.
    - Стой, голубчик. Рассказывай, наконец, почему бинт, почему гли-
на на штанах. И все остальное.
    - Ой, только поем сначала, - простонал Максим. - А то помру.
    - Тогда марш мыть руки.
    - У-у...
    - Что значит "у"?
    - Мам,- весело сказал Максим,- купи слона.
    - Какого слона?.. Что еще за новости? Одному пленку для магнито-
фона, другому слона. Что такое слон?
    - Все говорят "что такое слон?", - печально откликнулся Максим.-
А ты возьми и купи слона.
    - Я серьезно спрашиваю...
    - Все серьезно спрашивают,- перебил Максим. - А ты не спрашивай.
Просто возьми и купи слона.
    Мама посмотрела на папу. Папа смотрел на Максима и покусывал гу-
бы.
    - Я не понимаю...- начала мама.
    - Все говорят "не понимаю". А ты просто купи слона.
    Мама вдруг заулыбалась:
    - Все говорят "купи слона"!  И никто не хочет мыть руки.  Марш в
ванную, а то я тебя тапочкой!
    Максим захохотал и скрылся.

    Потом он сидел на кухне и ел.  Он ел за обед и за ужин. Суп, со-
сиски, манную кашу с джемом. Пил чай с ирисками "Кис-кис". И расска-
зывал. Про концерт. Про револьвер у вахтерши. Про утюг, третий этаж,
форточку и Марину.
    - Взять бы да всыпать как следует,  - жалобно сказала мама.  - А
если бы ты сломал шею?
    - А если бы дом сгорел?
    - Человек дороже дома!
    - Тут вопрос чести и самолюбия, - сказал папа.
    - Тут вопрос глупости,- сказала мама.
    - Ничего же не случилось,- сказал Максим.- Дело прошлое.
    Мама выразила надежду,  что в будущем ее сын не станет так  бес-
толково рисковать головой.
    Максим на всякий случай сказал "ладно" и поведал про  Ивана  Са-
вельевича, потом - мимоходом - про уколы и, наконец, как появилась в
садике Марина и как отправил ее обратно Иван Савельевич.
    - Ну  и ну,- вздохнула мама.- Денек был у тебя бурный...  Перес-
тань жевать конфеты, лопнешь... А ногу надо перевязать. Болит?
    - Не-а...
    - А откуда все-таки глина?
    - Это я в парк шел по берегу и увяз у ручья.  Думал,  что совсем
перемажусь, да одна девчонка помогла...
    - Не девчонка, а девочка. Надеюсь, ты ее поблагодарил?
    - Ага. Мы потом играли. У нее на берегу есть тайна...
    - А зачем тебя понесло на берег,  это не тайна?
    Максим не успел ответить. Пришел Андрей.
    - Эх ты, - сказала ему мама,-прогулял. А Максима все-таки
показывали. Совсем недавно.
    - Не прогулял. У Галки Жильцовой видел, - отозвался Андрей. - Не
дитя - народный артист. Имей ввиду, Макс, Галка в тебя влюбилась.
    - Больно надо...
    - А еще Максим рассказывал про свои подвиги,-заметил папа.
    - Как  Транзистора вырубил,  уже рассказал?
    (Откуда он все знает?!)
    - Не транзистор,  а утюг,  - вмешалась мама.  - И не вырубил,  а
выключил. Хотя бы дома не бросайся своими словечками.
    - Именно  Транзистора,- спокойно разъяснил Андрей.- Мелкую шпану
младшего переходного возраста.  Именно вырубил.  Точнее -  расквасил
нос и поставил фингал.
    - Максим, ты дрался?- широко раскрывая глаза, спросила мама.
    - А чего! Он сам сколько раз первый приставал! Если полезет, еще
дам...
    - Только  не  рыпайся первый,- посоветовал Андрей.- А то бывает:
силу почуял и пошел на всех отыгрываться. Транзя с этого начинал.
    - Я не Транзя, - небрежно сказал Максим.
