Однако, как мы видели выше, автор такого сделать не мог. Следовательно,
прием с мудрецом оказывается бессильным при спасении Гамлета от
онтологической, а не просто эпистемической, неопределенности.
Более того, существуют некоторые вопросы, о которых автор не мог и
помыслить, не говоря уже о том, чтобы ответить на них. Например, Шекспир
был неспособен даже размышлять о генетической структуре Гамлета. Почему?
Потому что у него вообще не было такого понятия. Поэтому даже если бы он
хотел избавить своих персонажей от неопределенности, ни они, ни какой-то
созданный им "мудрец" не были бы способны наделить их генетической
структурой. Все это означает, что все эти персонажи исключительно
неопределенны, и действительно онтологически, а не просто
эпистемологически. Таким образом, при всем своем остроумии, предложение
Вудса терпит крах при попытке объяснить онтологическую неопределенность
вымышленных лиц.
Такое остроумие во всех случаях неуместно, так как предполагается, что
вымышленные лица должны удовлетворять тем же требованиям, что и реальные.
Фактически это не так; как уже было отмечено, требования к вымышленным
персонажам ограничиваются требованиями к исполнению их назначения в
произведении. Следовательно, вопрос, который следует задать об их
онтологической неопределенности, заключается в том, мешает ли эта
неопределенность выполнять свое назначение (или, хотя бы препятствует ли
этому). Нет, не препятствует. Что касается их назначения в пьесе или
романе, не имеет никакого значения, носил ли Холмс коричневые носки и ел ли
Гамлет яйца на завтрак. Произведения, в которых они фигурируют, не
становяться хуже от этого; и, следовательно, нет и причин для того, чтобы
стараться избавиться от их неопределенности, даже если это было возможно.
Вот еще один факт радикального различия между вымышленным и живущим лицом;
и опять-таки, он добавляется к их различию в том, что касается
действительности.
Вымышленные лица не являются лицами в недвусмысленном значении этого слова
Что следует из утверждений о взаимоисключающих свойствах и онтологической
неопределенности, так это то, что вымышленные лица не могут быть
рассмотрены как последовательно способные к бытию в качестве реальных лиц:
что рассмотренный таким образом Сомс Форсайт никогда не может "ожить". И
это не только потому, что его действия ограничены областью вымышленного, но
потому, что созданный таким образом, Сомс Форсайт способен как к обладанию
пары взаимоисключающих свойств, так и к онтологической неопределенности,
тогда как какое-либо реальное лицо просто не способно ни к тому, ни к
другому 12. Следовательно, утверждение о том, что Сомс Форсайт мог бы быть
реальным человеком, оказывается противоречивым, так как мы наделили бы его
способностью обладать взаимоисключающими свойствами и одновременно
неспособностью обладать взаимоисключающими свойствами, и, наделяя его
способностью быть онтологически неопределенным, мы одновременно наделили бы
его неспособностью быть онтологически неопределенным.
Более того, тот факт, что вымышленные лица могут обладать парой
взаимоисключающих свойств и быть онтологически неопределенными, указывает
на более глубокое различие между ними и реальными лицами. Эта разница
заключается в отношении между свойствами и реальными людьми, с одной
стороны, и свойствами и вымышленными персонажами, с другой: в первом случае
эта связь относится к атрибуции, а в последнем к членству. И хотя
существуют определенные причины, по которым свойства В и |В не могут быть
атрибутированы чему-то, вовсе не существует причин, почему они не могут
быть членами объединения свойств (например, A & B & |B & C) 13. Аналогично,
хотя онтологическая неопределенность иметь |(B + |B) не может быть
атрибутирована к какому-либо реальному лицу, нет таких условий, которые бы
помешали |(B + |B) быть членом любого объединения свойств (например, A & B
& |B & С).
