начала отлива нам предстоит прослушать одну из неубедительных историй
Марлоу.
- Я не хочу надоедать вам подробностями, касающимися того, что
случилось со мной лично, - начал он, проявляя в этом замечании слабость
[14]
многих рассказчиков, которые частенько не знают, чего хочет от них
аудитория. - Но чтобы понять, какое впечатление это на меня произвело, вы
должны знать, как я туда попал, что я там видел, как поднялся по реке к
тому месту, где впервые встретил бедного парня. То был конечный пункт,
куда можно было проехать на пароходе, и там была кульминационная точка
моих испытаний; когда я ее достиг, свет озарил все вокруг меня и проник в
мои мысли; происшествие было довольно мрачное... и печальное... ничем
особенно не примечательное... и туманное. Но каким-то образом оно пролило
луч света.
Если вы помните, я тогда только что вернулся в Лондон после долгого
плавания в Индийском и Тихом океанах и в Китайском море. Восток я принял в
хорошей дозе - провел там около шести лет. Вернувшись, я бродил без дела,
мешая вам, друзья мои, работать и врываясь в ваши дома так, словно небо
поручило мне призвать вас к цивилизации. Сначала мне это очень нравилось,
но спустя некоторое время я устал отдыхать. Тогда я начал присматривать
судно - труднейшая, скажу я вам, работа. Но ни одно судно даже смотреть на
меня не хотело. И эта игра мне тоже надоела.
Когда я был мальчишкой, я страстно любил географические карты. Часами
я мог смотреть на Южную Америку, Африку или Австралию, упиваясь славой
исследователя. В то время немало было белых пятен на Земле, и, когда
какой-нибудь уголок на карте казался мне особенно привлекательным
(впрочем, привлекательными были все глухие уголки), я указывал на него
пальцем и говорил: "Вырасту и поеду туда". Помню, одним из таких мест был
Северный полюс. Впрочем, я там не бывал и теперь не собираюсь туда ехать.
Очарование исчезло. Другие уголки
[15]
были разбросаны у экватора и во всех широтах обоих полушарий. Кое-где я
побывал и... но не будем об этом говорить. Остался еще один уголок - самое
большое и самое, если можно так выразиться, белое пятно, - куда я
стремился.
Правда, теперь его уже нельзя было назвать неисследованным: за время
моего отрочества его испещрили названия рек и озер. Он перестал быть
неведомым пространством, окутанным тайной, - белым пятном, заставлявшим
мальчика мечтать о славе. Он сделался убежищем тьмы. Но была там одна
река, могучая, большая река, которую вы можете найти на карте, - она
похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца; голова ее опущена в
море, тело извивается по широкой стране, а хвост теряется где-то в глубине
страны. Стоя перед витриной, я смотрел на карту, и река очаровывала меня,
как змея зачаровывает птицу - маленькую глупенькую птичку. Потом я
вспомнил о существовании крупного коммерческого предприятия - фирмы,
ведущей торговлю на этой реке. "Черт возьми! - подумал я. - Они не могли
бы торговать, если б не было у них каких-нибудь судов, пароходов, которые
ходят по этой реке! Почему бы мне не добиться командования одним из
пароходов?" Я шел по Флит-стрит и не мог отделаться от этой мысли. Змея
меня загипнотизировала.
Да будет вам известно, что эта торговая фирма находилась на
континенте, но у меня есть множество родственников, проживающих на
континенте, ибо жизнь там, по их словам, дешева и менее отвратительна, чем
принято думать.
Со стыдом признаюсь, что я начал им надоедать. Уже в этом была для
меня новизна. Как вам известно, таким путем я не привык действовать. Я шел
всегда своей дорогой, шел самостоятельно туда, куда
[16]
хотел идти. Раньше я не подозревал, на что я способен, но, видите ли,
теперь я чувствовал, что должен туда попасть во что бы то ни стало. Итак,
я им надоедал. Мужчины говорили: "Дорогой мой!" - и ничего не делали.
