ручивают моторы. А на краю аэродрома собираются мальчишки - те, кто
очень хочет в небо. Те, кто часто летает во сне.
Максиму почти каждую ночь снится, что он летает...
Он кончил петь и опять испугался. Не получилось?
Анатолий Федорович улыбался. Он посмотрел на Алевтину Эдуардовну
и сказал:
- Э?
Посмотрел на Максима и сказал:
- Э! И показал большой палец, хотя это, наверно, было непедаго-
гично.
Конечно, голос у Алика гораздо лучше, чем у Максима, тут и спо-
рить смешно. И умения у него больше. И фамилия Тигрицкий для солиста
годится больше, чем Рыбкин. Но полет есть полет, если даже он не на
самом деле, а в песне. Что поделаешь, если Алик весит килограммов
пятьдесят, а Максим в два раза меньше!
И наверное, не только в этом дело. Максиму кажется, что Алику
все равно, какую песню петь. Он про макароны и про летчиков поет
одинаково. Наверно, Алику никогда не снится по ночам, что он летает.
Недаром Алик совсем равнодушно отнесся к новой форме с серебряными
крылышками на пилотке.
А форма что надо! Младшему хору завидовали даже старшие ребята.
Конечно, не те большущие парни, которые поют басами, а кто перешел в
большой хор недавно. Завидовали, хотя получили голубые костюмы с
модными пиджаками и расклешенными брюками. Еще бы! Таких пилоток им
не дали.
Но конечно, одна пилотка, без формы, выглядит не так хорошо. А
мама этого не понимает.
- Надень хотя бы легкую курточку.
Братец Андрей глянул ехидно и выжидательно. Сейчас скажет: "Ну
что ты, мама! Какая курточка? Надо, чтобы все блестело. Представля-
ешь, идет наш артист по городу, а прохожие оглядываются: ах, не из
тех ли это мальчиков, которые только что выступали по телевизору?
Ах, не он ли пел самую главную песню? Подумайте, какой молодец!"
И самое ужасное, что он будет прав. Потому что есть у Андрея
скверная способность: он видит младшего брата насквозь.
- Ну что ты, мама! - начал Андрей, и Максим съежился в душе. -
Какая курточка... На улице уже сплошное лето. Пускай закаляется.
Нет, временами брат бывает вполне порядочным человеком. Мама
сказала, что все это скоро кончится ее гибелью, и велела Максиму
убираться.
- И не опаздывай к обеду. Пусть хоть в субботу семья пообедает
вся вместе, по-человечески.
- Мам, ну как "не опаздывай"! Концерт кончится в час, а в школу
- к половине второго. Мне только-только добежать.
- Здрасте, моя радость! Почему же ты пошел без портфеля?
- А у нас не будет уроков. Будет экскурсия в парк.
- Представляю, как ты отделаешь в парке свой мундир... Не забудь
пообедать в буфете.
- Ага... Ой, а деньги?
- Растяпа. Забыл?
- Да не забыл. Просто вчера кончились. Больше нет.
- Нет мелочи? А карманы звенят!
Мама отправилась в комнату и вернулась с Максимкиными школьными
штанами и курткой. Тряхнула. Послышалось бряканье.
- Это же не деньги, - торопливо сказал Максим. - Это так... Я
вытащить не успел.
И он поскорее начал вынимать из карманов то, что звякало: две
гайки, связанные веревочкой, желтый латунный ключ, фотокассету без
крышки, старинный пятак и сломанную запонку.
- У всех дети как дети, а у меня Плюшкин, - печально сообщила
мама.- Убирай немедленно свои сокровища.
- Уберу, уберу.
Рядом с полкой для обуви стоял картонный ящик. Там по отделениям
были разложены у Максима всякие вещи, из-за которых мама называла
Максима Плюшкиным.
Вообще-то Плюшкин - это жадина-помещик из книжки "Мертвые души",
которую Максим не читал, только по телевизору видел такую пьесу. Бы-
ло не очень интересно, однако он специально смотрел, чтобы выяснить,
похож ли на Плюшкина.
Нет, Максим - не Плюшкин. Тот был сумасшедший скупердяй, а Мак-
сим просто жалеет брошенные вещи.
Вот, скажем, совсем небольшая вещь: значок с буквой "Д" и фут-
больным мячом - "Динамо". Кто-то старался, делал его, а потом он,
наверно, висел на груди у болельщика. А затем - раз! - оказался на
тротуаре: булавка отвалилась. Думаете, не обидно? Кто бы его пожа-
лел, если не Максим? А булавку еще можно приделать, и значок приго-
дится кому-нибудь.
