бархатный бутон. Непоседа выхватил меч, но не удержал его, и,
жалобно звякнув, клинок выпал и затерялся в камнях. Тогда,
намертво вцепившись в еще не раскрывшиеся лепестки, Непоседа
рванул его из последних сил. Цветок затрещал, но еще держался.
Непоседа впился зубами в стебель, горьковатый сок обжег
иссушеный рот. Еще рывок, еще, и... и Непоседа упал на камни
держа в руках сорванный бутон.
-- Ты победил, Безымянный Рыцарь! -- Озл пульсировал в
самом темном углу, -- но теперь попробуй сам унести отсюда
ноги! -- Громовой хохот Озла заполнил все подземелье и вдруг
пе-решел в кашель, затем в хрип и исчез совсем.
-- Все, кончено!
Непоседа не помнил, как он выбрался из замка, как опять
шел по пустыне. Он изредка приходил в себя, а затем вновь
впадал в забытье. Последний раз он очнулся на том же месте, где
его встретил Фант. Остался всего один переход, и он спасен. Но
для того, чтобы встать и идти, сил уже больше не было. Прямо
перед ним стояло ведро кристально чистой холодной воды.
Непоседа всем нутром ясно ощутил ее прохладу. "Вода!" -- он
потянулся к ведру, -- "Все равно бесполезно, бестолку, ты
никому не нужен, дурачок! Мавр сделал свое дело, мавр может
уходить." -- беспорядочно шевелились в голове раскаленные
мысли. После первых же глотков стало ясно, что пить ни к чему.
"Если та, которой ты рассказываешь сказку, будет помнить
тебя, то вода вновь обретет свою силу!" -- мелькнули в мозгу
слова Учителя.
Непоседа посмотрел на запад. "Вспомни! -- первый раз
попросил он,Вспомни, родная моя! Теперь только ты в силах
что-либо изменить. Я честно прошел свой путь и сделал все, что
смог, вспомни! Не в знак благодарности, нет, а так, просто!
Вспомни, что есть такой Непоседа, который не хочет, а, точнее,
сейчас и просто не может жить без тебя, вспомни..."
10. Вершина
Очень хотелось спать. Хотелось до боли в глазах. Боль
затаилась даже глубже, в глазницах, под бровями, и стоило
больших усилий разомкнуть веки. Но открыть глаза было просто
необходимо, ибо уже ясно слышался грохот приближающейся лавины.
Человек открыл глаза. Боль вырвалась наружу, он щурился,
пытаясь сдержать ее, но тщетно. Камнепад стремительно
надвигался, и сквозь полуприкрытые веки он ясно видел его
неотвратимый бег. "Все!" -- спокойно, даже равнодушно, подумал
Человек -- "Вот и конец!" Он висел в гамаке на отвесной стене
прямо на пути камнепада. Вчера Человек шел весь день и почти
всю ночь и остановился для отдыха в кромешной темноте, не дойдя
до гребня каких-то паршивых двадцать метров. Двадцать метров,
отделивших его от жизни.
У него еще оставалось немного времени, и Человек начал
очень методично готовиться к смерти. Он вытащил записную книжку
и, чиркнув несколько строк, засунул ее в одну из трещин,
паутиной опутавших стену. Там же он спрятал часы, два больших
ключа и потрепанный заклеенный конверт. Едва он успел сделать
все это, как его хищным языком слизнул со стены стремящийся
вниз каменный поток.
Человек проснулся и открыл глаза. Солнце уже подкралось к
окну и вот-вот было готово ворваться своими лучами в эту белую
комнату, заставленную кроватями. Он попытался повернуться на
другой бок и вскрикнул от боли, пронзившей насквозь все тело.
Боль была внезапной, как случайный выстрел, и Человек
мучительно застонал, и все вспомнил: стену, камнепад, долгий
полет в бездну и первый, самый страшный удар о камни...
-- Опять! -- Человек собрался, рывком вскочил на ноги и
посмотрел на часы. Времени оставалось только позавтракать и
добраться до работы. Сегодня предстоял нелегкий день: надо было
очень много успеть, и расклеиваться он не имел права. Человек
тяжело вздохнул, вспомнив о Вершине, и начал собраться.
