первой главе и англичанин во всех остальных, Шерлока Холмса, который
умирает в одном романе (Судя по всему, ошибка автора. Как известно, Холмс
умирает в рассказе "Последнее дело Холмса", а не в романе. - Пер.), но жив
и здоров в более поздних произведениях, доктора Ватсона с его старой боевой
раной в руку в одном романе, но в ногу в другом, а также на Молль Флендерс,
которая в одном месте описывает сорвавшуюся попытку кражи часов, а позже
демонстрирует эти самые часы. Безусловно, эти примеры могут быть объяснены
как описки того или иного рода. Я, однако, считаю, что нужды в том, чтобы
объяснять их так, не больше, чем в том, чтобы пытаться принять их за чистую
монету.
Были предложены различные теории для решения этой проблемы; некоторые из
них предлагают пожертвовать одним из двух конфликтующих предикатов, другие
- пожертвовать обоими, третьи - не жертвовать ни тем, ни другим. Стоя на
первой точке зрения, Парсонс 6 переинтерпретирует авторский текст, жертвуя
наименее существенным для сюжетной линии предикатом или предложением.
Другую точку зрения принимает Дэйвид Льюиз, используя более сложную
стратегию, включающую два этапа. На первом этапе осуществляется переход от
содержащего противоречия текста к различным непротиворечивым версиям и
выбирается наиболее близкая оригиналу. Следующий шаг заключается в удалении
из оригинала всего, что было бы неверно во всех пересмотренных версиях.
Результат не допускает ни одного из конфликтующих предикатов: например, в
рассказах о Шерлоке Холмсе неверной является любая информация о
местоположении боевой раны Ватсона. Третья точка зрения, сообщенная мне К.
Хукером, заключается в том, что мы допускаем оба конфликтующих предиката и
предполагаем, что в истории повествуется о двух персонажах, носящих одно и
то же имя. Взаимоисключающие свойства могут тогда быть восприняты как
распределенные между этими персонажами; и таким образом мы получим две
истории, замаскированные под одну.
Общей основой для всех этих трех предположений будет допущение того, что
любой ценой следует спасти автора от самого себя. Если его персонажи имеют
несчастье обладать взаимоисключающими свойствами, они должны быть так или
иначе спасены от его небрежности или даже от его намерений. Повод для
такого допущения не совсем ясен. Что касается способов проверки, мы могли
бы вспомнить, что ко многим объектам мы применяем простые тесты, такие, как
исключение именно тех свойств, которые являются противоречивыми при
исполнении данным лицом его роли. Рассмотрим, например, вождение машины.
Часть этой процедуры заключается в том, чтобы предугадывать движение
транспорта; следовательно, выполнению этой задачи ни в коей мере не
противоречило бы, имей машины не четыре колеса, а три, как это иногда и
бывает. Однако наличие восьмиугольных колес уже было бы противоречием;
итак, ни одна машина не может иметь восьмиугольных колес. Того же вида тест
может быть применен и к вымышленным лицам: может быть удалено лишь то
свойство, противоречивость которого проявляется только при исполнении их
ролей. Какова же роль вымышленных лиц? Ясно, она состоит не в том, чтобы не
принимать участие в повседневной жизни, как то требуется от обычных людей.
Напротив, можно утверждать обратное: их назначение лишь в том, чтобы
занимать свое место и играть свою роль в данном произведении. В таком виде
утверждение об их назначении чрезвычайно широко: и для некоторых целей оно
может быть еще более расширено. Подобное расширение, однако, не нужно нам
для наших теперешних целей, так как и в теперешнем виде в данном
утверждении подразумевается, что следует отказаться только от тех свойств,
которые противоречат роли и месту данных вымышленных лиц в рассматриваемом
произведении. При этом сказать, что вымышленный персонаж не может играть
никакой роли в произведении, означает сказать, что произведение не может
быть наделено никаким смыслом. Это означает, что такой персонаж может не
менее чем расстроить или даже разрушить художественную ценность
произведения. Более того, введение такового персонажа может сделать
произведение полностью непонятным.