Тогда - поверите ли? - я обратился к женщинам. Я, Чарли Марлоу, заставил
женщин добывать для меня место. О Господи! Но я был одержим навязчивой
идеей. У меня была тетка, славная энтузиастка. Она мне написала: "Это
будет очаровательно. Я готова для тебя сделать все, что угодно. Блестящая
идея. Я знакома с женой одного видного администратора, человека,
пользующегося большим влиянием..." и т. д. и т. д. Она готова была
перевернуть небо и землю, чтобы раздобыть для меня место шкипера на речном
пароходе, раз таково мое желание.
Конечно, место я получил - и очень скоро. Оказывается, фирму известили
о том, что один из капитанов убит в стычке с туземцами. Таким образом, мне
представился удобный случай, и тем сильнее захотелось мне туда поехать.
Лишь много месяцев спустя, когда я сделал попытку разыскать останки
убитого, мне сообщили, что ссора возникла из-за куриц. Да, из-за двух
черных куриц! Датчанин Фрэслевен - так звали капитана - вообразил, что его
обсчитали, и, сойдя на берег, начал дубасить палкой старшину деревушки. О,
это меня нисколько не удивило, хотя, по слухам, Фрэслевен был самым
кротким и смирным созданием. Несомненно, так оно и было; но он, знаете ли,
уже провел два года в служении благородной идее и, должно быть, чувствовал
потребность так или иначе поддержать свое достоинство. Поэтому он
безжалостно колотил старого негра на глазах устрашенной толпы туземцев,
пока какой-то парень - кажется, сын старшины, - доведенный
[17]
до отчаяния воем старика, не попытался метнуть копье в белого человека.
Конечно, оно вонзилось между лопатками. Тогда все население в ожидании
всевозможных несчастий устремилось в лес, а на пароходе Фрэслевена тоже
началась паника, и пароход отчалил; насколько мне известно, командование
взял на себя механик. Впоследствии никто, видимо, не позаботился об
останках Фрэслевена, пока я не явился и не занял его места. Я не мог
предать дело забвению, но, когда мне представился наконец случай
повстречаться с моим предшественником, трава, проросшая между ребрами,
была достаточно высока, чтобы скрыть скелет. Все кости остались на своем
месте. После его падения никто не прикасался к сверхъестественному
существу. И деревня была покинута; черные подгнившие хижины покосились за
упавшим частоколом. Поистине, бедствие постигло деревню. Население
исчезло. Охваченные ужасом мужчины, женщины и дети скрылись в зарослях и
так и не вернулись. Мне неизвестно, какая судьба постигла кур. Однако я
склонен думать, что они достались служителям прогресса. Как бы то ни было,
но благодаря этому славному подвигу я получил место раньше, чем начал
по-настоящему надеяться на получение его.
Я метался как сумасшедший, чтобы поспеть вовремя; не прошло и сорока
восьми часов, как я уже переплывал канал, чтобы явиться к моим патронам и
подписать договор. Через несколько часов я прибыл в город, который всегда
напоминает мне гроб повапленный. Несомненно, это предубеждение. Я без
труда разыскал контору фирмы. То было крупнейшее предприятие в городе, и
все, кого бы я ни встречал, одинаково отзывались о нем. Фирма собиралась
эксплуатировать страну, лежащую за морем, и извлекать из нее сумасшедшие
деньги.
[18]
Узкая и безлюдная улица, густая тень, высокие дома, бесчисленные окна
с жалюзи, мертвое молчание, трава, проросшая между камнями, справа и слева
величественные ворота, огромные массивные двери, оставленные
полуоткрытыми. Я пролез в одну из этих щелей, поднялся по лестнице, чисто
выметенной, не застланной ковром и наводящей на мысль о бесплодной
пустыне, и открыл первую же дверь. Две женщины - одна толстая, другая
худая - сидели на стульях с соломенными сиденьями и что-то вязали из
черной шерсти. Худая женщина встала и, не переставая вязать, двинулась с
опущенными глазами прямо на меня; я уже хотел посторониться, уступая ей
дорогу, словно она была сомнамбулой, но как раз в этот момент она
остановилась и подняла глаза. Платье на ней было гладкое, как чехол
зонтика; не говоря ни слова, она повернулась и повела меня в приемную. Я
назвал свое имя и осмотрелся по сторонам. Посередине стоял сосновый стол,
вдоль стен выстроились простые стулья, а в конце комнаты висела большая
карта, расцвеченная всеми цветами радуги. Немало места было уделено
красной краске - на нее во всякое время приятно смотреть, ибо знаешь, что
в отведенных ей местах люди делают настоящее дело, - много было голубых
пятен, кое-где виднелись зеленые и оранжевые, а пурпурная полоса на
восточном берегу указывала, что здесь славные пионеры прогресса распивают
славное мартовское пиво. Но не в эти края собирался я ехать - мне
предназначено было желтое пространство. В самом центре. И река была здесь
- чарующая, смертоносная, как змея. Брр!..