Или вот: граненая пробка от графина. Конечно, графин для нее
сразу не подберешь, но можно пробку привязать и вертеть. И смотреть
сквозь нее. Все вокруг делается расплывчатым, танцующим, а от стек-
лянных граней разлетаются, как бабочки, разноцветные пятнышки.
Плюшкин никому ничего не давал, а Максиму не жалко. Если вам
что-то надо-пожалуйста! И эту пробку, и значок, и подшипник, и коле-
са от игрушечного грузовичка, и голубую пепельницу с трещиной, и
пластмассового солдатика, и мотки проволоки... Лишь бы для пользы.
Лишь бы все были довольны: и вещи, и люди.
- Оставь в покое свой утиль и слушай меня,- сказала мама. - Мел-
ких денег у меня нет. Возьми пять рублей и не вздумай потерять сда-
чу.
- Когда я терял?- слегка обиделся Максим.
- Хорошо, хоть этого за тобой не водится. Но кто знает... Куда
ты их положишь?
На форме был только один карманчик - нагрудный. Плоский и тес-
ный. Мама затолкала в него свернутую пятирублевую бумажку и два
троллейбусных билетика.
- Смотри не вытряхни. А платок куда денешь?
- Зачем он мне? Мам, я побегу!
Мама улыбнулась, взяла Максима за уши, притянула и чмокнула в
нос.
- Беги. Желаю удачи.
- Ни пуха ни пера!- крикнул из комнаты папа.
- Жми, старик,- сказал братец Андрей.
Про веселье, страх и смелость
Иногда кажется человеку, что внутри у него тугие струны и звон-
кие пружинки. Это если за окнами утро, золотое от солнца и синее от
неба. И если впереди праздник. И сам ты - ловкий, быстрый и краси-
выйлегко .скачешь вниз по лестнице с третьего этажа. Летит за тобой
по ступеням пулеметный стук: тра-та-та-та-та! Вот сейчас, сейчас,
через полсекунды отскочит от удара ладонями дверь подъезда и кинутся
тебе навстречу весенние улицы!
Ура!
Ой, нет...
Ура-то ура, а мама, кажется, была права. Вернуться, что ли?
Но когда взят такой разгон, возвращаться невозможно. Да и приме-
та плохая: удачи не будет. А Максиму сегодня удача нужна до зарезу!
Он обнял себя за плечи, постоял посреди двора, встряхнулся. По-
дышал на ладошки, потер ими ноги, на которых высыпали мелкие пупы-
рышки. Ничего, это с непривычки. Он же не старая бабушка, чтобы ку-
таться и дрожать. К тому же на улице, на солнечной стороне, будет,
наверно, теплее. Вперед!
И правда, на солнышке было не так холодно. Раз-два, раз-два! И
скоро Максим перестал вздрагивать. Он уже не прыгал, а просто бойко
шагал, стараясь обходить пушистые тени подстриженных "под шарик" то-
полей.
На тополях висели длинные зеленые сережки с мелкими семечками.
Потом из семечек полезет щекочущий пух и разлетится по городу. Но
это еще не сегодня, а когда совсем вырастут листья. А пока листья
маленькие, острые. Листиковый детский сад. Даже издалека видно, ка-
кие они клейкие и свежие.
На асфальте валялись желтые кожурки от лопнувших тополиных по-
чек, похожие на раскрытые клювики. Они тоже липкие. Приклеились к
новым Максимкиным подошвам. От этого сандалии перестали щелкать по
тротуару. Но все равно Максим старался ступать твердо. И прохожие,
кажется, с удовольствием оглядывались на такого смелого закаленного
мальчика в необыкновенной форме...
Улица шла под горку. Большие здания кончились, и начинался квар-
тал с деревянными старыми домами. А там...
А там - чтоб он провалился! - на вторых от угла воротах сидел
Витька Транзя (сокращенная кличка от прозвища Транзистор). Что-то он
там приколачивал - кажется, вертушку.
Да не важно, что он приколачивал, а важно, что сидел и погляды-
вал по сторонам. И пройти незамеченным не было никакой возможности.
Максим сбавил шаги, сердито вздохнул и... свернул направо.