Вопрос, следовательно, заключается в том, может ли вымышленное лицо
выполнить то, для чего оно предназначено, будучи наделенным
взаимоисключающими свойствами. Очевидно, этого не может быть в реальной
жизни, где это, однако, не является недостатком, так как в реальной жизни
это и не требуется. А как насчет беллетристики? Ну хорошо, давайте
предположим, что Конан Дойл не сделал попыток как-то объяснить появление
Шерлока Холмса после его описанной ранее смерти. Имей это место, стали бы
все последующие рассказы полностью непонятными, исчезнув, вследствие этого,
из всех магазинов, торгующих такого рода литературой? Навряд ли.
Пошатнулась ли литературная ценность "Дон Жуана" оттого, что автор был
небрежен в определении национальности повествователя, стала ли поэма
полностью бессмысленной из-за того, что повествователь назван англичанином
в одном месте и испанцем в другом? Навряд ли. Нет сомнения, что, будь такие
ошибки многочисленными или очевидно грубыми, они могли бы заставить нас
отвергнуть данное произведение как полную бессмыслицу, но все же слишком
многое должно быть нарушено для того, чтобы подвигнуть нас на такие крайние
меры и даже чтобы поколебать общее ощущение от произведения.
Произведение может быть, а может и не быть в той или иной степени испорчено
введением персонажей, наделенных одной или более парой взаимоисключающих
свойств. Однако любая подобная порча редко превращает произведение в
полностью непонятное. Следовательно, ответ на наш вопрос таков: наличие
некоторых взаимоисключающих свойств недостаточно для того, чтобы
препятствовать вымышленному лицу исполнить свое назначение в
беллетристическом произведении. Конечно, он может исполнить или не
исполнить свое назначение удачно, так же, впрочем, как если бы он не
обладал взаимоисключающими свойствами. Но так как даже не все персонажи
постоянно исполняют свое назначение с равным успехом, то это не может
считаться доводом против того, что они являются вымышленными лицами. Таким
образом, нет причин устранять взаимоисключающие свойства вымышленных лиц.
Ничего не дает и утверждение об авторской ошибке - даже если она и имела
место. До тех пор пока возможно найти тот или иной способ дезавуировать
грубость наших суждений о его литературных способностях, это не в большей
степени отменяет результат его деятельности (т.е. персонажа, которого он
создал), чем заявление об ошибочности использования акселератора вместо
тормоза - последствия подобной ошибки. Сказать, что была совершена ошибка в
творческом акте, - это не значит сказать, что результат не был достигнут,
но лишь то, что результат этот в некоторой степени непригляден. Что
сделано, то сделано. Какая-либо ошибка автора, относящаяся к некоему
вымышленному персонажу, гораздо более непоправима, чем ошибка репортера о
каком-то реальном человеке. Если в результате каких-то разысканий в
биографии или в истории будут обнаружены взаимоисключающие свойства,
приписываемые последнему, то мы вправе сказать "Нет, он на самом деле не
мог быть таким". Если же автор нарисует какого-либо вымышленного героя
обладающим взаимоисключающими свойствами, то "Нет, он на самом деле не мог
быть таким" будет более чем неподходящим комментарием, как если бы
вымышленный персонаж "на самом деле" был каким-то образом просто
недоописан, а не недоделан.
Подведем итоги. Несомненно, можно было быть аккуратнее, чтобы "игнорировать
несоответствия, являющиеся случайными или ошибочными", как по совету
Джеральда Вижна (Gerald Vision) мы должны были поступить 9. Я утверждаю,
однако, что нет надобности поступать так, ибо такие несоответствия не
препятствуют вымышленному лицу выполнять свое назначение, исполняя
отведенную ему роль в литературном произведении. Для любого вымышленного
персонажа по крайней мере одна пара взаимоисключающих свойств может быть
допустима, даже если фактически их нет и ни одной. Напротив, для любого
лица, существующего в действительности, ни одна пара взаимоисключающих
свойств, будь они случайными или ошибочными, не может быть допустима. Таким
образом, между вымышленным лицом и лицом, существующим в дйствительности,
есть неустранимое различие, и на самом деле оно значительнее того факта,
что первый, в отличие от второго, никогда не существовал в
действительности.
