через разбитое окно, то могло показаться, что эта гостиная отгорожена от
мира неким магическим кругом. И не было здесь ни одной живой души; ни самой
м-м Симпсон, ни ее старой прислуги, ни проникшего сюда монстра.
Какие бы катаклизмы не случались, в нашей жизни всегда найдется кто-то,
кто среди горя и безнадеги возрадуется... Так пируют на остывающем поле
брани грифы-стервятники и невинные аквариумные рыбки вдруг возжелают
человечины, коль взбунтуется море, выйдет из берегов и поглотит сушу, так
крысы берут в полон города, когда мор изводит людей, так в обезумевшем мире
человек физически сильный объявляет себя единственным судьей...
Расположение комнат в доме мне было известно. Через щель у двери в
спальню я увидел мадам Симпсон, лежавшую в постели под одеялом, но лежавшую
как-то очень тихо, и здесь же -- вставшего на подушку рядом, ногами в
туфлях, отнюдь не монстра, а обыкновенного человека, который срывал со стены
живописное панно -- убегающую в степь дорогу на фоне всегда сумрачного неба.
Под панно был сейф.
-- Эй, приятель! -- неслышно открыв дверь и наставляя на него пистолет,
окликнул я незнакомца.
Он стремительно повернулся ко мне лицом, взмахнув руками, будто
защищаясь от удара, и замер, как тот ворон, у которого украли сыр. Он и был
похож на ворона, только очень неказистого? Сгорбленный и худой, с маленькой
головой и маленьким личиком, с близко посаженными глазами по бокам его, вот
уж точно, скорее клюва, чем носа.
-- А где же мутант? -- как-то недоверчиво спросил я.
-- А... мутант? Во-он, у кровати, мутант, -- вдруг широко улыбнувшись,
сказала он, мотнув головой влево. И только тогда, на полу, близ кровати я
действительно увидел искусно сделанный маскарадный костюм, двухголового
монстра, который ввел меня в заблуждение. Мой взгляд задержался на секунду,
но человеку-ворону этого оказалось достаточно, чтобы выстрелить в меня из
неведомо как появившегося у него пистолета... Уже почувствовав обжигающую
боль слева пониже ключицы, выстрелил я. Мы упали оба, одновременно, но затем
голову поднял только один. Зажимая рукой струившуюся из раны кровь,
мгновенно пропитавшую сорочку, я встал и подошел к кровати. Мадам Симпсон
была задавлена подушкой. И мне показалось это нелепым -- подушкой,.. не
убита пулей, не сожжена заживо, не разорвана на части... подушкой...
Мне нечего было здесь больше делать. Я возвращался к Элен, Пат, Кэтти,
Бобби. Я возвращался в свой дом, единственный мой приют. Мне вновь
предстояло преодолеть реку, разделившую царство мертвых и царство живых. Но
ноги стали упрямо непослушными, а плечо нестерпимо жгло, и теплая, липкая и
тяжелая кровь выносила из бренного тела последние силы. Демоны зла -- вот
кто, наверное, толкал меня вперед...
Я проломил кому-то череп и карлику-циклопу всадил пулю в живот...
степенный господин-мутант, может быть, никому не причинивший вреда, судя по
всему, охваченный ужасом и отчаянием от всего увиденного, застыл у моих ног
убитый... Морисом де Сансом... И еще один монстр, сраженный пулей того же
Мориса де Санса, отправился к праотцам. А Морис де Санс вновь и вновь
стрелял в уродов вокруг себя, спасая, спасаясь, убивая, калеча, не щадя...
пуля за тринадцатилетнюю соседку, растерзанную неким диплодоком, за
незнакомого малыша, надетого на шпиль острой ограды, за тех, кто
отстреливался в особняке с колоннами в конце улицы -- я с вами всеми, Морис
де Санс с Вами!..
Кто-то выбил из руки пистолет. На моем пути встал точно снежный
человек. Я размашисто ударил его в квадратную челюсть, он лишь пошатнулся,
легко поймал мою правую руку, а потом переломил ее в запястье... Какой
отвратительный хруст!.. странно, но я не чувствовал боли и бил его в пах
ногами... Он отпускает меня, мою кисть, охает, садится на корточки, а я
львом, тигром или ангелом смерти, бросаясь на него, опрокидываю его на спину
и, подхватив пистолет с земли рукой здоровой, навожу черное дуло прямо в
рот...
