на ликвидацию неприятности надо полтора часа.
Деды заканчивают консультацию.
Ледокол дает "добро" на полтора часа стоянки, опять очень спокойно и
доброжелательно это делает и говорит, что может послать людей оказать
любую помощь. Иван Андриянович категорически отказывается и тепло благо-
дарит.
Под занавес дед с ледокола опять берет трубку и рекомендует, если де-
ло будет затягиваться, использовать углекислотное тушение, обещает Анд-
риянычу сразу возместить разряженные баллоны углекислоты.
Дед благодарит и проваливается к себе в низы, как Шаляпин в "Демоне".
У меня все время чешется язык спросить о причине молчания станции по-
жарной сигнализации, но сейчас это не ко времени.
Пожар на судне - одно из самых безобразных и беспардонных бедствий.
Особенно когда нет рядом ледоколов, то есть в автономном океанском пла-
вании. Вода в машинном отделении - игрушки по сравнению с огнем в любом
месте судна. Возможности и средства борьбы с пожаром ограничены, а судно
имеет сравнительно незначительную площадь, которая еще больше сокращает-
ся огнем.
Кроме того, на судах имеются помещения, за которыми не ведется посто-
янное наблюдение, вследствие чего начавшийся в них пожар не сразу бывает
обнаружен. В случае же обнаружения пожара подступы к нему часто бывают
ограничены, а помещения, как правило, заполнены дымом или горючими газа-
ми. Конструкции судов не исключают открытого распространения огня из од-
ного помещения в другое.
Во время пожара раскаленные металлические части корпуса, палуб, пере-
борок и шахт из-за теплопроводности воспламеняют обшивку и теплоизоляцию
судна, а также различные горючие материалы и грузы в смежном трюме или
помещении.
В период пожара образуются конвенционные потоки, способные быстро
разносить продукты горения, огонь быстро перебрасывается с одной части
судна на другую.
Развитию пожара на судне могут способствовать взрывы баллонов сжатого
воздуха в машинном отделе-нии, баллонов с аммиаком в холодильных уста-
новках, танков с топливом и опасных грузов в трюмах.
Пожар, возникший во внутренних помещениях, в большинстве случаев пе-
реходит на открытую палубу и надстройку через шахту машинного отделения,
световые фонари и люки, выгородки выходов, иллюминаторы, а также через
световые фонари надстройки, обеспечивающие усиление тяги и горения.
Краска, которой покрыты деревянные и металлические конструкции судна,
является не только горючим материалом, но и распространителем огня. Во
время горения краска выделяет едкий дым, затрудняющий действия экипажа в
борьбе с огнем.
Судовая вентиляция и система кондиционирования воздуха также являются
путями, по которым распространяется пламя.
Тушение пожара часто осложняется состоянием моря, силой и направлени-
ем ветра, временем суток и навигационными условиями.
По данным иностранной статистики, пожары, возникающие в море и в пор-
тах, в среднем составляют до 5% от общего числа аварий морских судов.
Вместе с тем судов всех флагов, погибших в результате пожаров или
взрывов, насчитывается более 10%, а в отдельные годы около 22% от общего
количества погибших судов.
Фома Фомич проявляет очередные черты драйвера теперь в смысле отчаян-
ного мужества - приглашает меня к себе в каюту сыграть в шахматы.
Вообще-то, нам в рубке делать нечего - хватит вахтенного штурмана,
тот сразу позвонит, если потребуется. И поведение Фомича мне нравится -
никакой лишней суеты с пожаром. Очко в его пользу, но...
Но я бы: 1) вырубил вентиляцию по всему судну; 2) ткнул электромеха-
ника носом в станцию сигнализа-ции; 3) сам обязательно слазал в машину;
4) восполь-зовался случаем, чтобы собрать свободных от вахты членов ава-
рийно-спасательной партии и потренировал их в задымленном помещении в
кислородно-изолирующих аппаратах. Конечно, людей лишний раз дергать неп-
риятно, но я бы дернул. Вероятно, все это я бы проделал, ибо работал на
спасателях и аварийные каноны впитались в плоть и кровь.
Или Фомич не полностью отдает себе отчет в происходящем, или он воис-
тину из тех моряков, которые именно в напряженной ситуации обретают пол-
ное спокойствие духа.