При таком подходе предполагается, что вымышленное лицо - не субъект,
которому атрибутируются те или иные свойства, но, напротив, некое собрание
свойств. Я не говорю "множество" свойств, так как тождественность множества
полностью определяется его составом, так что ни один член не может быть ни
прибавлен, ни убавлен, ни заменен каким-либо способом. Если бы персонаж
трактовался нами как множество свойств, то не только все эти свойства
должны были бы быть определены на момент его появления, но они должны были
бы оставаться неизменными на протяжении всего повествования. Хотя все это
могло бы быть выполнено, но цена в таком случае оказалась бы непомерной.
Так, проблема могла бы быть решена за счет предпочтения временно-зависящих
свойств, причем при первом появлении каждого персонажа они были бы
определены так, что описывали бы все изменения, претерпеваемые персонажем
на протяжении всего последующего повествования. Вследствие этого, с первого
момента мы знали бы все, что припасено для персонажа дальнейшим ходом
событий. Это, очевидно, было бы слишком дорогой ценой для того, чтобы
считать вымышленное лицо обладающим множеством свойств. Подобных проблем не
возникает, однако, с собранием свойств; для собрания, организованного как
свалка или куча, способная увеличиваться, уменьшаться и заменять отдельные
свои элементы без нарушения своей тождественности. Куча кирпичей не
становится другой кучей, если некоторые кирпичи удалены, или добавлены или
заменены: она остается той же кучей при всех этих изменениях. Так же гора
песка, собрание картин или (пестрое) собрание людей. Так же обстоит дело с
собранием свойств: оно тоже может подвергаться такому изменению свойств,
которого потребует развитие повествования, и при этом оставаться
тождественным собранием всех отношений. Два преимущества представления
вымышленных лиц в качестве собрания свойств были отмечены выше. Одно было
то, что обладание свойствами (B & |B) |(B & |B) становится полностью не
вызывающим возражений; и, следовательно, отпадает нужда в том, чтобы
пытаться "объяснять" или "оправдывать" их. Второе заключается в том, что
это собрание может подвергаться некоему изменению состава без утери
тождественности. Такая точка зрения имеет еще и то достоинство, что
полностью совместима с точкой зрения на вымышленные имена как на не имеющие
референтом какого бы то ни было лица 14, как местоимение "он" в пропорциях
"Некий человек пересек дорогу в четыре часа. Остановившись купить бумагу,
он последовал дальше" или переменная "х" в "(существует такое х), что (х
обладает свойством F & x обладает свойством G)". С этой точки зрения,
которая, как я думаю, является по существу правильной, использование имен в
беллетристике является только неким подходящим приемом для преодоления
сложностей при решении того, как употребление местоимения типа "он"
соотносится с предыдущим употреблением того же местоимения. Действительно,
"можно вообразить некое произведение, построенное таким образом, что оно
обходится без употребления собственных имен, соответствующих местоимению
"он" 15.
В начале настоящей работы я упоминал предположение, гласящее, что
"единственное различие между реально существующими людьми и вымышленными
лицами заключается в том, что первые существуют в действительности, тогда
как последние просто могут быть актуализованы". Теперь очевидно, что такая
точка зрения неприемлема. Различаясь, с другой стороны, в том, что одни
лица являются не существующими в действительности, тогда как другие
являются существующими, вымышленные и реальные лица различаются и в том,
что первые могут обладать взаимоисключающими свойствами и быть
онтологически неопределенными, тогда как вторые нет. По этим причинам
вымышленные лица не могут быть лицами в каком бы то ни было смысле слова,
кроме как в недвусмысленном. Прилагательное "вымышленный" функционирует
здесь как то, что в средневековье очень метко называли alienans
(отчуждающим) прилагательным. Другими словами, вымышленные лица не более
лица, чем подсадная утка - утка, испанский сапог - сапог, а русская рулетка
- рулетка 16.
Понятие об отчуждающих прилагательных, по-видимому, было тем самым, которое
Райл нащупывал в своих "Воображаемых объектах" 17. Я считаю, надо отметить,
однако, что разница между "воображаемым" и "английским", которую Райл
описывает ниже, касается не обязательно таких предикатов, как
"воображаемый", но может быть применена и к предикатам совершенно другого
типа, таким, как "хороший" или "маленький".