Никакие вымышленные лица не могут быть воплощены в реальной жизни
Вымышленные лица отличаются от реальных не только описанным выше образом. О
реальном лице может быть истинно либо что он ел яйца на завтрак, либо что
нет. Но ел ли Гамлет яйца на завтрак? Кто может знать это? То же самое для
многих других свойств Гамлета и любого другого вымышленного лица: для
некоторого свойства Р не существует условия, при котором они (персонажи. -
Ред.) или обладают или не обладают Р. Это и есть то, что имеют в виду,
когда говорят, что вымышленные лица онтологически неопределенны 10.
Не имея возможности признавать, что даже вымышленные лица могут иметь Р или
|Р, некоторые философы пытаются объяснить такую онтологическую
неопределенность через более простую эпистемическую неопределенность. Они
предполагают, что любой недостаток, имей он место, заключен не в Гамлете, а
в нас самих. Дело не в том, что для Гамлета не верно наличие Р или |Р, а
просто в том, что никто не может знать точно, какое именно утверждение
верно для него. Например, Джон Вудс обсуждает скорее эпистемическую, чем
онтологическую неопределенность, потому что он думает, что всегда возможно
утверждать, что для любого повествования должен быть запасен некий "мудрец,
который знает, что каждый персонаж является бивалентным созданием и который
для всех предикатов знает, каким из них персонаж удовлетворяет, а каким
нет" 11.
Против подобного предположения могут быть выдвинуты возражения как
эстетического, так и философского порядка. Что касается первого, то ни один
уважающий себя автор не согласится вводить какого-то мудреца в свое
повествование, руководствуясь при этом не требованиями сюжета, а лишь для
преодоления каких-то философских сомнений о признании вымышленных лиц
онтологически неопределенными. Что до философских возражений, рассмотрим
сначала, является ли утверждение об онтологической неопределенности Гамлета
достаточно защищенным от того, чтобы сам Шекспир не мог сказать: "Гамлет
вовсе не онтологически неопределен. Хотя я мог и не упомянуть все его
свойства, я готов сделать это, если потребуется". Это может быть так,
только если Шекспир на самом деле думал о всех свойствах Гамлета, или по
крайней мере обо всем, что могло бы подразумеваться за каждым пунктом в
полном списке свойств Гамлета. Однако такая интерпретация гипотетических
требований, предъявляемых к Шекспиру, предотвращается физической
невозможностью обладать такой всеобъемлющей мыслью. Это требование может,
следовательно, значить только то, что Шекспир всегда может, если
потребуется, придумать любое свойство. Однако даже это не помогает, так как
до тех пор, пока не будет спрошено, ел ли Гамлет яйца на завтрак, даже
Шекспир не знает ответа. Следовательно, и до этого Гамлет все равно был
полноценным вымышленным лицом, хотя не обладал и не не обладал свойством
есть яйца на завтрак. Так сказать, он был неопределен - хотя Вудс и
утверждает, что это не так.
Ну хорошо, если неопределенности нельзя избежать путем заверений,
касающихся самого автора, можно ли ее избежать путем заверений, касающихся
одного из авторских созданий, например, путем введения в повествование
некоего мудреца, который знал бы все свойства Гамлета? Если мы делаем такое
предположение серьезно, то оно должно означать, что, будучи спрошенным,
мудрец (в данном повествовании) оказывался бы способным дать ответ о каждом
свойстве, которым Гамлет обладает (или не обладает). Однако этот мудрец мог
бы это сделать, только если автор мог бы описать, как он дает такие ответы.