Играем в шахматы. Галина Петровна угощает кон-фетами и кофе. Она гос-
теприимная и славная женщина. Приятно сидеть на мягком диванчике, слу-
шать песни из Москвы, да и запах хорошего кофе - это не чад горящего
топлива.
Выясняется, что Фома Фомич любит играть в шахматы только черными. Я
люблю как раз белыми. Так что и разгадывать, кому какие, - не надо. Мир.
Благолепие.
Галина Петровна извиняется и уходит спать - приняла снотворное, не
может привыкнуть к частому изменению судового времени и полуночному
солнцу.
После первых пяти ходов понимаю, что Фомич играет вовсе плохо. Быстро
вжариваю ему мат. Он ничуть не расстраивается и расставляет фигуры для
новой партии. При этом слегка прощупывает мое отношение к стармеху. Я
уже давно заметил, что ему не нравится микрогруппа: я, дед, второй по-
мощник. И вот Фомич слегка катит на деда бочку. Мол, тот редко пишет ему
докладные бумаги по всяким неприятным случаям. Нельзя было отказать Фоме
Фомичу в образности речи, когда он рассуждал о машинных делах, расстав-
ляя шахматы:
- Я ить капитан, значить, должун всегда знать, что у парохода в брю-
хе, что в голове, что в ногах; а они, значить, темнят - сидят в своем
темном нутре и темнят, думают, раз в машине ни одного иллюминатора нет,
так я ничего и не вижу! Значить, я им реверансы-нюансы бросать не буду
больше! Мне из поддувала после каждого случая своя информация идет...
Почему они горят? Перестраховка у деда! Вовсе маленькие обороты давали -
думали, так повыгоднее, а, значить, топливо-то и загорелось! Все, зна-
чить, прикрыться хотят, а я их заставлю бумажки написать по каждому слу-
чаю да к рапорту приложу. Тогда на будущий год сюда в Арктику "Держави-
но", значить, и не пошлют. В возрасте пароход, поломки частые, деформа-
ции корпуса... А дед мне бумажки не пишет...
Вжариваю ему еще одну партию. Хотя в финале чуть было не проиграл.
Играет он плохо, но страшно цепко и непреклонно. При ощущении близкого
выигрыша тягуче зевает, а руки зажимает между колен.
Я спасся во второй партии только тем, что заметил: если даже у Фомича
каким-то чудом получается атака, то лишить его этой атаки просто. Следу-
ет подставить под удар самую захудалую пешку в самом дальнем от атаки
месте доски. И Фомич немедленно харчит эту несчастную пешку. Не взять
пешку, которая находится под боем, совершенно для него невозможно. И он
радостно уводит из атаки ферзя, приговаривая:
- А вот мы, значить, сперва пешечку съедим! Пешечки не орешечки! И я
очень, значить, извиняюсь, но ее съем...
Упорство прямо рублевское. Плюс безмятежная задумчивость, когда, нап-
ример, против его одинокого короля и парочки пешек у противника появля-
лось уже три ферзя, тура и целая упряжка коней.
В такой ситуации (я потом часто наблюдал подобное) Фомич думал над
неизбежным матом, не обращая никакого внимания на противника, и чет-
верть, и полчаса. Но не сдавался. Я ни разу не слышал из его непреклон-
ных уст слова "сдаюсь". Нет, Фомич мыслил до конца.
Вы могли ему говорить, что мат неизбежен, и все вокруг это видели с
отчетливостью прямо-таки сверхреальной, но Фомич не сдавался.
Противник, которого отделял от апофеоза один ход плюс временная бес-
конечность Фомичовых раздумий, вместо положительных победных эмоций на-
чинал испытывать какое-то угнетенное, подавленное и даже уже беззлобное
ощущение безнадюги...
Третью партию я ему проиграл. Обычное дело, когда зазнаешься и перес-
таешь относиться к любой игре серьезно.
В утешение Фома Фомич сказал мне, что в момент начала катавасии в ма-
шине спал очень крепко и супруга не могла его долго добудиться, потому
что перед сном он начал читать мою книгу "Среди мифов и рифов". И так
сразу - на четвертой странице - вырубился, что, значить, и вовсе теперь
не помнит, с чего моя книга начинается.
