землей, а затем, разжав стальные лапы, бросил вниз... Полицейский наклонился
надо мной снова, взял за руки и за ноги... Я бился, барахтался, извивался,
но был для него словно ребенок...
-- Потрудитесь поставить мсье на ноги, -- внезапно прозвучал грозный
окрик.
Когда ему беспрекословно подчинились, я мог узнать моего избавителя.
-- Я полагаю, у Вас буду крупные неприятности, -- пряча какие-то свои
документы, уже обычным для себя голосом говорил Андрэ Пани; четырехрукий
полицейский стоял перед ним навытяжку, не смея возразить. -- Господа, мне
думается, инцидент исчерпан, -- громко произнес Пани и обвел взором толпу,
будто выискивая провинившегося.
Он был убедителен. Очень скоро около моей машины мы остались только
вдвоем.
-- Чертовски Вам обязан, -- поблагодарил я его.
-- Не стоит...
-- Что же это, простое совпадение, что Вы оказались здесь? -- мне
неловко было спрашивать об этом Пани, я действительно чувствовал себя
обязанным ему, и все же...
-- Вы правильно поняли. Мне поручена Ваша безопасность, -- без обиняков
отвечал он.
-- И как долго за мной следят? -- напряженно спросил я, помня об Элен.
-- Вы хотите знать, известно ли нам, где и с кем вы провели прошедшую
ночь? Да...
Я молчал.
-- ...Но, кажется, вернувшись в гостиницу, вы не нашли ее.
-- Все верно, -- глухо произнес я, умалчивая о дочери, а потом
постарался быть подчеркнуто официальным: -- Мсье Пани, еще раз, позвольте
выразить вам мою крайнюю признательность. Надеюсь, я волен в своих
поступках?
Андрэ Пани пристально глянул на меня черным оком.
-- Кажется, пока мое присутствие только пошло вам на пользу...
Этим наш разговор и окончился. Но всю дорогу, пока я ехал к Велье,
меня, словно магнитом, тянуло взглянуть на зеркало заднего вида, на
белоснежный "порше" Пани.
Вечером мы с Карлом шли дорожками Булонского леса. Было очень спокойно
и пустынно. Ветер, умудренный погонщик, лениво гнал тучи, словно невзначай
задевал верхушки деревьев, срывал один, другой пожелтевший лист и забывал о
нем...Это была осень, первые ее дни.
-- Значит, этот Андрэ Пани и сейчас следит за нами? -- спросил Карл.
-- Вероятно. Но признаюсь, он подоспел вовремя... я стал было читать
последнюю молитву, -- усмехнулся я.-- Но теперь об Элен... Она была вчера на
похоронах отца. Ночь мы провели вместе, в гостинице, а утром, в мое
отсутствие, появилась Патриция и увела ее с собой.
-- Патриция объявилась?
-- Да.
-- Кажется, они подруги.
-- Право, уже не уверен...
-- Элен... она значит для тебя очень многое? -- спросил он мягко.
Я вдруг ощутил непреодолимую потребность выговориться. Карл умел
слушать. Я рассказывал ему об Элен, о нас с ней, как будто я и Элен были
вместе целую вечность... Наверное, потому, что любил я впервые. Но когда я
умолк, Карл тихим голосом осторожно произнес:
-- Мне кажется, ты знаешь о ней не все... думаю, она мутант...
32.
...Ну почему я уступил настойчивым просьбам Карла и в ту ночь он пошел
со мной...
Мы уходили из дома Велье с наступлением глубоких сумерок, соблюдая все
меры предосторожности, чтобы остаться незамеченными, прежде всего, для людей
Куена. На ближайшей автостоянке нас ждал заранее взятый напрокат автомобиль.
В течение следующего получаса, покружив по городу, убедившись, что никто не
преследует нас, мы направились на юго-запад, и вскоре проторенная дорога
привела к замку...
Я не надеялся найти в замке Патрицию, не надеялся найти там и Элен, но
не мог же я просто сидеть и ждать... И где, как не в замке, я должен был
искать их в первую очередь?