    Потом он пошел в их с Андреем комнату,  чтобы  посмотреть  новую
"Пионерскую правду". Но он сделал ошибку. Надо было сначала включить
свет,  а потом плюхаться на тахту.  А он сразу плюхнулся, и вставать
стало лень.  За окнами ровно шумел теплый ветер. В комнате качались,
как туман у крыльев самолета, сумерки. Какое уж тут чтение! И Максим
стал лежать просто так.

    ...Когда вглядываешься  в  сумерки,  в  них можно увидеть разные
картины. Великанов, старинные города, море с парусами... Максим уви-
дел джунгли. И осторожно пошел среди синих пальмовых листьев, лиан и
высокой травы.  И вышел на поляну.  Там стоял громадный серый  слон.
Максим попятился. Слон его увидел. Встал на задние лапы, выпятил жи-
вот и не спеша побежал к Максиму. Максим - от него.
    - Стой, стой!- затрубил слон голосом Ивана Савельевича.-Ты куда?
Не бойся.
    Максим вспомнил, что он теперь не трус, и остановился.
    Слон подошел вплотную,  и над Максимом нависло его брюхо - круг-
лое и необъятное,  как дирижабль,  на котором в молодости летал Иван
Савельевич.
    - Ты куда?- повторил слон.- Какой хитрый! Купил, а теперь убега-
ешь.
    - Разве я вас купил? - осторожно спросил Максим.
    - А как же! Ты же сам маму просил, вот она и разрешила.
    - А куда мне вас девать?
    - Все говорят "куда девать", - печально вздохнул слон. - Раз ку-
пил - думай.
    - А чем вас кормить?
    - Все говорят "чем кормить"... Ирисками, конечно!
    - Ладно, - сказал Максим. - Во дворе за гаражами как-нибудь уст-
рою...
    - Нет уж...  - опять вздохнул слон. - Лучше я здесь буду. А ты в
гости приходи. Ириски не забудь...
    Максим обрадовался и хотел сказать,  что не забудет, но раздался
резкий звонок...
    Максим открыл глаза.  Слон пропал, и опять была синяя от сумерек
комната.
    Снова зазвонили. Мама, видимо, открыла. Максим услышал:
    - Вы к кому, мальчики?
    - Здрасте. Скажите, пожалуйста. Максим здесь живет?
    - Да... Но уже поздно. Кажется, он приткнулся где-то и спит.
    - Не сплю! - сказал Максим и выскочил на свет. Потому что он уз-
нал голоса. В дверях стояли Олег, высокий Максим и Вадик.
    - Мы за тобой, - сказал высокий Максим. - У нас все готово. Мама
охнула:
    - Что у вас готово на ночь глядя?
    - Одна  интересная  штука,- торопливо сказал Максим.- Надо испы-
тать. Да, ребята? Главное, что ветер...
    Мама, видимо, приготовилась твердо заявить, что никуда Максим не
пойдет,  и... встретилась с его взглядом. И наверно, поняла, что се-
годня Максим стал гораздо взрослее, чем вчера. Она оглянулась на па-
пу,  вздохнула и снова посмотрела на ребят.
    И тогда маленький большеглазый Вадик сказал:
    - Да вы не волнуйтесь, пожалуйста. Мы его проводим назад.
    Мама тихонько засмеялась и махнула рукой.
    - Только не больше чем на полчаса.

    Над потемневшей травой в синем вечернем воздухе трепетало  треу-
гольное крыло-распущенный по ветру главный парус.  Он показался Мак-
симу живым.
    - Садись,- сказал Олег.- Держись за трос. А как услышишь "отдать
тормоза" - дергай эту штуку. - И он положил Максимкину ладонь на де-
ревянный рычаг.
    Рычаг был гладкий и теплый.
    Максим устроился,  как на скамейке, на узкой доске позади левого
колеса.  Правой рукой ухватился за проволоку - она тянулась к  доске
от верхушки мачты. Там, над мачтой, над верхним дрожащим углом пару-
са,  переливалась белая звезда. Словно кто-то высоко-высоко подвесил
граненую елочную игрушку и ее раскрутило ветром.
    А больше звезд не было, вечер еще не потемнел. На западе догорал
желтоватый чистый закат.
