склонила голову. Вспомнит ли она слова? "Отче наш, царящий на небесах.
Имя Твое священно". - Да, это они. Эти слова она повторяла ребенком
миллионы раз. "Придет царствие Твое. Утвердится воля Твоя..." Тьма.
Головокружение. Мигрень Но от слов этих становилось так хорошо. - "...на
земле и на небесах". - Элисон собиралась молиться и никакие Майклы ей
тут не указ. Она возвращалась. Комната отца. Распятие. Теперь церковь. -
"Дай нам хлеб наш насущный". - Она очень долго шла. - "И прости нам
прегрешения наши, как мы прощаем врагам нашими - Ей почти казалось, что
ничего плохого и не было Вовсе. - "Не введи нас во искушение, а сохрани
нас от всякого зла. Аминь". - Элисон повторила молитву три раза.
Сжимая распятие во влажной руке, она поднялась со скамьи. Мягкий свет
пылающих фитильков лился на нее. Она пошарила в кармане и вынула
десятицентовик. Монетка была холодной; серебро вобрало в себя прохладу
стылого ночного воздуха. Она бросила деньги в ящичек, взяла тоненькую
свечку и, плача, поставила ее за упокой души своего отца. Но молиться за
него не смогла. А стояла в каком-то оцепенении, уставившись на мерцающие
огоньки.
Холодок пробежал у нее по спине, словно где-то распахнулось окно и
подул ветер. Она взглянула на свечи; но язычки пламени не отклонились,
воздух был неподвижен Но она что-то ощутила; возможно, так проявлялся
подсознательный страх перед грядущим откровением. Кожу ее покалывало
иголочками. Тьма вокруг сгущалась Элисон чувствовала, как та давит на
нее. Она не вынесла бы подобного ужаса полнейшей пустоты, будь это
где-нибудь еще, не в церкви. Страшась этой пустоты, она, осторожно
переступая, побрела к исповедальне.
- Святой отец! - позвала она. Голос ее отражался от сводчатых
перекрытий. - Святой отец!
Никакого ответа не последовало. Элисон подошла ближе, едущая, как
сливается звук шагов с повисшим в воздухе звенящим эхом ее голоса.
Еще шаг. Снова по спине пробежал холодок. Она должна исповедаться.
- Святой отец. Нет ответа.
- Отец.., отец.., отец...
Элисон постояла молча перед исповедальной кабинкой. Отодвинула штору.
Внутри было мрачно: затертые дубовые панели, маленькая обтянутая
бархатом скамеечка. Встав на колели, она склонила голову, сложила руки и
скорбно прошептала:
- Я согрешила, отец мой.
- Когда в последний раз вы были на исповеди, дитя мое?
Элисон вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось Она судорожно
глотнула воздух.
- Когда в последний раз вы были на исповеди? - Голос был глубоким и
властным.
Элисон буквально задыхалась, не в силах опомниться от внезапного
вторжения. Голос шел с другой стороны зарешеченного оконца, оттуда, где
должен сидеть священник в отведенное для исповедей время - но не в
глухую полночь, в пустынной темной церкви. И когда она звала, он не
ответил.
В панике Элисон вцепилась в решетку.
- С вами все в порядке, дитя мое? Она колебалась:
- Святой отец...
- Да, дитя мое, продолжайте. Элисон отодвинула штору, готовая в любой
момент выскочить из исповедальни.
- Вы священник?
- Конечно, дитя мое, - ласково произнес он. - Продолжайте.
- Я.., э.., но как...
- Я здесь для того, чтобы выслушать вас. Не бойтесь.
- Я боюсь, отец мой. Очень боюсь!
- Потому я и здесь - потому, что вы боитесь. Я здесь для того, чтобы
избавить вас от страхов, выслушав вашу исповедь.
Элисон прижала голову к стене рядом с зарешеченным окошком. Священник
ли он? Можно ли ему верить? Она должна поверить. Она должна покаяться и
получить отпущение грехов. Но почему он не Отвечал, когда она звала его?
- Я восемь лет не была на исповеди. - Она замолчала.
- Да? - отозвался он.
- Не могу поверить, что так долго. - Голос ее дрогнул, - Зачем я
здесь? - выдохнула она.
- Чтобы быть услышанной, - отвечали с той стороны перегородки. - Я
здесь, чтобы слушать. Элисон всхлипнула.