Я был там дважды, оба раза ночью, но почему-то мне казалось, что днем
этого полуразрушенного каменного идола не существует вовсе... Мы оказались
рядом с его стенами ближе к двенадцати. Ветер порой завывал в бойницах, и
тогда из-за речки доносился словно шепот леса. Я подумал, что это слишком
поэтично, слишком возвышенно и как-то не вяжется с местом, где пролилась
кровь. Я будто накликал беду.
На верхней площадке башни Карл услышал приглушенный крик.
-- Ты мог ошибиться? -- не зная, умеют ли мутанты ошибаться, спросил я.
-- Вряд ли... -- мрачнея, ответил Карл и стал спускаться по ступенькам.
Из осторожности, дабы не привлечь чье-либо внимание, перед пропастью,
где оканчивалась лестница, мы погасили фонари. Провалились в кромешный мрак.
По веревке спустились вниз, ощутили под ногами каменный пол...
Перестраховываясь, прислушались. Тишина угнетала.... Зажгли фонари.
Свет, рассеяв мрак, терялся, не добираясь до стен, почти неуловимо
обозначив колонны, словно подпирающие темноту... Тихие наши шаги отдавались
эхом... Мы подошли к бурым, поеденным ржавчиной воротам, запертым снаружи.
Провели свет вдоль стен -- он ощупал их -- голые холодные стены, вечность
как остывший камин, замурованные двери в соседние комнаты, обрушенную
лестницу наверх... Помост, гильотина, ковер -- исчезли, но осталась плита,
открывавшая вход в подземелье.
Когда мы встали, над ним замок вздрогнул от звука человеческого голоса.
Он был пронзительным и хриплым, и нельзя было сказать, женщина то или
мужчина... разбуженная, оробевшая тишина. Мы более не раздумывали.
Коридор подземелья шел без ответвлений, прямой, узкий, так, что мы едва
могли идти рядом, с настолько низким потолком, что было не разогнуться,
встать в полный рост, и стены дышали сыростью. Через тридцать шагов по
правую руку была ниша, где находился каменный мешок не менее трех метров
глубиной, прикрытый сверху решеткой... Но о чем это я... сначала на решетке
мы увидели наполовину обглоданный крысами труп мужчины... Затем через каждые
пятнадцать шагов, то по правую, то по левую руку, в нишах с каменными
мешками, либо на решетках, либо рядом мы находили трупы людей... Я насчитал
их девять. В самой дальней части подземелья мы нашли единственного живого
человека. Женщина сидела на голом полу на дне каменного мешка и смотрела на
нас пустыми и дикими глазами; у ног ее, растревоженные светом фонаря,
противно попискивая, беспокойно сновали крысы... Велье сорвал замок, убрал
решетку. А женщина... женщина, увидев протянутые к ней руки, забилась в угол
и стала плакать.
Карл все сделал сам -- силы и ловкости ему было не занимать. Однако
наверху нам пришлось связать эту женщину... Я трижды назвал это создание
женщиной. Но было ли это так... Она более всего походила на старуху смерть,
что неумело воспользовалась услугами косметолога... И вот что еще: поверх
изорванной холщовой, до колен рубашки, источавшей омерзительный запах, было
зеленое грубое покрывало. Я подумал: может быть, она и есть белокурая
подруга казенного на моих глазах мутанта, это была страшная догадка...
Подавленные, возвращались мы к машине. Черные мысли не покидали меня.
"Адам и Ева" ступила на тропу войны... Они убили всех своих пленников,
впрочем, кроме одной несчастной, но не лучше ли ей было умереть... Неужели
сбываются пророчества Кориме, думал я.... и с ужасом гнал от себя плохие
предчувствия -- ...Элен, что же с ней..."
-- Морис, я знаю, где искать Патрицию.
"Где же?" -- откликнулся в мыслях я.
Не доезжая до Версаля, мы свернули в лес и тогда я понял, куда лежит
наш путь... Мир во мне рушился, бесновался, но и самому себе я не
признавался в очевидном, пока машина не остановилась на берегу дремавшего
при слабой луне пруда, близ "дворца" моей Элен.
-- Здесь? -- молвил я неслышно, мне ответил лишь стон женщины, лежавшей
на заднем сиденье. -- Откуда ты знаешь этот дом? -- спросил я чужим голосом.
