боину, через десять суток превратится в семидесятисантиметровую - совсем
иной нарзан, то есть качество: будет разваливаться под форштевнем...
- А все-таки я вам, очень извиняюсь, Анатолий Матвеевич, бумажку ос-
тавлю, значить, о нашем бортике... Заготовил тут... схемку... покумекал
на досуге... - говорит Фома Фомич ласково.
По лицу капитана "Перовской" вижу, как ему стыдно за коллегу.
Кашицкий берет бумагу. Не читая, пишет синим карандашом что-то наис-
косок.
Фома Фомич продолжает бормотать, быстро моргая, вкрадчивым голосом:
- ...Рейсовое задание... ваши интересы не затронуты... мне большая
неприятность... акт только для нашего диспетчера... я очень вынужден
просить... я признаю... я понимаю... опыт подсказывает...
Кашицкий зачитывает резолюцию: "С документом ознакомлен и глубоко
изучил".
Фома Фомич прячет бумажку в портфель.
Уничижение паче гордости.
- Благодарю, Анатолий Матвеевич, очень извиняюсь, значить, и благода-
рю от души! Пойду катерок на воздухе подожду... - И уходит, кланяясь. А
в душе-то его на самом деле светится снисходительная даже какая-то ра-
дость: этого-то - с широкими шевронами, седого - он, Фомич, обдурил как
мальчишку. И вот рейс, "Державино" и капитан Фомичев начинают обклады-
ваться, обеспечиваться, обвешиваться нужными бумажками, как портовый
буксир - кранцами из автомобильных покрышек...
- Думаю, неправильно, что маленькие трехтысячники идут в Арктику пер-
выми караванами, - говорит старый ледовый капитан Кашицкий. - Но мы не
знаем смысл приказов в общеминистерском или в общесоюзном масштабе. Воз-
можно, любые затраты на проводку вас первыми оправданы неизвестными нам
причинами. Не след об этом забывать. И объясните это своим людям.
Он провожает нас с капитаном "Софьи Перовской" до дверей домика-шта-
ба, жмет руки, желает счастливого плавания.
Да, когда старый моряк желает "счастливого плавания", это звучит не
пустым звуком. Впереди тяжелая работа. Под занавес приглашает зайти в
гости, если на обратном пути занесет сюда.
Долго ощущаю тепло и крепость рукопожатия...
"Тьфу-тьфу!" - думаю, не обойтись кому-нибудь из нас без приключе-
ний...
На причальчике красно от красных курток - ребята из экспедиции "Ком-
сомольской правды" с рюкзаками и грузом. Они который уже год ищут остан-
ки Русанова. Перед отлетом из Ленинграда видел по телевизору интервью
Юрия Сенкевича с их начальником. А теперь вижу парня в натуре. Знакомим-
ся.
Нас жарят из кино- и фотооружия со всех точек его коллеги. Еще бы:
историческая встреча - морской писатель и молодые землепроходцы, искате-
ли останков былых героев. Искатели без шапок, волосы вьются над покрас-
невшими от холодного ветра физиономиями. Трое из них поедут пассажирами
на "Державино" до ледовой кромки и встречи с ледоколами, затем вертолеты
ледоколов перебросят их на Северную Землю.
Пролезаем в узенькую щель между островом и материком. За нами отчаян-
ная революционерка "Софья Перовская".
Солнце. Ясно. Устойчивый ветер с севера. Поплыли всерьез.
Отношу в сушилку выстиранные свитер и фуфайку. А вчера подстригся и
час отплескался в ванне Фомы Фомича - готов теперь по всем швам к свида-
нию со льдами.
Так как с детства я говорю и пишу правду, всю правду и только правду,
то придется признаться, что вскоре после отхода с Диксона Спиро Хетович
посадил меня в лужу! И как позорно посадил!
На стоянке он на берег не съезжал. И, отправляясь в парикмахерскую, я
предложил старпому купить ему что надо из мелочей. Оказалось, Арнольду
Тимофеевичу нужен один значок с полярным колоритом и один конверт. Я ку-
пил ему пять значков и десять конвертов с жирными штампами "ДИКСОН" и
силуэтами ледоколов в сумасшедших льдах. Он полчаса ходил за мной и
спрашивал: "Хау мени?" ("Сколько стоит?" - Сколько он мне должен?) - и
настойчиво пытался всучить мне рупь. Я не взял. И он заметно потеплел ко
мне и принес электрочайник. Чайник я клянчил начиная с Мурманска, но он
его зажимал, ссылаясь на отсутствие свободных. Здесь, вероятно, не пар-
шивый рупь роль сыграл, а обычночеловеческое - услуга за услугу. Я ему
значки для внука, он мне электроприбор. И я обеспечил себе на весь рейс
чай в каюте в любое время дня и ночи - хитрый я лис и психолог.