    Однако дальние дома и заборы уже смешались в темную массу. И те-
перь  неясно  было,  большая здесь площадка или маленькая и далек ли
будет путь.  И от этой неясности да еще от ожидания появилась легкая
тревога.
    В зарослях слева от футбольных ворот помигал и зажегся яркий фо-
нарик (и Максим вдруг вспомнил Таню и "Гнездо ласточки").
    - Сейчас!  - крикнул маленький Вадик.  Он сел впереди, а высокий
Максим - сбоку, у правого колеса.
    Олег встал за яхтой.
    - На стаксель-шкотах... - сказал он негромко.
    - Есть на стаксель-шкотах!  - очень звонко откликнулся Вадик.  И
маленький  треугольный  парус - впереди главного - натянулся и мелко
задрожал.
    - На гика-шкоте...
    - Есть на гика-шкоте! - сказал высокий Максим.
    Большой парус  перестал  полоскать и упруго выгнулся под напором
ветра. Максим через проволоку ощутил его тугую вибрацию. Яхту качну-
ло. Максим глотнул от волнения.
    - Отдать тормоза!
    - Есть!- крикнул Максим и поднял рычаг.  Что-то щелкнуло под ко-
лесом.  Олег подтолкнул яхту и прыгнул на заднее сиденье. Они двину-
лись.  Сначала тихо.  Мягко тряхнуло на кочках. Еще, еще... Скорость
быстро нарастала, и яхта зазвенела натянутыми тросами. Ломкие стебли
захлестали Максима по ногам.  Потом он почувствовал,  что его плавно
приподняло.  Левое колесо оторвалось от земли!  Максим тихо крикнул:
он решил,  что сейчас они опрокинутся. Но яхта легко бежала с креном
на правый борт,  а левое колесо,  замедляя вращение, летело над вер-
хушками травы.
    И стало совсем не страшно.  Весело стало!  Чтобы  уберечь  ноги,
Максим подобрал их повыше,  а потом, словно подчиняясь радостной ко-
манде, вскочил на доску!
    Он вцепился  в  тонкую оттяжку мачты и летел над травами - прямо
туда,  где светил фонарик. Теплый ветер бил его в левое плечо и рвал
у локтей широкие рукава рубашки.
    Это был полет!  Это была песня!
    И кажется, что летели они долго-долго...
    Фонарик мелькнул слева.
    - Садись! - крикнул Олег. - Поворот!
    Максим присел на корточки.  Он едва удержался - так его кинуло к
мачте.  Гик  с пришнурованным нижним краем паруса пронесся над голо-
вой.  Паруса хлопнули и натянулись опять.  Левое колесо запрыгало по
земле.  Яхта побежала мимо футбольных ворот. Впереди опять горел фо-
нарик.
    - Тормоз!-крикнул Олег.-Жми!
    Максим локтем навалился на рукоять.
    Яхта остановилась так резко,  что мачта качнулась вперед, а Мак-
сим не удержался и мимо колеса кубарем скатился в траву.  Его тут же
подхватили и усадили на земле.
    - Целый? Живой?
    - Как огурчик!-весело сказал Максим.
    - В следующий раз так не жми. Надо плавно...
    Это сказал не высокий Максим и не Олег.  И не Вадик. Это подошел
мальчик с фонариком.  Фонарик он небрежно вертел в руке,  и луч упал
на его лицо.  И Максим быстро встал. Слегка болело от удара забинто-
ванное колено. Только это была чепуха. Он все равно встал и радостно
засмеялся.  Он сразу понял,  что это Венька. Потому что щуплый боль-
шеглазый Вадик был непонятным образом удивительно похож на  брата  -
круглолицего,  с мягким светлым чубчиком, который так весело вставал
от ударов медных тарелок.
    - Это ты! - сказал Максим.
    - А это ты!  - весело отозвался Венька.  - Я сразу понял,  когда
сказали, что Максим...
    Что еще говорить? Все было так хорошо: и ребята, и ветер, и тра-
ва,  и яркий фонарик. И переливчатая звезда над мачтой, и трепещущий
парус. Максим сказал:
    - А я купил слона. Его кормят ирисками...
    И Венька не ответил: "Все говорят..."
    Он обрадовался. Он сказал:
    - Вот молодец!

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: