открытое море. Мы стояли на корме, у руля и Капитан уговаривал
меня отправиться с ним.
-- Нет, Капитан. Я не смогу прожить без Глюкарии, это раз.
А во-вторых, люди еще не готовы к встрече с нами.
-- Но почему не готовы?
-- Ты же сам знаешь, что стоит нам появиться среди них в
нашем истинном виде, и нас пугаются, в нас не верят. Сейчас у
тебя такой же корабль как и у людей, и они, встретив его в
море, захотят познакомиться с командой. А вместо нее увидят
тебя. Я не знаю, что они при этом почувствуют и как поступят.
Люди еще очень недоверчивы и злы, чтобы жить с нами в мире.
Подумай об этом, Капитан!
-- Мне обратной дороги нет! Я должен попасть к людям! Не
верю, что все они злы; я буду плавать до тех пор, пока мы не
поймем друг друга. Прощай, Непоседа!
-- Прощай, Капитан!
Мы крепко обнялись и расстались навсегда. Я слышал, что
Капитан пытался встретиться с людьми, но, как я и предполагал,
они испытывали только страх и ужас от этой встречи. Так было
уже не раз и не два. "Летучий Голландец", а именно так прозвали
люди корабль Капитана, уже не одну сотню лет бороздит океаны
земли в надежде, что люди со временем станут добрее. Тогда он
сможет прийти к ним и жить с ними в мире. Но пока все тщетно.
Однако, я верю, что именно Капитан будет первым из нас, кто
безнаказанно встретится с вами. Так будьте же добры к нему,
люди!
04. Откуда берутся сказки
Сказки, конечно же, любят все. И те, кто их ругает, и те,
кто, замирая от наслаждения и затаив дыхание, слушает их,
забравшись с ногами в большое мягкое кресло. Ты, наверное, тоже
любишь их, правда, Настенька? И уж наверняка слышала их
много-премного: и про Иванушку-дурачка слышала, и про Бабу-ягу,
Кощея Бессмертного, Бременских музыкантов, Карлсона, и
многих-многих других. А ведь все они, вместе взятые, лишь малая
часть всех сказок, которые только есть на белом свете.
Ты уже, наверное, знаешь, что сказки живут везде и всюду.
Да вот только вы, люди, обычно проходите мимо, не замечая их и
не желая поверить. Вы не чувствуете сказку, а можете лишь
читать ее или слушать, или смотреть по телевизору. В лучшем
случае -- перессказывать. Вот и приходится нам, глюкам,
добывать для вас всевозможные сказки. Мы их добываем, а потом
показываем людям. Нет, конечно не всем. Некоторым. А эти
некоторые уже записывают их с наших чувств, переделывают, то
есть пересказывают, на ваш язык и печатают в толстых книжках
или снимают кино. Есть, разумеется, среди таких людей (их
обычно называют сказочниками) и наши глюки. Точнее, они
когда-то были глюками, а потом, по какой-либо причине, приняли
"человеческий вид" и стали рассказывать людям сказки. Они-то и
являются тем звеном, которое связывает нас с вами. И только они
знают как, каким трудом, потом, а порой и своей жизнью добывают
глюки сказки. Я хочу, Настенька, чтобы и ты знала об этом.
У нас в Глюкарии живут самые разные сказки. Одни, их
называют "домашними", всегда у нас под рукой, так как мы сами
принимаем в них активное участие. Другие -- сказки, о которых
мы сами до поры до времени ничего не ведаем. Чтобы узнать эти
сказки, их вначале нужно добыть. Добыть в прямом смысле слова
из-под земли (если это очень древняя сказка) или ловить, если
сказка вольная. В общем, без труда -- не вытянешь и сказку из
Глюкарии.
Домашнюю сказку мы можем рассказывать сказочникам сразу.
Если же нужна древняя сказка, то приходится брать в руки ломы и
лопаты, и идти к подножию Высоких гор добывать ее. Немало
предстоит помахать киркой, чтобы найти и высвободить из-под
тяжести тысяч лет старую сказку. Но и это не самое сложное.
Главные трудности начинаются тогда, когда необходима вольная
сказка. А это значит, что предстоит большая облава на сказки в
Мрачном Лесу. Мы потихонечку, одну за другой, вылавливаем,
добываем и рассказываем их сказочникам.