Он любил эту Вершину. Каждую ночь, засыпая и проваливаясь
в черную бездну сна, он оказывался у ее подножия. Огромный пик,
щедро изрезанной ледниками, будто подернутой сединой, уходил
далеко в облака. И каждую ночь Человек пытался ее покорить. Он
менял маршруты, шел с запада, с востока, с юга и с севера, но
каждый раз его постигала неудача. Вокруг возвышалось множество
других вершин; время от времени он видел на них других
альпинистов, но сам всегда возвращался только к своей Вершине.
Он вновь и вновь бросал ей вызов, надеясь победить.
Срываясь, он ломал себе руки, ноги, разбивал в кровь лицо.
Коллеги по работе удивлялись: вчера расстались поздно вечером,
-- все было нормально, а утром -- весь в гипсе. Но это было не
самое страшное, весь ужас положения заключался в другом -- ведь
засыпая, он не спал. Ему предстоял тяжелый путь вперед, и уж
здесь-то надо было смотреть в оба. И только в те дни, когда
Человек был настолько вымотан или так запеленат в гипс, что о
восхождении нечего было и думать, он погружался в тяжелое и
тревожное забытье. Но даже в нем он видел сны о Вершине, о том,
как он наконец-то покоряет ее, стоит на самом пике, а под ним
распластались огромные, бескрайние поля облаков, и, глядя на
них, он счастливо смеется. Он победил!
Но вот снимали гипс, и все начиналось сначала. Он вновь
стоял у подножия, и неприступная Вершина вновь скрывалась в
нависающих свинцовых облаках. Не раз он обещал сам себе бросить
это все к чертям, навсегда забыть о манящей Вершине, начисто
выбросить ее из головы. Но вновь и вновь он возвращался к ней и
опять срывался в тщетной попытке победить. И ведь как-будто бы
ничего особенного в этой Вершине-то и не было, но он всегда
возвращался именно к ней и начинал очередное восхождение. Иной
раз оно длилось несколько ночей подряд, и часто казалось -- уже
все, Вершина покорена, но одно неверное движение, поспешно
вбитый крюк, трещина, нежданно пропоровшая ледник, лавина или
выскочивший из под ноги камень ввергали его в бездну. И Человек
просыпался не ощущая своего тела, весь в кровоподтеках и
ссадинах.
Конечно, он мог разорвать этот порочный круг. Это стоило
бы больших трудов, но он был способен на это. Он мог, но
почему-то не хотел этого делать. Нет, Человек не был
мазохистом: самоистязание не доставляло ему удовольствия,
просто... он любил ее и шел вперед. Шел, невзирая на холодное
равнодушие, которым она встречала его каждый раз. Лишь однажды,
очутившись у подножия Вершины, он увидел вместо ставших уже
привычными жмущихся к земле облаков яркое и ласковое солнце.
Вершина ждала его. И он немедленно ринулся вверх. За эту ночь
Человек прошел раза в два больше обычного и проснулся утром
выспавшимся и отдохнувшим.
В последний раз я видел его, когда он укладывал снаряжение
и готовился продолжить удачно начатое восхождение. Как всегда
он был полон решимости покорить неприступную Вершину, даже, не
смотря на то, что погода ухудшалась. Я искренне пожелал ему
удачи, ибо знал, что, если и на этот раз Человеку не повезет,
то врядли он сумеет спастись как раньше. Вопрос встал ребром:
"Или -- или". Удачи тебе, Человек!
11. Сказка о трех волшебных дверях или Почему Капитана называют Капитаном
("Маленькая" пародия на самого себя)
Эта история случилась задолго до того, как Капитан
отправился в свое долгое морское плавание. Она произошла еще
тогда, когда глюки были дружны с людьми и часто помогали друг
другу. А самого Капитана в ту пору и звали-то совсем не
Капитаном, а просто Клубничным Поручиком. И, в зависимости от
того, кто произносил это имя, в устах говорившего оно
приобретало либо язвительно унижающий, либо одобрительно
влюбленный оттенок. А почему Капитана называли Поручиком, так
это уже совсем древняя история, о которой он не любил
распространяться, а значит и я о ней умолчу. А вот как он стал
Капитаном, это я знаю доподлинно, о чем и поведаю тебе,
Настенька.
