-- Он не звонил...
-- Вчера ко мне обещался заехать некто Роже Шали.
-- Нет,.. его не было. Звонил г-н Куен, но он позвонит еще... Кэтти
утром была в супермаркете, пришла очень испуганная...
-- Что?
-- ...Они все неестественно вежливы и обходительны. Люди исчезли с
улиц, раньше такое случалось только ближе к вечеру...
Вы заметили как она сказала? -- "Они"... -- Я понял, что стояло за
этим, Элен никогда не отождествляла себя с ними, и уж не знаю, плохо это или
хорошо...
Скоро Кэтти позвала к столу. Обед больше походил на заупокойную
трапезу. Ели молча. С сосредоточенными лицами. Может быть, излишне тщательно
и долго пережевывали каждый кусочек пищи. Кэтти изредка бросала
обеспокоенный взгляд на окна. Бобби, притихший, словно мышка, не отрывал
глаз от тарелки; внук Кэтти уже второй день как опасался выходить из дома.
Прошлым вечером, когда я спал, пришла посылка на его имя -- в ней оказалась
дохлая, с мешком на голове, кошка... Рассеянна быпа Элен...Да и мои мысли
были где-то далеко.
По телевизору лихо раскручивался сюжет какого-то боевика. Он никого не
интересовал, но без телевизора гробовая тишина стала бы просто невыносимой.
И вдруг боевик прервался спецвыпуском новостей... Уверен, те немногие
посвященные, в числе которых был и я, уже поняли, о чем пойдет речь. Мир
затаил дыхание...
Спустя несколько минут трагедия в Ретуни, тщательно скрываемая
властями, перестала быть тайной. Отсчет времени начался.
Я встал из-за стола, отодвинул ужин. За мной поднялась Элен. В это
время позвонил Куен.
-- Здравствуйте, мсье де Санс.
-- Здравствуйте, мсье.
-- Вы смотрели?!
-- Да. Что за этим последует?
-- Как бы там ни было, но Ваша персона не утратила для меня своей
значимости. Я пришлю Вам Андрэ... Вы не против?
-- Как Вам угодно...
-- Он приедет ближе к одиннадцати...
Потянулось время... Поползло...
Мир долгие месяцы или годы, балансировавший на грани между Разумом и
Безумием, -- грани острой, словно лезвие бритвы; мир, созданный НАМИ, и в
который вторглись ОНИ, с неутолимой жаждой его изменить, вдруг потерял
равновесие, и разве понять, когда все свершилось, был ли это чей-то злой
умысел или желание повернуть все к лучшему, или какая-то нелепость, и стал
рушится в пучину человеческих страданий, где царит хаос, где властвуют
инстинкты скорее грязные, нежели верные.
А Разум лишь вопрошает: "Что будет?" Растоптанный толпой ребенок,
выпавший из рук споткнувшейся на мостовой матери? Кровь на ритуальном
кинжале? И человека, заметьте, кровь! Выстрелы в спину, когда убийца тихой
сапой мстит из-за угла, подло, низко, зато наверняка?.. или противостояние
лоб в лоб, когда смешивается кровь врагов и друзей, когда одержавший в
схватке верх станет праздновать, может быть, Пиррову победу?..
Страшные это мгновения, когда рушится мир. Жуткие это мгновения, когда
теряется точка опоры. И ведь надо-то так мало -- обуздать гордыню; Я
вспоминаю тот вечер... На западе занималось зарево, будто кто-то там, на
Небе, истекал кровью... Может быть, то был перст Божий...
36.
Быстро смеркалось. На город опускалась ночь и пугающая своей
непредсказуемостью тишина... Но сколько же может продолжаться такая тишина?
Элен лежала с открытыми глазами, лицом к таяющему свету, поджав колени,
обхватив их руками, лежала поверх постели, не раздеваясь, и здесь же, рядом,
сидел я. Но очень скоро вокруг -- и в комнате, и вне дома -- поселился
властолюбивый мрак. Он заслонил от меня дорогое лицо, скрыл стены и мебель
черными шторами, а на кровать набросил такое же черное покрывало, оставив
лишь окно как сумрачный ковер, расписанный незамысловатым узором.
Я протянул руку туда, где должно было висеть бра...
-- Не зажигай свет! Мне страшно,.. -- уловив мое движение, поспешно
прошептала Элен.