-- Девушка, о которой я тебе рассказывал, -- твоя дочь. И привозила она
меня в этот дом, -- было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. --
Нам следует разделиться. Я заберусь на балкон, проникну в дом. Тебе лучше
остаться в машине...
-- Нет, постой. Я отец Патриции. И если ее искать буду я, в том нет
ничего странного. Сделаем все так, как ты сказал, но мне незачем оставаться
в машине. Я постучусь в дверь; если не смогу войти, то по меньшей мере
отвлеку их внимание.
Карл согласился со мной. Я выждал условленные десять минут и, подъехав
к дому, остановился под самыми окнами. Как только я постучался, дверь
открыли.
Молодой человек, почему-то в кованых сапогах, в облегающем трико и
широкой белой сорочке с колоколообразными рукавами, тонколицый, но с
уверенным взглядом смерил меня с головы до пят и сказал, чуть заикаясь:
-- К-к-кто вам нужен?
-- Патриция де Санс.
-- Ее здесь нет.., -- он смотрел на меня не отрываясь.
-- Она моя дочь, и я хочу ее видеть, -- все жестче говорил я.
-- Она будет, может быть... п...позже, -- после этого он попытался
закрыть дверь.
Я помешал ему, сделав шаг навстречу.
-- Я могу войти и подождать ее?
-- Я вас не... не знаю.
-- Клод, кто там? -- услышал я чей-то еще голос.
-- Он уже уходит, -- произнес Клод, вновь потянув к себе дверь.
-- Довольно, я хочу видеть хозяйку этого дома, Элен Скотт, -- покачав
головой, сказал я.
-- Впусти его, Клод.
Я вошел и заметил в гостиной некую перемену: один угол был занавешен
пурпурно-черной материей, среди зала стояли несколько кресел, на пол была
брошена знакомая мне медвежья шкура... Тот, кто распорядился впустить меня,
стоял перед лестницей на второй этаж, был по пояс голый и в шароварах.
Настоящий атлет, он упивался осознанием того, как он силен и красив, но в
кофейно-молочных глазах его сквозила неимоверная тупость. Стиснув зубы,
задвигав челюстями, он обозначил могучие желваки (ему, очевидно, нравилось,
как выглядело в этот момент со стороны его лицо), глянул же точно так, как
смотрели на меня ранее мутанты -- невидяще...
-- Зашли -- значит, присаживайтесь, Клод сказал Вам: Патриция скоро
будет, -- с легкой ухмылкой сказал он и пошел наверх.
-- Простите, -- обратился я к нему, понимая, что он может внезапно
войти в комнату, в которую пробрался Карл, -- где я мог Вас встречать
раньше?
Он, обернувшись вполоборота, сказал:
-- Клод, займи гостя.
Но когда Клод, предложив мне присесть, вытащил из-за кресла бутылку
красного вина, его товарищ остановился рядом с одной из комнат второго этажа
и тогда оглядел меня.
-- Я не уверен, что мы встречались...
После этого он скрылся за дверью. Но ничего не произошло. И вскоре он
вышел оттуда, чтобы присоединиться к нам. Однако замечу, дружеской беседы не
получилось -- И Клод, и его товарищ, и я упорно молчали.
Минул час. Я решил, что мне пора уходить, времени у Карла было
достаточно. Попросив передать Пат, чтобы она связалась со мной по телефону в
машине, но ни в коем случае ни с домом, я откланялся. Меня не задерживали.
Я подъезжал к месту, где мы расстались с Карлом, метров за десять
увидел его упрямо стоящую на моем пути фантасмагорическую фигуру,
остановился и, когда выглянул из машины, услышал его слова: "Ее там нет".
Однако почему-то он смотрел не на меня, а в черную провалившуюся в ночь
дорогу. Дорогу, вдруг вспыхнувшую светом... Я закричал: "Беги!", но он не
шелохнулся, будто ослеп. Потом что-то разорвалось. Потом мне в лицо ударил
свет фар пронесшейся над телом Карла машины. Она врезалась на полном ходу в
мою, и все оборвалось...
33.
Я часто спрашиваю себя: почему не ребенок, родившийся на корабле у
матери-самоубийцы, и не тот двухголовый, впервые увиденный мною в баре, и не
моя Элен, и даже не Патриция с ее одержимостью вершить свой суд, а она --