В результате потепления наших отношений я притупил бдительность и
нормально сел в шляпу.
Дело происходило следующим образом.
Наличие у нас на борту ребят из экспедиции "Комсомольской правды"
оживило интерес к прошлому Арктики. Русанов заставил вспомнить других
трагически погибших здесь путешественников. А оказалось, что, в отличие
от Фомы Фомича, Арнольд Тимофеевич кое-какие книжки читал. И вот на этом
я и погорел.
Еще в пятьдесят третьем году, когда первый раз шел на восток Северным
морским путем, я интересовался Русановым. И прочитал про него все, что
мог достать. Заинтриговала в первую очередь женщина, француженка Жюльет-
та Жан. Русанов познакомился с ней в Париже, там они стали женихом и не-
вестой. Предсвадебное путешествие Жюльетте Русанов предложил своеобраз-
ное - на слабеньком судне в роли врача через всю Арктику. И сам замысел
идти на восток был, если говорить правду и только правду, и всю правду,
авантюрой. И взять с собой на верную смерть девушку, студентку Сорбонны,
на роль судового врача тоже как-то странно выглядит. И даже название
судна "Геркулес", когда мощность его керосинового мотора была тридцать
лошадиных сил, звучало или юмористически, или...
Погибли они где-то здесь, возле Таймыра.
Вот запись, которой больше двадцати лет: "12.08. 1955 г. Борт
МРС-823. 20 ч. 00 м. - время местное. Проходим шхеры Минина, остров По-
пова-Чухчина. Здесь нашли остатки лагеря русановцев. Где ты, Жюльетта
Жан? Какими были твои последние минуты?.. Штормит. Тучи мрачные... Обя-
зательно сделать рассказ, как где-то во Франции мать ждала Жюльетту...
13.08. 1955 г. 23 ч. - время местное. Стали на якорь в проливе Фрама,
измученные качкой, мокрые и грязные. Холодно. Низкий берег острова Нан-
сена. Хлюпает вода. Нет шланга брать топливо. Читал Тихонова "Кавалька-
ду". Эстафета чужих вдохновений:
...Окончен труд дневных забот... Вечерним выстрелам внимая...
Надо писать Жюльетту!"
Не родился рассказ. Но нынче на "Державино", конечно же, я считал,
что лучше меня историю Арктики никто ведать не ведает.
Ах и эх - эта привычка высказываться о вещах, которые только чуть по-
нюхал! Я, например, часто обсуждаю кинофильмы, посмотрев афиши на забо-
рах. И самое интересное, что абсолютно уверен в праве судить на основа-
нии заборных афиш.
И вот черт дернул говорить со старпомом о Джордже де-Лонге. Я был так
уверен, что Арнольд Тимофеевич ничего об этом несчастном американце не
знает! И в разговоре небрежно-безапелляционно брякнул, что могила амери-
канца - в устье Индигирки.
Тимофеевич сказал, что это не так:
- Я с киндеров помню, когда и где погиб Лонг. В устье Лены он погиб.
Вы разрешите вниз спуститься на пять минут? Я этот пошлый энциклопеди-
ческий словарь принесу.
- Идите, - сказал я. А что оставалось делать? Хотя я уже понял, что
путаю место могилы Лонга.
И он приволок словарь, и ткнул меня в него носом, и на глазах всей
вахты торжественно и оглушительно повторил:
- Такие вещи, Виктор Викторович, моряк с киндеров должен знать!
И понес, и понес топтать меня. А шли в тумане, туман летел за дверью
рубки, как выхлоп автомобиля в крещенский мороз. И хотелось сосредото-
читься на окружающем мире: курс на остров Уединения, траверз острова
Свердрупа - мы повторяем пока точь-в-точь маршрут "Геркулеса".
Ребята из экспедиции "Комсомольской правды" отоспались и сделали эки-
пажу доклад о целях и смысле мероприятия.
Один парень - радиоинженер, альпинист. Второй - аспирант пищевого
института. Третий профессию утаил, зато с бородой.