Следовательно, пренебрегая лингвистическими явлениями, "Мистер Пиквик -
воображаемое существо" формально отличается от "Мистер Болдуин - английский
государственный деятель" тем, что последнее действительно означает то, что
имеется в виду, когда говорят "Кто-то, кто зовется Эмистер БолдуинЬ, -
англичанин и государственный деятель", тогда как первое на самом деле не
означает того, что имеется в виду, когда говорят, что "Кто-то, кто зовется
Эмистер ПиквикЬ, воображаем и человек".
Хотя эти замечания, вне сомнения, верны, они верны не полностью. То, что
сказано о "Мистер Пиквик - воображаемый человек", может быть сказано о
"Мистер Пиквик - хороший человек"; последнее тоже не означает, что "Некто,
кто зовется мистер Пиквик, хорош и человек". Я, разумеется, не ожидаю, что
кто-то свалит такие прилагательные, как "хороший", в одну кучу с такими
прилагательными, как "воображаемый" или "вымышленный". Что отличает "А есть
вымышленное F" от "А есть хорошее F", так это то, что из первого следует,
что А не есть F, тогда как из второго - что А есть F. "Воображаемый" и
"вымышленный" это отчуждающие прилагательные, тогда как "хороший" и
"маленький" - нет: они просто атрибутивные (в отличие от предикативных)
прилагательные.
Раз, судя по всему, "вымышленные" являются отчуждающими прилагательными,
отсюда следует, что термины типа "не существующий в действительности",
применяемые к вымышленным лицам, даже более точны, чем можно было подумать
сначала; то, что было определено как не существующее в действительности
просто в смысле "никогда не существовавшее в действительности", как было
показано, означает также гораздо более сильное утверждение: "не могущее
существовать в действительности когда бы то ни было". Другими словами,
насколько бы "правдоподобными" и "жизненными" ни выглядели персонажи,
подобные Сомсу Форсайту, они не могут существовать в действительности или
воплотиться в реальную жизнь.
Примечания
1. Henry of Ghent. Quodlibet. 1,9.
2. Suares, F., Disputationes Metaphysicae. XXXI, 2, 7- 11.
3. Quine, W. V., Methods of Logic (London: Routledge and Kegan Paul, 3d
ed., 1974), 214.
4. Ср.: Plantinga, A., De Essentia // Grazer Philosophische Studien,
7/8(1979); On Existentialism // Philosophical Studies, 44 (1983), 1-20. На
мой взгляд, однако, позиция Плантинги несколько непонятна: невозможно,
чтобы существовала индивидуальная сущность, которая никогда не была
существовавшей в действительности. Сравни с моими работами: De Essentia
Individua // Grazer Philosophische Studien, 21 (1984), 99-114; R. M. Adams,
Actualism and Thiness // Synthese, 49 (1981), 3-43.
5. Plantinga, A., The Nature of Necessity (Oxford: 1974), 153. Это
утверждение было сделано перед предложенным им разделением на существующие
и существующие в действительности. Будь это сделано позднее, фраза не
существуют фактически должна была бы быть заменена на фактически не
существуют в действительности. Могу добавить, что, хотя Плантинга считает,
что Гамлет и Лир могли бы существовать в действительности и что их
индивидуальные сущности существуют и поныне, я не думаю, что он утверждает,
что Гамлет и Лир существуют сейчас. Я утверждаю, однако, что он
противоречит себе, подтверждая первое и отрицая второе.
6. Parsons, T., Critical notice of John Woods. The Logic of Fiction //
Synthese, 39 (1978), 155-64.
7. Lewis, D., Truth in Fiction // American Philosophical Quarterly, 15
(1978), 37-46.
8. С реально существующими лицами не все описания являются верными:
некоторые из них могут быть противоречивыми и, тем самым, неверными.