Что истинно страшно, так это когда люди боятся света, когда они ищут
защиты у тьмы... Это значит, тьма правит миром...
-- Элен, любимая,.. все будет хорошо. И постарайся уснуть. Уйдет ночь,
а с ней и напрасные тревоги, -- сказал я, склоняясь над ней, пытаясь
разглядеть блеск ее глаз.
-- В эту ночь нельзя спать... Я чувствую... Я же мутант.
-- Карл тоже был мутантом, но я любил его как брата, как сына...
-- Знаешь, мне пригрезилось, так ясно, словно наяву... водопад и
пещера, мы вдвоем и... нет, не хочу об этом... Водопад, пещера, вокруг
джунгли, море красок, сочных, живых, голоса птиц... и рев водопада... Как
думаешь, есть еще на свете девственные леса или они остались лишь в
воображении людей?
-- Я люблю тебя...
-- Правда? Любишь?.. Тогда обещай мне: если мы переживем эти дни, мы
найдем ту пещеру под водопадом и обязательно там, где нет людей...
Где-то совсем близко у дома хрустнула ветка, почти неслышно, но среди
застывшей тишины очень отчетливо, и тут же что-то тяжелое упало на балкон.
-- Тихо,.. -- прошептал я на ухо Элен.
Там на сумрачном ковре вдруг возник силуэт человека... И разрывая линии
ковра, кто-то открыл дверь балкона и шагнул в комнату.
Элен сжала мою руку в своей и почти беззвучно произнесла:
-- Пат!
Коснувшись лишь имени, Элен, словно коснулась и самой Патриции.
-- Элен?! -- достаточно громко произнесла ночная гостья.
-- Зачем ты здесь? -- жестко спросил я.
-- Ты?. Отец, кажется, это и мой дом.
-- Что ж, осторожнее... у тебя руки в крови...
-- Ты не задавался вопросом -- имеешь ли ты право судить меня?
-- Думаю, да. Уж так распорядилась судьба, оторвав нас друг от друга на
целую вечность, но от этого я не перестал быть твоим отцом, а ты -- моей
единственной дочерью... к несчастью.
-- Все, что я хочу -- сохранить мой мир и отвратить его конец. Это
преступно? Ты прав, мои руки в крови, это кровь Самуэля Ли, Сиднея, тех,
чьих имен я не знала, и кровь детей, даже младенцев... Как и ребенка Элен...
Но кто-то должен был взять на себя эту ношу... Бог с ними -- будь они просто
уродами. Все гораздо сложнее... Нас, которых так много, во много раз больше
чем их, развратила убийственная самоуспокоенность, что этот мир создан
человеком и для человека. Мы потеряли зубы и когти, мы оборвали нити,
связывающие нас, как будто время остановилось и будто мы вечно обречены быть
самыми, самыми, самыми. Но это мираж -- наше царствование. Они сильнее нас
-- вот это реально... Ты прав: у меня нет к ним жалости, как нет жалости в
драке не на жизнь, а на смерть. Каждый из них -- будь то ребенок или
взрослый -- должен умереть, иначе... иначе участь наша будет жалкой...
Я слушал ее отчаянную исповедь; слушал, не видя ее лица, ее глаз, голос
ровный, сильный, чуть приглушенный, с нотками надежды найти понимание, но
уверенный в своей непогрешимости перед истиной... Слушал молча...