Конечно, это не очень храбрый поступок. Ну, а что делать? Подлый
Транзя обязательно прискребётся. Если бы Максим шел в обычном костю-
ме - тогда еще неизвестно. Может быть, Транзя и поленился бы спус-
каться с ворот. А увидев Максимкину вишневую форму, обязательно
спрыгнет и загородит дорогу.
"Ах ты моя Рыбачка, ах крохотулечка! Какой красавчик! Какая кур-
точка, какие штанишки, какие пуговки... А ну стой, когда старшие с
тобой беседуют! Вот так... Ах, какая пилоточка!. Дай-ка приме-
рить..."
И что? Спорить? Бесполезно. Убегать? Стыдно. Стоять и ждать? Пи-
лотку заберет, и неизвестно, что дальше. Может быть, и отдаст, а мо-
жет быть, на крышу забросит. Да и самого Максима ловкой Подножкой
кинет в пыль и покатает. А потом сам же поднимет, будет чистить и
"жалеть": "Ах мой бедненький, упал нечаянно..."
У, Транзя ехидная... Чтоб тебя с ворот сбросило!.. Всегда ко
всем, кто слабее, привязывается, а к Максиму чаще всех. Подойдет
сзади незаметно, одной ладонью рот зажмет, а другой давай волосы вы-
дирать на затылке. Намотает на ноготь - и дерг! А потом ладонью по
шеетрах! Катись, мол... И так всюду: и на улице, и в школе.
Максим представил Транзину улыбочку - тонкую и длинную. А глаза,
несмотря на улыбку, скучные какие-то. На губе болячка, а лицо будто
серой пылью присыпано. Это, наверно, от курения. Транзя каждый день
в туалете курит со старшеклассниками. Все про такое дело знают, и
ничего ему все равно не бывает. Что с таким сделаешь, если привяжет-
ся? Что? Вообще-то Максим знал - что. Не такой уж Транзя сильный,
ростом лишь чуточку выше Максима... Но нужна смелость, а Мак-
сим-трус.
Никто из людей, пожалуй, не знал про это. Но сам Максим про себя
знал, что трус. Себя-то не обманешь. Иногда только забыть про это
можно, а потом опять- испугаешься чего-нибудь, и на душе кисло. А
делать нечего. Все равно жить надо, раз уж такой уродился. Трусы
ведь тоже люди. А жизнь у них нелегкая: трус должен все делать, как
нормальные люди, да еще заботиться, чтобы никто не узнал про его бо-
язливость.
Правда, есть надежда, что трусость пройдет. Ведь меняются же у
людей с возрастом характеры. Может, и у Максима изменится. Может
быть, даже скоро. И тогда Транзя не обрадуется. Максим и сегодня не
так уж и боялся. Он, может, и не свернул бы в переулок, если бы не
новая форма.
В конце концов, у него скоро важное выступление. Не может он
из-за какого-то Витьки Транзистора портить себе нервы. Не имеет пра-
ва. У него должно быть веселое настроение... Тем более, что утро та-
кое хорошее. Небо отражается в стеклах, как в темной воде, а солнце
отлетает от них горячими вспышками. И надо шагать!
Теперь, кажется, налево нужно повернуть, чтобы потом выйти на
улицу Титова, где троллейбусы.
Максим повернул и оказался в переулке, где не бывал ни разу. Не
удивляйтесь. Он приехал в этот город недавно, после зимних кани-
кул.
Раньше Максим жил в новом городе, который вырос вместе с большим
заводом. Дома там были многоэтажные и в общем-то похожие друг на
друга. Улицы прямые, без хитрых поворотов и закоулков. Максиму каза-
лось тогда, что все города такие. А приехал сюда и увидел замеча-
тельную пестроту. Корпуса в двенадцать этажей поднимались над бре-
венчатыми домиками и старинными зданиями из красного кирпича. К этим
зданиям лепилось железное кружево балконов. Улица Гоголя мимо нового
гастронома и детского сада вдруг выводила к высокой церкви с башня-
ми, куполами и узкими окнами. Правда, в церкви теперь никто не мо-
лился, а работала контора "Кинопрокат", но все равно интересно.
Максиму иногда казалось, что в этом городе полным-полно всяких
тайн и кладов. И в самом деле, в газете один раз напечатали, что ра-
бочие ломали старый дом и нашли в стене жестяную банку с золотыми
монетами. Какой-то купец в давние времена запрятал. Но монеты -
ерунда. Наверно, можно и оружие найти, которое с гражданской войны