- Я грешна, отец мой. Я восемь лет не была в церкви. Я все отрицала.
Я отрицала Христа. Я хочу возвратиться к вере и к нему. - Элисон
запнулась. - Я должна рассказать все, что долгие годы таила в себе. - Не
в силах продолжать она заплакала.
- Почему вы покинули церковь, дитя мое?
- Почему? - переспросила она, словно не поняв вопроса.
Снова воцарилось молчание, и наконец, глотая слезы, Элисон рассказала
священнику о своем детстве, о былой своей преданности Богу, о начале
сомнений и отрицаний. О том, каким ужасным человеком был ее отец. О его
любовницах и пьянстве. Как он бил ее и мать. Как рушилась семья. И она
рассказала о той ночи.
Затем, уронив голову на руки, она зашлась в душащем приступе кашля.
- Это все, дитя мое? - глухо спросил он.
- Нет, - отрывисто бросила она сквозь решетку.
- Так расскажите мне.
- Отец мой, я совершила прелюбодеяние! Я не знала, что он женат,
когда познакомилась с ним.
- Да?
- Я подозревала, но боялась обнаружить, что люблю человека, Который
поступает по отношению к Другой женщине так же, как мой отец поступал с
моей матерью. - Она судорожно сглотнула, слюна обожгла горло, словно
кипящая лава. - Его жена покончила жизнь самоубийством.
- Правда? - неожиданно спросил священник. - Именно это и произошло?
- Да, - пробормотала Элисон. Почему он сомневается? Он не верит ей?
Или знает что-либо, что доказывает обратное? Нет! Это невозможно. -
Только после самоубийства Карен Фармер я узнала о ее существовании. -
Она снова замолкла в ожидании.
- Что-нибудь еще, дитя мое?
- Еще?
- Да, дитя мое.
- Нет.
- Нет, есть! Расскажите же мне! - Он словно ожидал услышать нечто
конкретное. Элисон затаила дыхание.
- Я пыталась убить себя, - в отчаянии выпалила она скороговоркой,
словно надеясь, что слова ее не будут поняты. - Дважды. Первый раз,
когда обнаружила отца с двумя женщинами в постели. Второй раз - после
смерти Карен. Я виновна, я ношу в себе зло.
- Кроме этого! - Он повысил голос. - Еще! Скажите мне!
Кроме этого? Он не желает больше слушать о самоубийствах? Или он все
знает? Но это невозможно!
- Расскажите мне обо всем! - властно велел он.
- Я пребываю в состоянии ужаса. Я совершенно одна. Я больше не могу
терпеть боль. - Она заикалась. - Кто-то хочет мне зла.
- Кто хочет вам зла, дитя мое?
- Не знаю, святой отец. Возможно, человек, который, я думала, любит
меня. Майкл. - Она подождала ответа; он ничего не сказал. - Я видела
людей в доме, где я живу, потом обнаружила, что их на самом деле не
существует, и однажды ночью я...
Элисон замолчала. Нет, об этом она не сможет рассказать, даже
нуждаясь в прощении.
- Что произошло той ночью?
- Я испугалась шагов и убежала прочь из дома, - И?
- Я заболела. - Элисон вспомнила больницу. - Сегодня Майкл повел меня
в музей. Там была фигура женщины, которую я видела в доме. Она мертва,
да, она мертва. Майкл наверняка знал, что она там! Я ничего не понимаю.
Элисон провела языком по потрескавшимся губам и сказала:
- А потом я пришла сюда.
- Это все?
- Да.
- Есть же еще что-то! - вскричал он. - Расскажите мне!
Элисон сквозь решетку могла чувствовать его дыхание.
- Что еще произошло той ночью, когда мы выбежали из дома? Расскажите
мне!
Стены будки задрожали от громовых раскатов его голоса.
- Расскажите мне! - громко повторил он.
- Нет, - умоляла Элисон. Пот струился по ее лицу.
- Говорите, дитя мое. Расскажите все, что вы должны рассказать.
- Я видела своего отца, - с трудом выдавила она из себя.
- Да, - подбадривал священник. - Да! - Голос его был почти радостным.
- Я заколола его ножом! Но он был уже-мертв!
Молчание обволакивало темные стены, словно паутина гигантского паука.
Послышались рыдания.