Мутант выплевывает мне в лицо какие-то грязные обрывки слов... и
захлебывается пулей. Но чьи-то ноги разбегаются по мне и справа, и слева, в
разъяренных кованых сапогах, и я чувствую, как глаза и лицо заплывают
кровью, моей кровью, как немеет тело, но если не сломить, то не сломить, и я
хватаюсь за эти кованые сапоги, один выворачиваю за носок, тяну к себе, выше
их, сквозь одежду вонзаю зубы в тело, но сапоги другие бьют меня по спине,
по почкам, по голове и в живот.
Когда кто-то попадет по сломанному ребру, я теряю этот мир; но
почему-то сапоги, вдруг опрокинувшись, становятся мертвыми... Взгляд, уже
безучастный, блуждает по людям, мутантам, и пока я лежу среди трупов врагов,
душа моя словно в раздумье: остаться ли со мной или уйти. Однако мне нет до
того никакого дела. Только ночь предо мною...В ней у порога своего дома
некто господин Рибли расстреливает в упор двухголового сына; в ней семья де
Ризе, где отец и дочь -- мутанты, а мать и сын -- нет, гибнет в объятом
ярким пламенем доме, они пытаются спастись через окна и двери, но их одного
за одним пригибает к земле выстрелами, а затем, на скорую руку перевязав
черными от копоти простынями, всюду разбросанными по газону, отправляют,
словно дрова в камин, назад...
И этот неумолкающий голос боли, наполняющий улицу...
-- Слава Богу, Вы живы! -- воспел рядом мой ангел-хранитель.
-- Пани, Вы! -- узнал я...
Через какое-то время я пришел в себя уже на диване в гостиной, и,
наверное, бинтов на мне было больше, чем одежды.
-- Что за шум?
-- Скоро все закончится, в город вошла армия, -- ответила мне не
отходившая от меня Элен.
-- Это танки, мсье! --сказал, стоящий у окна, Андрэ Пани.
Всхлипнула Кэтти...
-- Где Пат? -- вспомнил я о дочери.
-- Она ушла вслед за Вами...
"Неужели я, зная Пат, полагал, что она усидит дома, когда вокруг
убивают ее братьев и сестер... Где же ты? Не нашла ли ты свой конец в этом
аду?"
Я попросил Элен помочь мне и, опираясь на ее плечо, добрался до окна,
встал за спиной Пани.
Танки, не задерживаясь, прокатились по улице, скрылись за поворотом, а
потом все стихло... Если бы только не пылающий факел, как будто
вознамерившийся спалить сокрывшие луну тучи, если бы только не огонь, все
более и более вклинивающийся между домами, захватывая деревья и ограды, и
скамейки, крохотные садовые домики и оранжереи, то подбирающийся лениво, то
набрасывающийся коршуном, ненасытный, коварный и объявивший себя здесь ДНЕМ,
если бы не пожар, то могло бы показаться, что ночь снова вошла в старое
размеренное русло. Где-то на севере взмыла осветительная ракета, вспыхнула
десятками белых солнц, затем другая, западнее, рассыпаясь десятками желтых
звезд, и третья, совсем близко, над нашими головами -- словно брызги крови
титана... Военные брали мир в свои руки.
Джип Роже Шали я узнал сразу. Он показался из-за дома с колоннами,
полуразрушенного, но не сдавшегося, пронесся по улице, аккуратно объезжая
тела людей, но сметая с пути иные всевозможные препятствия, и остановился
вне моего поля зрения, очевидно, напротив гаража. Я услышал, как смолк
мотор.
Теперь уже без чьей-либо помощи я медленно прошел к дверям.
Андрэ Пани, услышав колокольчик звонка, вопросительно посмотрел на меня
своим единственным оком.
-- Все в порядке, -- отвечал я ему, -- этого гостя я ждал.
Замок щелкнул, лихо провернулся, крякнул, и наконец разжал стальные
клещи. Я распахнул дверь.
Роже Шали стоял на пороге всего секунду... затем стал падать, бревном.
У детектива было какое-то очень печальное и глубокомысленное лицо...