Правда, сказки не все одинаковые: одни лучше, другие хуже,
но ведь и вы, люди, тоже все разные. Ну да я отвлекся. Значит
так, самые большие хлопоты доставляют нам вольные сказки. Очень
уж это непростое, серьезное дело поймать вольную сказку. Для
того, чтобы его совершить, необходимо немало пролить пота.
Итак, появляется кто-нибудь из глюков, и мы узнаем, что
ему очень нужна вольная сказка. Тотчас же эта весть облетает
всех друзей, и те собираются в крепкой бревенчатой избушке,
которая стоит на краю леса. С давних пор она называется
"Заимкой Радости", а почему -- я пока и сам не знаю.
Вот незадача! Я сегодня что-то постоянно отвлекаюсь от
главного. Вобщем, собираемся на Заимке и готовимся начать
Большую Облаву. Ты думаешь, сказки ничего не боятся? Ан нет,
боятся, и еще как! Конечно, всякой сказке важно, чтобы ей
верили. Чтобы были люди, которые бы сопереживали, волновались
за ее исход, радовались, когда добро побеждает зло и коварство.
Если таких людей нет, то сказке очень тяжело, не может она
полностью раскрыться, отдать всю себя людям, но сказка может
методично добиваться того, чтобы ее услышали. Самое главное для
сказки -- это научить людей добру, любви, нежности (помнишь:
"Сказка ложь, да в ней намек -- добрым молодцам урок"?). И
потому, самое страшное для сказки -- переделка. Это когда те,
кто не верят в сказки, хватают их грязными, грубыми руками,
врываясь в их хрупкий ранимый мир, перекраивая всех и вся так,
как им будет угодно. Они изменяют сказку до неузнаваемости. Из
ласковой, светлой и теплой она становится холодной, ребристой,
с вороненым отливом. Такие люди ставят сказки себе на службу,
принуждая врать и оболванивать других людей, и в итоге,
заставляя забывать, что они люди. Поэтому переделки сказки и
боятся больше всего на свете. Кому же понравится делать то, что
ты не хочешь? И должен признаться, что мы этим пользуемся. А
делаем это для того, чтобы поймать сказку. Мы превращаемся в
самых гадких и страшных людей: разбойников, бандитов, врунов,
ябед и прочее, прочее, прочее... Занятие не из приятных, да что
поделаешь, сказку-то нужно загнать. Вот эти превращения и
происходят на Заимке Радости. И тот, кто видел со стороны, как
удаляется в лес мрачная толпа людей, непрерывно
переругивающихся между собой (ведь всем известно, что
разбойники и бандиты ни секунды мирно провести не могут),
никогда бы не поверил, что еще пять минут назад все они были
такими милыми и забавными глюками.
И начинается облава! С криками, стрельбой в воздух,
свистом и улюлюканьем мы бежим по лесу, вытянувшись в
длинную-предлинную цепочку. И чем длиннее эта цепь, тем больше
сказок мы можем загнать. Сказки чувствуют нас, и, страшно
испугавшись, бросаются наутек. Но и мы-то не лыком шиты! Те,
кто идут в центре, замедляют шаг, а те, кто идут по краям --
наоборот -- идут все быстрее и быстрее, и цепь уже больше
напоминает подкову. А потом крайние встречаются, и мы замыкаем
подкову, образуя кольцо, в котором мечутся пойманные сказки.
Потом мы начинаем потихоньку добреть, чтобы не так сильно
пугать их, ведь сказкам ничего не угрожает. Кольцо сужается,
сужается, и тот, кому нужна сказка, начинает выбирать ее среди
всех прочих. Ну, а дальше уже все просто и не интересно. Мы
осторожно отпускаем сказки на волю, оставляя лишь одну, нужную.
И глюк забирает ее с собой, чтобы вы потом, забравшись с ногами
в большое мягкое кресло, слушали ее, затаив дыхание.
05. Сказка о слепом мальчике
В одном большом городе стоял ближе к окраине старый-старый
дом. Он был настолько стар, что весь покрылся морщинами трещин,
а в темных, глубоких, вечно сырых подъездах все было затянуто
паутиной, и жили страшные-престрашные пауки. Они пугали всех
жильцов дома, спускаясь на толстой как бельевая веревка паутине
и громко скрипя лапами. Жильцы жались к стенам и быстро бежали
по лестнице.