Открылась дверь, показалась седовласая голова секретаря. Он посмотрел
на меня сочувственно и костлявым указательным пальцем поманил в святили-
[19]
ще. Там было мало света; посредине расположился тяжелый письменный стол.
За этим монументом сидел кто-то бледный и толстый, одетый в сюртук.
Великий человек собственной своей персоной! Поскольку я мог судить, ростом
он был пять футов шесть дюймов, а в кулаке своем держал несколько
миллионов. Кажется, мы обменялись рукопожатием, он что-то пробормотал и
остался доволен моим французским языком. Bon voyage*.
Секунд через сорок пять я снова очутился в приемной в обществе
сострадательного секретаря, который с унылым и сочувственным видом дал мне
подписать какую-то бумагу. Кажется, я, помимо прочих обязательств, дал
обещание не разглашать коммерческих тайн. Ну что ж, я и не собираюсь это
делать...
Я начал чувствовать себя неловко. Как вы знаете, я не привык к таким
церемониям, а в воздухе было что-то зловещее. Казалось, меня приобщили к
какому-то тайному и не вполне честному заговору, и я был рад выбраться
отсюда. В первой комнате две женщины лихорадочно что-то вязали из черной
шерсти. Приходили люди, и младшая из них сновала взад и вперед, показывая
им дорогу. Старуха же сидела на своем стуле. Ее ноги в матерчатых туфлях
упирались в ножную грелку, а на коленях у нее лежала кошка. На голову она
надела что-то накрахмаленное, белое, на щеке виднелась бородавка, а очки в
серебряной оправе сползли на кончик носа. Она посмотрела на меня поверх
очков. Этот беглый, равнодушный, спокойный взгляд смутил меня. Вошли двое
молодых людей с глуповатыми веселыми физиономиями, и она окинула их тем же
бесстрастным и мудрым
- ---------------------------------------
* Удачного путешествия (фр.).
[20]
взглядом. Казалось, ей все известно и о них, и обо мне. Я смутился. В ней
было что-то жуткое, роковое. Впоследствии я часто вспоминал этих двух
женщин, которые охраняют врата тьмы и словно вяжут теплый саван из черной
шерсти; одна все время провожает людей в неведомое, другая равнодушными
старческими глазами всматривается в веселые глуповатые лица. Ave, старая
вязальщица черной шерсти! Morituri te salutant*. Немногие из тех, на кого
она смотрела, увидели ее еще раз...
Оставалось еще нанести визит доктору. "Простая формальность", -
успокоил меня секретарь, казалось деливший со мною мои горести. Вскоре
какой-то молодой человек, в шляпе, надвинутой на левую бровь, - клерк,
решил я, ибо должны были быть здесь и клерки, хотя дом казался безмолвным,
как город мертвых, - спустился с верхнего этажа и повел меня дальше. Одет
он был неопрятно и небрежно, рукава куртки были запятнаны чернилами,
широкий, пышный галстук красовался под подбородком, который формой своей
походил на носок старого сапога. Для визита к доктору было еще слишком
рано, и потому я предложил ему пойти чего-нибудь выпить. Он сразу
развеселился. Когда мы уселись перед рюмками вермута, он начал восхвалять
дела фирмы, а я выразил свое удивление по поводу того, что он не
собирается туда проехаться. Тотчас же он стал сдержанным и холодным.
- "Я не так глуп, как это кажется", сказал Платон своим ученикам, -
произнес он сентенциозно, допил с решительным видом свой вермут, и мы
встали.
- ---------------------------------------
* Идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).
[21]
Старик доктор пощупал мне пульс, думая, видимо, о чем-то другом.