Действует на Фомича моя проза посильнее, чем ноксирон с люминалом на
его супругу: из спальной каюты доносился ее ровный и солидный, гостепри-
имный храп.
Смешно, но я расстроился и оттого, что проиграл, и оттого, что Фомичу
скучно читать мою книгу.
Воздействие печатного текста на физиологию Фомы Фомича, как я смог
потом заметить, было всегда определенным. Если, к примеру, в руки ему
каким-нибудь чудом попадала книга классика, то уже через четверть печат-
ной страницы Фома Фомич полностью отрывался от действительности и на
добрых семь часов погружался в глубокий, ничем не замутненный сон. Види-
мо, слишком велика была нагрузка на мозг от классики. Добиться такого
результата с помощью современной советской прозы Фоме Фомичу удавалось
только на второй или даже третьей печатной странице.
Вообще, с самого детства буквы оказывали Фоме Фомичу яростное и тягу-
чее сопротивление в те моменты, когда он начинал складывать из них сло-
во. Но с еще более яростным, прямо-таки сталинградским ожесточением сра-
жались за свою полную автономию и самостоятельность именно уже слова,
когда Фома Фомич начинал складывать их в предложение. Чтобы связать сло-
ва какого-нибудь всемирного классика по рукам и ногам, заткнуть им глот-
ки и уложить в штабель предложения, Фоме Фомичу приходилось напрягать
бицепсы и даже брюшной пресс.
При всем при том за жизнь у Фомича было всего два ляпа и один выговор
в приказе, ныне снятый. Это он сам мне сказал. А я Фомичу верю. Без
большой нужды он не врет. Темнить может, конечно, замечательно, не хуже
Ушастика, но по натуре не лгун.
Ляп 1 1. В Роне пятнадцать лет назад наехал на баржу-грязнуху. Конеч-
но, были всякие разбирательства, но даже до суда дело не дошло, ибо на
грязнухе не горели огни и плыла она на приливном течении без управления.
Оборвалась якорь-цепь, когда шкипер спал. Грязнуха и поплыла. Фомич
очень смешно рассказал, как прилетел наш сухопутный представитель из
консульства и все путал понятия "смычка якорь-цепи" и "смычка между го-
родом и деревней". Рыльце у Фомича, вообще-то, было в пушку, потому что
долбанул он грязнуху на левой стороне фарватера. "Однако я, значить,
всегда помню, что курс к сердцу солдата лежит через его брюхо, как ска-
зал Иван Грозный, то есть, прошу извинения, не Иван Грозный, а ихний
Бисмарк. И напоил я шкипера с грязнухи так, что он и название моего па-
рохода забыл скорей всего навсегда..."
Ляп 1 2. В Англии. Не хватило при контрольном пересчете содержимого
какого-то разбитого ящика семи будильников. Фомич тогда грузовым помощ-
ником плавал. И все это дело скрыл. Британские капиталисты прислали в
коммерческий отдел пароходства вульгарные претензии и кляузы. Коммерчес-
кий отдел с яростью принялся отрицать претензии, так как не имел никаких
с судна сообщений на данную нехватку. Тем временем Фомич и весь экипаж
судна, как это и положено, получил премии за безрекламационную сдачу
груза. И вот на этом нюансе Фомич и погорел. И влетел в приказ начальни-
ка пароходства, потому что обе стороны - английские буржуи и наши ком-
мерческие специалисты - потратили на переписку из-за семи будильников
добрую тысячу фунтов, и еще две тысячи отечественных рублей пошли на
премию.
За давностью времен выговор с Фомича снят. И чист он перед богом и
сатаной даже и не как заячьи лапки, а как новорожденный теленок.
2
...И два гудка в тумане Над черной полыньей...
Траверз острова Фирнлея в двадцати милях. Курс на острова Гейберга.
На этих островах четырнадцать лет назад радист Камушкин нашел деревянный
кораблик.
Чересполосица грязных льдов и ослепительно бли-стающих на солнце
снежниц. Невысокие горбики островов Гейберга, адски черные. И куда с них
снег сдуло? Виден гидрографический знак. Стамухи - севшие на мель
