положении. Ну да, не привыкать".
-- Меня звать Алексей.
Он уже подумал, что за грохотам музыки она не услышала его
слов, но девушка, хотя и не сразу, отозвалась:
-- Ира.
Пожилая официантка мимоходом положила на их стол меню и
удалилась. Алексей протянул меню девушке, но она отрицательно
качнула головой.
-- А если я закажу для вас что-нибудь?
-- Благодарю, не нужно.
-- Жаль. В таком случае, Ира, что вы делаете здесь, в
ресторане? Извините за прямой вопрос, но иначе я лопну от
любопытства.
Она взглянула на него с некоторой даже улыбкой. Или
усмешкой?.. В которой Алексей не заметил никакого интереса к
себе.
-- Не знаю,-- медленно выговорила она. И было похоже, что
действительно не знает.
Подошла официантка.
-- Что будем заказывать?
-- Первое, второе и третье,-- сказал Алексей.
-- Все?
-- Да. Умираю, хочу есть.
Наконец заказ был перед ним на столе. Общепитовская
котлета, которая теперь почему-то называлась бифштексом,
показалась ему вершиной кулинарного искусства. Соседка по
столу, пока он ел, похоже, совершенно забыла о его
существовании Она сидела с безучастным видом в прежней своей
позе, и Алексей вдруг отчетливо понял, что эту стену равнодушия
ему не пробить. Кажется, она была права, когда сказала, что он
не может ей помешать. В ее словах не было рисовки или
кокетства, как ему вначале показалось. Он, действительно, для
нее не существовал.
Алексей знал психологию некоторых странных девочек этого
возраста, склонных к суициту, задумчиво-отрешенных, скрытных,--
только из посмертной записки и альбомов становится ясно, что
самоубийца была безнадежно влюблена в какогонибудь Пола
Маккартни.
Через зал возле пустой эстрады веселилась компания
молодежи человек шесть; Алексей сидел боком и не особенно
всматривался. В компании были две подвыпившие девицы, судя по
взвизгам, и с одной из них неожиданно случилась истерика --
слезы, хохот, истошные выкрики. Кажется, она требовала кого-то
убрать, куда-то рвалась, ее не пускали и, наконец, увели.
На Иру, его соседку, истерика произвела неожиданно сильное
впечатление, она задрожала вся и неосторожных движением
опрокинула чашку с остатками кофе на стол. Часть пролилась на
платье, оставив на нем след.
"Так и есть, с психопатией тоже," -- отметил про себя
Алексей, подавая салфетки. Она салфеток не заметила, однако ж
ему почудилась странная радость во взоре, она как будто была
знакомо с той истеричкой, и Алексей решил, что за какую-то вину
Иру попросту изгнали из компании.
Пока он расплачивался с официанткой, девушка вышла из
зала. Он успел увидеть ее уже в дверях.
-- За девушку тоже... получите с меня.
Официантка удивленно на него посмотрела и что-то буркнула,
возвращая деньги. Алексей сунул сдачу в карман и устремился за
Ириной. Она слегка прихрамывала при ходьбе, это было заметно --
типичный гадкий утенок в молодежной компании, редко прощающей
телесный недостаток. Хромота, пожалуй, многое объясняла в ее
поведении, но не все.
-- Разрешите, я провожу вас?
Она не ответила и никак не выразила своего отношения к его
словам, ни жестом, ни выражением лица. Он решил расценить это
как согласие и пошел рядом.
-- Она вас напугала? Своей истерикой?
-- Нет,-- последовал равнодушный ответ.
-- Нет? А пролитый кофе? И вы так поспешно ушли...
-- Да, я ушла.
-- Почему?
-- Не знаю.
-- Вы знакомы с этой кампанией?
-- Нет.
-- Мне показалось, ту девицу вы, как будто, знаете?
-- Кажется.
Разговор и дальше продолжался в этом роде. Равнодушно с
большими паузами она отвечала на все его вопросы, словно
исполняя обязанность. Но сама не задала ни одного. Ответы были
односложны, часто непонятны или невразумительны, в своих
действиях отчета себе она, видимо, не отдавала и не знала,
почему поступает так, а не иначе. Алексей почувствовал, что ни
на шаг не смог к ней приблизиться, хотя бы зацепить за живое.