Попутно они испытывают пищевые продукты, свою психическую совмести-
мость, должны собрать плавник на террасах острова Большевик на высоте
ста метров. Если на террасах плавник есть, тогда будет доказано, что Се-
верная Земля последние тысячелетия стремительно поднимается из моря. Ре-
бята везут специальные пластинки, которые будут укреплять в памятных
местах Арктики.
Очень обозлили нашего радиста, когда заявили, что у них есть радиос-
танция весом всего в два килограмма и они с ее помощью держат связь в
микрофонном варианте из Арктики с Москвой и вообще со всем миром.
Наш начальник рации прямо весь взбаламутился. Он тратит на связь с
Москвой черт знает сколько сил и времени.
Арнольд Тимофеевич:
- А вот товарищ адмирал Головко, командующий Северным флотом, уже в
тридцать девятом году разговаривал с Москвой из любой своей точки...
07.40. Начали лавировать между ледяных полей, слышен голос "Ленина",
он зовет "Комилес" - значит, они уже совсем близко.
Поморы-зверобои кромку льда называют рычара.
Есть в этом слове нечто грозно-рычащее, настораживающее, приказываю-
щее собраться.
А когда караван входит в настоящий лед, то минута эта и торжественна,
и одновременно напоминает мгновение, когда двери зубного врача уже рас-
пахнулись перед вами и навстречу - никелевый блеск инструментов.
Свинцовое Карское море, свинцовое карское небо, на нем оловянные
длинные отблески ледяных полей.
Три черные черточки на горизонте - атомоход "Ленин", ледокол "Мур-
манск", лесовоз "Комилес". Они лежали в дрейфе в полынье за разряженной
перемычкой плавучих льдин кромки.
Мы с ходу разобрались и без задержки в передней дантиста вошли в
дверь его кабинета, и навстречу нам зажужжали миллионы бормашин. Дистан-
ция - пять кабельтовых. Мы - за "Лениным" первыми. И сразу туман. И сра-
зу пробки из огромных обломков в канале. "Ленин" тяжко переваливается с
боку на бок в сплоченном льду. Его передняя мачта исчезает в сиреневом
тумане. А минут через десять исчезают в тумане и три мощных, направлен-
ных в корму, прожектора атомохода.
Не очень приятное занятие следовать в густом тумане за ледоколом, чьи
огромные винты выворачивают ледяные глыбы, каждой из которых достаточно
для проделывания в твоем брюхе прободной язвы.
Мы шли, еще не привыкшие к сотрясениям, еще болезненно относящиеся к
каждому корабельному кряхтению и оху, еще слишком настороженные и натя-
нутые.
И на тридцать третьей минуте "Державино" намертво заклинивается. И
здесь виноват я, ибо сдали нервы и я в пандан им сбавил ход, а этого не
следовало делать: нельзя утрачивать инерцию.
- Добавьте! - сказал одно слово Дмитрий Алек-сандрович, но уже поздно
сказал. Деликатность в нем сработала. Мы еще не привыкли друг к другу.
Это нам еще предстоит.
Для успокоения моей совести еще через четыре минуты заклинивается в
полосе торошения сам "Ленин" - в "ставке", как говорят ледокольщики, то
есть в полосе сторошенных, многолетних льдин.
Лежим в приятной тишине.
"Мурманск" выкатывается из строя и дважды обкалывает "Ленина". Тот
получает возможность движения назад и начинает приближаться к нам, чтобы
получить впереди пространство для разгона. Потоки воды от его винтов,
когда атомоход начинает разбег вперед, жмут нам в нос, давят льдинами, и
мы получаем заметное движение назад: самое отвратительное, ибо это гро-
зит перу руля и нашим винтам...
Со скрежетом зубовным даю ход вперед, хотя под кормой битком набито
тяжелого льда. Продолжаем движение. Генеральный курс от острова Кирова
на остров Садко, что в островах Цивильки архипелага Норденшельда.
"Ленин" оказывается вежливым лидером. Когда сотрясения от ледяного
потока, обтекающего нас, делаются совсем уж трудно переносимыми, я вызы-
ваю ледокол по радиотелефону и говорю бесстрастным - так положено по не-
писаным традициям - голосом:
- "Ленин" - "Державино"! Сотрясения сильные!
- Ясно, "Державино"! Уменьшаю ход! - отвечает лидер, но, черт побери,