-- Я расскажу тебе о девушке, одной моей близкой подруге... Она была
чиста, юна, а сердце ее жаждало любви. По ночам она влюблялась в свое
отражение в зеркале, восхищаясь тем совершенством, каким одарил ее господь,
телом, которое принадлежало ей, его плавными изгибами, прозрачной кожей,
тонкой шеей, грудью древнегреческой богини, ногами нимфы... О, если бы ты
знал, как ждала она своего первого мужчину... И вот появился он -- сильный,
умный, смелый, но такой нерешительный с ней наедине. Но, может быть,
виноваты чужой город, чужая школа, и то, что друзья его остались где-то в
далекой Испании, или то, что им обоим было только по пятнадцать?.. Прошло
две недели. Две недели счастья. Она любила и видела, что любима, так почему
же он ни разу даже не взял ее за руку?.. Тогда она бросилась в омут... она
привела его к себе домой ночью, тайком от посторонних глаз... Она любила и
видела, что любима -- можно ли ее судить за это. Она обнажила перед ним свое
тело, которое теперь принадлежало уже не ей, а ему, и сама же, от волнения
путаясь в его одежде, обнажила и тело возлюбленного. И, почувствовав его
упругую мужскую плоть, она опустилась на колени, обняла его бедра... и
отпрянула, словно ужаленная... Тысячи тончайших волосатых щупалец,
извивающихся и кишащих, словно клубок червей, вдруг слились вместе -- его
ноги исчезли. Всего на мгновение потеряв над собою контроль, он стал тем
человеком-змеей, чудовищем, каким создала его природа и которого уже не
прятали ни одежда, ни сумрак спальни... Скажи, сколько сил надо было той
девушке, чтобы побороть охватившее ее отвращение. На следующий день... Одним
словом, она стала избегать его. А спустя три дня он застрелился. Было ли ей
жалко его? Наверное. Но затем случилось нечто, что жалость превратила в
ненависть. В ее классе было еще трое мутантов, над которыми все издевались,
кого считали животными, какими-то недочеловеками, их звали Самуэль Ли,
Сидней и Кора... Вскоре после смерти... юноши Кора обманом завлекла ее в
спортзал. Там ждали друзья Коры... Они насиловали ее всю ночь. Они стали у
нее первыми -- двухголовый Самуэль Ли и Сидней с лицом на затылке и лицом
впереди...
-- Что сталось с ней?
-- Она покончила с собой.
Нет, история эта не напоминала историю Ромео и Джульеты, что-то не
вязалось здесь с извечной темой беззаветной и воистину смелой любви,
описанной великим драматургом, но мог ли Шекспир измыслить подобный поворот
сюжета, мог ли он думать о том, что ждет его Ромео, обо что разобьются два
любящих сердца...
Я почувствовал, что будто каменная глыба навалилась на меня всей своей
непосильной тяжестью, и, казалось, остановится сердце, как сами по себе
сжимались в кулаки пальцы: но от безысходности я лишь стиснул зубы, шумно
вздохнул и мотнул головой, словно отрешаясь от наваждения; подумал -- каково
же сейчас Элен; снова видел перед собой Патрицию, тщетно пытался всмотреться
в черный призрак, все еще стоящий у окна, и не поверить что она осталась
прежней -- холодной и рассудительной, чуждой волнений. Может быть, именно
поэтому я нашел руку Элен, взял в свою, но потом оставил, поднялся с постели
и встал рядом с дочерью, обратив бесполезный взгляд во мрак улицы...
-- Элен, -- вновь заговорила Патриция, -- Я ни в чем не раскаиваюсь. Ты
знала -- я сдержу слово.
-- Ты чудовище... -- произнес я тихо, -- в чем был виноват этот
неродившийся ребенок?
-- В том, что он родился бы мутантом.
Почему-то в эту секунду я вспомнил о Скотте, страстно любившем ее, мою
дочь.
-- Кто убил Вильяма? -- наверное, я думал вслух.
И если этот вопрос все же относился к Пат, то она не ответила, может
быть, не нашлась, что ответить. Она отошла от окна в глубь комнаты, мне
показалось, опустилась в кресло и, лишь спустя минуту, я снова услышал ее
голос, впервые за все время дрожавший.
-- Вчера я видела свою мать... твою жену, отец.
Я словно не расслышал ее слов...
-- Элизабет?
-- Она в клинике Рикардо... Вильям лгал, он все лгал, но лучше бы его
ложь была правдой.
37.
"ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ"
С той памятной ночи, столь красочно описанной Просперо Мериме в
"Хронике времен Карла Великого" минули века. Изменилось, казалось бы, все, и
лишь СМЕРТЬ не знала бега лет. Люди все так же, один на один, вступали с ней
в отчаянную схватку, все так же кто-то склонял перед ней колени, а кто-то
приносил в жертву вместо себя врага или друга.
Все, что будет рассказано мною в это главе, один для всех жуткий сон. Я
упомяну обо всем, что хоть как-то отложилось в моей памяти...
Не успел я в полной мере осмыслить сказанное Патрицией, как рвануло!!!
Как будто некая страшная сила решила играть в детские кубики, выбрала дом,