Даже напротив, она все более отдалялась от него, он чувствовал
это почти физически -- они шли рядом, почти касаясь один
другого, и в то же время, как бы по разным сторонам улицы.
Прогулка, впрочем, оказалась короткой. Ира остановилась
под фонарем возле одноэтажного в три окна домика, утонувшего
среди черемух и погруженного в синие майские сумерки.
-- Мы пришли? -- спросил Алексей, косясь на свою черную,
шевелящуюся тень.
-Да.
Алексей понял, что тень шевелится из-за раскачивающегося
на столбе фонаря. Но тень была одна -- его собственная. Он
обернулся. Ира уже стояла за калиткой, и на ее лице ему
почудилась улыбка... Или усмешка? Ему сделалось неприятно и,
если бы не извечное его любопытство, он сейчас просто
повернулся бы и ушел. Но, сделав над собой усилие, спросил:
-- Вы уходите?
-- Да.
-- Я, наверное, несколько стар для вас? -- неловко пошутил
он, намекая на поспешное бегство.
-- Вы не можете быть старше меня.
Алексей усмехнулся, каков привет таков и ответ.
-- Ира, а если я вас как-нибудь навещу? Вы позволите?
-- Навестите,-- донеслось до него с крыльца, и белесый
силуэт, сверкнув из темноты глазами, тихо скрылся за дверью. Он
остался один.
"Наверняка, состоит на учете. Обратись в психдиспансер, и
узнаешь о ней все, что тебе нужно," -- мысленно обругал себя
Алексей.
Прогулка сюда показалась ему короткой, однако, чтобы
выбраться из этих оврагов и кривых, незнакомых улочек,
понадобилось плутать в темноте часа полтора. Домой Алексей
вернулся лишь в двенадцатом часу ночи, и без сил рухнул на
кровать. Тяжелое забытье навалилось на него, едва он
расслабился и перестал себя контролировать. Сказывалась
усталость минувшего дня.
И вдруг... он разом очнулся. Открыл глаза. Мозг работал
ясно и отчетливо. Перед его внутренним взором с голографической
ясностью всплыла последняя сцена, под фонарем. Фонарь качался,
и он, помнится, скосил глаза на свою шевелящуюся независимо от
него тень. Сумасшедшая Ира в тот момент стояла рядом, но ее
тень... У нее не было тени! Поначалу до него это не дошло, он
что-то еще ей говорил, она ответила... То есть, они продолжали
стоять рядом. Но когда он повернул голову, чтобы убедиться
окончательно, она вдруг оказалась за калиткой. Несколько
странная прыть при ее хромоте? Калитка, к тому же, была шагах в
десяти. Он, собственно, только успел поворотить голову...
10
Андрей Ходырев вернулся с дежурства, поиграл во дворе с
трехмесячным щенком и вошел в избу. Жена на кухне собирала ему
завтрак. Он потерся колючим подбородком о ее щеку, зная, что ей
это нравится.
-- Где Марья?
-- Спит еще.
Андрей сел к столу и пока ел, жена выкладывала торопливой
скороговоркой последние новости.
-- ...Вчера у Суходеевых следователь был. В восьмом часу
уже. Из прокуратуры, говорит. Но не из местных, не похож вроде,
по соседям ходил.
-- Не нашли еше?
-- И конь не валялся. Только спохватились, видно. Когда
две недели прошло.
-- У них так...
-- Я про Волковку ему тоже сказала. Никакого, говорю,
житья от паразитов не стало. Два заявления в милицию отнесли, а
участковый только отмахивается. К каждому улью, говорит,
милицейский пост не поставишь.
-- А он?
-- Заинтересовался вроде. Что да как? На кого думаете?
Разобраться обещал, а там кто его знает? На обещания нынче все
скорые, только подставляй. Полный карман насыплют.
После недавней поездки Андрей в душе поставил на Нолковке
и на своих планах крест. Одних убытков, он подсчитал, выходило
тысячи на полторы, поэтому перевел разговор на дочку.
-- У Марьи каникулы?
-- Первый день. Андрюш?..-- в голосе у женн появились
просительные нотки.-- Может, отстал паразит, а? Как раз еще
картошку посадить успели бы.