В те далекие времена, когда каждый замок был королевским,
а странствующих рыцарей на дорогах было больше чем сейчас
бродячих собак, Клубничный Поручик был одним из самых веселых и
бесшабашных глюков во всей Глюкарии. У него было какое-то
невероятное количество друзей среди людей и глюков, каждый из
которых всегда был рад его видеть. А потому, большую часть
своего свободного времени Поручик путешествовал от замка к
замку, оставляя после себя, как правило, добрую память и
приобретая все новых и новых друзей, которые и после
исчезновения Поручика еще долго вспоминали его тягучий
клубничный запах и хохотали над его проделками и небылицами.
Однажды, заглянул он в один из многочисленных замков,
принадлежащий одному из королей Долины. Разумеется, это был
один из его старейших друзей и, конечно же, у него, как у
всякого уважающего себя короля, была красавица-дочь.
Ты уже, наверное, знаешь Настенька, что в Глюкарии, как и
вообще в любой сказочной стране, если речь идет о принцессе, то
она непременно необычайно прекрасна и, почти наверняка, на
выданье. И вокруг нее роем, как мухи, т.е. как пчелы над
цветком, густо кружатся поклонники. Между почим, по сказочной
статистике на каждую принцессу приходится, в среднем, сто
тридцать -- сто пятьдесят странствующих рыцарей, отставных
солдат и Иванов-дураков. Так что и в этом замке все было именно
так, иначе бы местный король давно бы уже удавился шнуром от
портьеры, не вынеся насмешек и пересудов соседей.
И наша сказка совсем уж не была бы похожа на правду, если
бы поблизости от королевского замка не жил бы в Мрачном лесу
злой колдун Озл. В те времена он еще не был столь могущественен
как сейчас, хотя уже и отличался излишней самонадеянностью. Так
вот, этот вредный и мерзкий колдун задумал погубить принцессу и
заколдовал ее злыми чарами. И были они столь же коварны, как и
он сам. Нет, он не усыпил ее, не превратил в чудовище и даже не
заточил ее в темном подземелье, как уже не единожды делал в
других сказках, нет. Он взял и подсыпал ей в..., ну, скажем, в
минеральную воду (которую она всегда пила перед едой, то ли для
возбуждения, то ли для аппетита) волшебное зелье. А выпив его,
принцесса начала стремительно стареть, и к вечеру того же дня,
из цветущей прелестной девушки превратилась во взрослую зрелую
женщину, к утру она стала уже перезрелой, и к вечеру, похоже,
должна была превратиться совсем уж в дряхлую старуху. Но, как
это и положено во всякой нормальной сказке, кое-кто оказался не
равнодушен к судьбе бедной принцессы, и тотчас же после ее
отравления, король получил срочную телеграмму. Текст послания
гласил: "Противоядие подземелье Полигона зпт тремя волшебными
дверьми тчк Доброжелатель" Конечно же, все многочисленные
поклонники несчастной принцессы тотчас же ринулись в подземелья
Полигона искать эти самые двери, да только близился к полудню
третий, последний день жизни принцессы, а от спасителей ее не
было ни слуха, ни духа. Нет, вообще-то дух, время от времени
достигал замка, но это было совсем не то, и придворные
морщились и жгли вокруг себя спички. Ну еще бы, это ведь
Полигон, а не хухры-мухры.
Как, Настена, ты не знаешь что такое Полигон?! Да ведь это
же...! Там ведь...! Вообщем, если представить себе самое
гиблое, самое страшное и таинственное место в сказке, то это и
будут только самые дальние подступы к Полигону. А на самом
Полигоне все волшебники за все сказки такого понаворотили, что
ступить спокойно нельзя, чтоб не вляпаться во что-нибудь: то ли
окаменеешь, то ли сгоришь до тла, а то еще и из чьего-нибудь
пепла возродишся, а может, и вообще козленочком станешь.
Короче, все те невероятные штуковины, что происходят со