Бессильно запрокинув голову, Эдисон утирала слезы. Рассказ о грязи и
страданиях дался ей нелегко. Она чувствовала себя словно воздушный шар,
из которого выпустили воздух.
- Это все, дитя мое?
- Да, святой отец.
Казалось, прошла целая вечность прежде, чем он заговорил вновь.
- Вы ощущаете себя заблудшей, дитя мое. С тех пор, как покинули
церковь и Христа, вы потерялись без духовного пастыря. И сейчас вы
должны вернуться к пастырю своему, что вы и сделали сегодня. Грех таит в
себе неисчислимые опасности, дитя мое. Он порождает чувство вины, так и
должно быть. Но грех нераспознанный, грех непрощенный может порождать
подозрения и ложь. Ведь вина остается скрытой. Он вызывает к жизни
страхи и пороки, существующие лишь на задворках сознания. Вот так вы
вызвали все эти ужасы. Ибо жили в грехе, продолжая погрязать в нем. Вы
должны искупить свою вину. И после этого вы вновь воспримете Христа в
сердце свое. И рассеятся подозрения, и исчезнут пороки, и боль, о
которой вы говорите, больше не будет терзать вас. Вы должны возвратиться
к Христу и уверовать в него. Ибо он есть добро и, отвергая его, вы
впускаете в свою душу зло. Вы должны снова уверовать в Господа нашего.
Открыть ему свое сердце. Отринуть подозрения и самообман. Открыто
принимать любовь своих любимых и видеть в любви лишь любовь, очистив ее
от подозрений. И вернуться в лоно церкви Христовой.
Вы сказали, что-то заставило вас прийти сюда. Пути Господни
неисповедимы, нам не дано их уразуметь - вот почему должны мы иметь
веру, верить, что Бог наставит нас на путь истинный. Лишь когда вы
искорените грех, воспримете Христа в сердце свое и уверуете вновь,
исчезнут страхи и ужасы, и улетучатся сомнения. Забудьте о прошлом и
уверуйте. И Он дарует вам силы бороться со злом, окружающим вас.
Чтобы направить вас на этот путь, я хочу, чтобы вы ежедневно читали
молитвы, перебирая четки, начали снова посещать Храм Божий, приняли
участие и уверовали в Господа. Как только вы почувствуете страх или
сомнение, не колеблясь, идите ко мне.
Теперь я отпущу вам грехи ваши и дарую вам прощение.
Элисон склонила голову и начала читать молитву. Священник сидел,
прижавшись спиной к стене. В темноте виднелись его густые волосы и
брови. На лбу его выступили капельки пота. Он вытер лоб веснушчатой
рукой в колечках седых волос.
- Это невозможно! - вскричал Майкл. Редактор сел и, поправив очки,
потер переносицу.
- Возможно ли, невозможно ли, - начал он, - но такого объявления
никто не помещал. И никто за него не платил. - Он протянул Майклу
газету. - Как видите, ничего подобного тут нет.
Элисон вышла из ворот старой церкви, еще раз взглянула на надпись над
входом и скрылась в темноте.
Двадцать минут спустя она открыла дверь квартиры Майкла, сняла
пальто, повесила его в шкаф и прошла в гостиную.
Майкл сидел за письменным столом с бледным, окаменевшим лицом,
подперев подбородок руками.
Элисон кашлянула, положила сумочку на кофейный столик и присела на
диван.
В комнате царила тишина. Он был погружен в свои мысли, она -
настороженно внимательна.
Майкл поднял глаза.
- Привет, - сказал он безо всякой интонации в голосе, сидя
неподвижно, в странном оцепенении.
- Привет-привет, - ответила Элисон. Он взглянул на часы.
- Прошло два часа. Она кивнула.
- Я прошу прощения.
- Я волновался. - В голосе его зазвенело напряжение.
- Да, я вижу.
- Неужели?
- Я не слепая, Майкл, и не сумасшедшая, как ты думаешь.
- Я никогда этого не говорил.
- Можем поспорить на эту Тему.
Он отвел глаза и, глядя на льющийся сквозь незашторенное окно лунный
свет, спросил:
- Как ты себя чувствуешь?
- Получше.
- Голова болит?
- Прошла.
- А тошнота?
- Тоже прошла.
- Хорошо.
Их бесстрастные голоса вторили друг другу, словно каждый ожидал,
когда Другой не выдержит и сорвется.