И только один маленький мальчик не боялся страшных черных
пауков. Потому, что никогда не видел их. Он был слепой. Слепой
с самого рождения. И всякий раз, когда мама вела его по темному
подъезду во двор, он веселился, пел песни, предвкушая встречу с
чем-то ласковым и теплым как мамины руки. С тем, что все
остальные называли солнцем. В их с мамой квартире всегда было
холодно и сыро. Мама говорила, что их окна выходят на север, и
поэтому солнышко бывает только во дворе. Но во дворе мальчик
играл очень редко, потому что мама либо работала, либо искала
ему нового папу, потому что старого у него никогда не было. И
мальчик сидел в темной сырой комнате и на ощупь играл в
солдатики.
И вот однажды, когда усатый гусар готов был уложить
наповал одноногого кирасира, мальчик почувствовал, как что-то
мягкое и ласковое прислонилось к щеке.
-- Солнышко! -- обрадовался он.
-- Я не солнышко, малыш, я глюк.
Мальчик испугался и спрятался за шкаф. Но это мягкое и
пушистое тоже забежало за шкаф.
-- Не бойся, я не причиню тебе зла. Мальчику было приятно
и совсем не страшно прикасаться к тому, кто назвал себя глюком.
И он выбрался из-за шкафа. Малыш уселся в кресле, глюк забрался
к нему на колени, и мальчику показалось, что он сидит во дворе
на солнышке -- так ему стало хорошо.
-- А что такое "глюк"? -- спросил мальчик. -- Ну, глюк...
это... Как тебе сказать?... Я и сам толком не знаю. В общем,
глюк -- это глюк. Вот ты -- человек, кошки -- это кошки, собаки
-- собаки, а глюки -- это глюки.
-- А кто такие "кошки", "собаки"? -- заинтересовался
малыш.
-- Ты что же, кошек с собаками никогда не видел?
-- Я вообще ничего никогда не видел. Я же слепой мальчик.
-- сказал малыш.
-- Как это слепой? -- удивился глюк.
-- Мама говорит -- от рождения.
Глюк замолчал, но малыш почувствовал, что ему стало еще
теплее.
-- Как тебя зовут, глюк?
-- Розовый Непоседа. Послушай, малыш, а хочешь, я покажу
тебе все то, что ты никогда не видел? Кошек, собак, соседского
попугая, все-все. Хочешь?
-- Конечно, конечно хочу! -- обрадовался малыш.
И тотчас же почувствовал у себя на коленях маленькое,
пушистое мурлычущее существо. И он увидел этого зверя. Правда
мысленно, только внутри себя, но увидел! Потом Непоседа
показывал ему собак, машины, маму, доктора и многое-многое
другое. Они подружились и глюк стал чаще приходить в гости к
малышу, показывал те или иные предметы и рассказывал о том
мире, в котором живет мальчик. И теперь малышу казалось, что он
на самом деле видит, бывший еще недавно таким загадочным, мир
-- ведь у него теперь были глаза -- Розовый Непоседа.
Так продолжалось долго: может месяц, может год, а может и
десять лет. Все удивлялись, что слепой мальчик так хорошо знает
мир, словно он еще вчера был зрячим. Но вот мама мальчика, не
без помощи Непоседы и его вездесущих друзей, нашла таки ему
папу, который смог положить сына в больницу, где ему сделали
операцию. Непоседа все дни и ночи дежурил у постели малыша. И
вот наконец-то мальчику сняли с глаз повязку.
-- Солнце, солнце! -- закричал он, вскакивая с кровати и
кидаясь к окну.
Перегнувшись вниз через подоконник, он жадно вдыхал
глазами яркий солнечный свет, зелень деревьев. А затем,
выскочив из больничной палаты, малыш побежал по аллеям, громко
смеясь и крича: "Солнышко! Я вижу солнышко!"
Розовый Непоседа, выбившийся из сил за эти дни, бросился
за ним: ему так хотелось быть рядом! Он бежал, напрягая всю
свою волю, но не выдержал и упал посреди улицы. А мальчик все
бежал по дороге, излучая вокруг себя смех и радость. Ему было
очень хорошо, но казалось, что он уже когда-то раньше видел и