Андрей не ответил.
-- Съездите с Машкой, что ли? Хотя поглядели бы.
-- Нельзя с ней туда.
-- Ой! Да ты сам смеялся... ерунда же все на постном
масле. И папка рядом.
-- А как напугается? Что тогда?
Жена вроде согласилась. Однако мысль посадить карточку,
чтобы зиму пережить без заботы, видимо, ее не оставляла.
-- Старик твой чего говорит?
-- А че он скажет? -- Андрей усмехнулся.
На днях он встретил старика Устинова с двумя поллитровками
в авоське возле магазина, переговорили. С заковырками и всякими
финтифлюшками старик все же рассказал, что на его памяти такое,
как в Волковке, два раза уже было. Первый раз -- в двадцатом
годе. И перед самой войной, второй.
-- Так чего... старик?
-- Кровь, говорит, это ходит.
Жена смотрела на Андрея во все глаза, и, конечно, сразу
поверила, с полуслова. Вот же бабы! Он неожиданно схватил ее за
нос, но она только отмахнулась.
-- Как это... ходит?
-- Ходит, и все. Земля ее не принимает. Не расступается.
Глаза у жены сделались совсем круглые.
-- И чего теперь?
-- Стращает дед. Беды, говорит, много наделает.
-- Кто?
-- Ну кровь, кто! Многим, говорит, кровника эта аукнется.
Держаться надо подальше от этих мест. Я, говорит, видишь куда,
на Хорошавинскую дорогу забрался. Место доброе, часовенка там
стояла, до большевиков еще. Пересидеть хотя бы.
Жена молчала, и Андрей понял, что вопрос с картошкой можно
считать закрытым. Больше она к нему не вернется.
Проводив жену на работу, Андрей Ходырев занялся по
хозяйству. И вдруг страшная догадка, словно обухом, ударила по
голове. Он выронил звякнувшее ведро и медленно опустился на
колодезный обруб, глядя перед собой невидящими глазами.
...Последний раз в Волковке он был накануне праздников,
восьмого мая. Суходеева хватились где-то числа десятого. Дуська
еще по всей улице бегала, колоколила. По времени, как будто,
совпадает, и повадки -- те самые. Как только Андрей возвращался
домой и шел в очередное дежурство на работу, через день-два в
Волковке появлялся пакостник. Ни раньше, ни позже. Как-никак
соседи; считай, рядом живут. Все на виду, и секретов от них он
никогда не держал. Вроде незачем было.
Андрей сходил в избу за куревом. Вернулся обратно, к
колодцу.
С другой стороны, кроме этих двух дат, все остальное,
пожалуй, одни домыслы без фактов. С Володькой Суходеевым, да и
с отцом его, душа в душу жили всегда. Взаймы одних трешников
сколько перетаскал без отдачи. Бензином одалживался постоянно.
Дядя Андрей, дядя Андрей... Да ладно, зарабатывать станешь,
отдашь. И вдруг на тебе -- навозные вилы, тяжеленные. Чтобы уж
насмерть пришить. Андрей не видел в такой злобе ни грамма
логики. А если обе даты совпадение, и только? Праздники, они и
есть праздники. Мало ли народу спьяну тонет, дохнет? Шею себе
сворачивают, режут друг друга, гробятся! Тогда от его домыслов
и вовсе камня на камне... Да и зачем? На кой черт Суходееву
Володьке сдалась эта Волковка? Туда-сюда мотаться ради пакости?
С ума можно сойти! Да и накладно.
И все же, пытаясь глядеть на дело с двух разных сторон,
чтобы не ошибиться, Андрей уже прозревал истину. Вспоминались
непонятные прежде ухмылки, косые, испытующие взгляды,
вопросики, когда он, злой и раздраженный, возвращался с
Волковки, переживая очередное разорение. Еще сочувствовал
говнюк, советы давал! Андрей вспомнил, как в августе прошлого
года остановил Суходеева на улице со вспухшей до черноты щекой.
Присвистнул. "Кто это тебя так приложил, парень?" И ключица --
с трещиной оказалась, это Андрей уже через жену от Дуськи узнал