Он упал на меня, и, конечно же, в моем-то положении, я оказался под
ним, на полу;.. заметил, как Андрэ с пистолетом на вытянутых руках стреляет
в улицу и как чьи-то чужие пули рвут его тело, окрашивая рубашку в цвет
жизни и смерти. Высвободив левую руку, я выстрелил в ворвавшегося в дом
яйцеголового с глубоко запавшими в череп глазницами, где горели совершенно
круглые красные, как у разъяренного быка, глаза; с седловидным уродливым
носом, вывороченными ноздрями и тонкими нитками губ. Я словно
сфотографировал его для себя, потому что он, смертельно раненный, все шел и
шел на меня, хотя каждый раз, когда я нажимал на курок, невидимая сила
отбрасывала его назад. Когда я выпустил последнюю пулю, яйцеголовый будто
ждал ее -- обняв свой живот, он остановился и рухнул на низенький шахматный
столик, на поле белых и черных клеток привнося цвет алый.
Но с улицы в гостиную вбежали еще трое. Пани убил одного, а затем нашел
свой конец -- оторванный огненным смерчем от земли, будто Антей, он испустил
дух.
Мутанты хозяевами прошлись по залу. Я положил рядом с собой бесполезный
пистолет, обойм больше не было, отвалил труп Роже Шали, но подняться не смог
-- циклоп с хоботом вместо носа, забросив за спину короткоствольный автомат
на ремне, поставил мне на грудь ногу. К Элен (она, словно неживая, все еще
стояла у окна), приблизился, казалось бы, обыкновенный мужчина, пожилой,
коренастый и даже приятный, и принялся бесцеремонно рассматривать ее,..
потом тихо и вежливо произнес:
-- Прошу прощения, мадемуазель...
Но его слова перекрыл звонкий голос вошедшего -- человека или мутанта в
маске, в сером длинном плаще, шляпе.
-- Да тут и его подружка, вот, вот Жорж, встань с ней, покарауль, да
поглядывай, что там снаружи.
Я готов был поклясться, что слышал этот голос не впервые.
Маска оглянулась и прокричала кому-то на улице.
-- Тащите эту суку сюда...
Затем человек в маске присел в кресло, его колючие глаза внимательно
посмотрели на меня:
-- Вопрос один, где архив Томашевского?
-- Один бог знает это, -- хмуро ответил я.
-- Послушайте-ка, месье, я полагал, что у нас на руках только один
козырь, оказалось два... не лучше ли нам договориться?
В этот момент двое мутантов внесли бесчувственную Патрицию.
Я попытался подняться, тогда нога циклопа придавила меня к полу, может
быть, не сильно, но ребро! И я едва не потерял сознание от боли.
-- Спокойно, спокойно, дружище, -- продолжала говорить со мной маска
тоном старого приятеля, -- игру я буду вести честную... твою дочь мы убьем в
любом случае, лгать не хочу, но только от тебя зависит, умрет ли она сразу
или смерть будет долгой и мучительной. Ведь может так статься, что она
проклянет день, когда родилась. Но если сердце у тебя камень, после нее
возьмемся и за твою подружку... Разумеется, такие решения не даются сразу --
в вашем распоряжении минута!
"Где же я слышал этот голос?.. -- говорил я сам с собой.-- Конечно, на
квартире Томашевского! Или где-то еще? Архив?... Архив, где он? В камере
хранения, где-нибудь закопанный в лесу, в швейцарском банке или на вилле
Скотта? Да откуда я знаю...Ах, Элен, почему я не отправил тебя сразу
куда-нибудь подальше от Парижа... Признаюсь, Патриция, я бы не отказался
самолично положить всех этих пятерых под нож гильотины..." -- Мысли мои
путались. Что мог я ответить маске, если действительно не знал, где архив.
-- Минута прошла, -- прозвучал приговор, -- Приведите в себя эту...
Когда глаза дочери раскрылись, взгляд ее стал жестким.
Пат не стоило занимать мужества.
-- Она ваша, господа! -- небрежно бросила маска.
"Бог мой!" -- взмолился я, страшнее для Патриции пытки наверное
придумать было нельзя: с нее сорвали одежду и нагую стали привязывать к
перилам лестницы, сначала сверху за руки, а затем и за ноги, широко разводя
их в стороны.
