даже это немногое.
Он терпеливо, буквально на пальцах объяснил "олигофренам",
что для следствия любая, даже маленькая зацепка может оказать
неоценимую услугу. Как-то сориентировать розыск, чтобы
установить местонахождение трупа Суходеева и напасть на след
возможного убийцы.
Про труп и убийцу Алексей упомянул не без умысла, зная,
что это поможет обоим приятелям избавиться от обета молчания
перед Суходеевым, если таковой имел место в действительности. И
не ошибся. "Олигофрены" переглянулись, как бы испрашивая один у
другого согласия, наконец, кадыкастый парень с крашеными,
пегими волосами буркнул, глядя в сторону:
-- Был у него мотоцикл.
-- Какой?
-- "Восход".
-- Номерной знак помнишь?
-- Без номеров, так ездил.
-- С рук купил?
-- Зачем? Новый... два месяца всего.
-- Отец подарил?
-- Сам.
-- На какие деньги?
-- Ну, были у него... Откуда я знаю?
-- Полторы тысячи? А может, за этот должок с ним
кто-нибудь посчитался? А?
-- Не-а,-- мотнул головой парень.
-- Почему "не-а"?
-- Так... знаю.
-- Ты же сам сказал: откуда я знаю... только что.
-- Да ладно, скажи ему,-- подал голос другой, тоже глядя в
сторону.-- Чего теперь?
-- Сам скажи.
-- Так он что? Украл эти деньги? Или кого-то ограбил? --
наводящими вопросами, мягко Алексей старался подтолкнуть
начавшийся разговор в нужную сторону, "дожать" потихоньку
"олигофренов".
-- Ну, украл.
-- У кого?
-- У своего пахана.
-- Снял со сберкнижки,-- буркнул другой.
-- И что деньги ему выдали? По чужой книжке? -- изумился
Алексей.
-- Ну. Он шесть раз ходил снимать, и ниче ни разу. Даже
паспорт не спросили.
-- Отец знает? У Суходеева?
-- Мы-то откуда... Он нам не докладывает.
-- Это понятно. А Суходеев... Воха, ничего не говорил?
-- Не-а.
-- И про мотоцикл отец тоже не знает?
-- Наверно. Он дома мотоцикл не держал. Так, заедет
иногда, будто на чужом. А оставлял у ребят, у кого когда.
-- рели не ошибаюсь, мотоциклы продаются по записи? ^
очередь лет эдак на десять.--
-- Блат у гнилого. Сестра зятя... Золовка, что ли?
Замдиректора в торге.
-- Все равно сверху дал. Хоть и родня.
"Пожалуй, по факту мошенничества со сберкнижкой придется
возбудить уголовное дело. Если Суходеев жив еще," -- подумал
Алексей.
-- Десятого мая куда мог ваш Воха поехать на своем новом
мотоцикле? Как думаете? Если бы вам пришлось искать его?
-- Без понятия,-- отозвался один.
Второй "олигофрен" глядел в сторону. Алексей однако
почувстовал в его молчании некоторое смятение, что ли, как у
застигнутых врасплох. Но о причине оставалось пока только
гадать.
-- Возможные места или излюбленные маршруты у "него были?
"Олигофрены" замкнулись намертво. Алексей сменил тему:
-- У него подруга есть?
-- Постоянная? Не-а, не было.
-- Есть тут одна телка. Так... общак.
-- Одна на всех?
-- Ну. Она часто с ним.
-- Как фамилия?
-- Черанева Танька.
-- Ладно, орлы. Вот вам две повестки на завтра в
прокуратуру. Кой-какие из ваших показаний придется оформить
официально. За вашей подписью. Явка обязательна, так что не
опаздывайте. Ну, пока.
Алексей решил, что поодиночке с глазу на глаз он заставит
хотя бы одного из "олигофренов" выложить все до конца.
официальная обстановка тоже иной раз неплохо действует.
Возле суходеевского дома, когда он вернулся к воротам,
стоял тяжелый "КРАЗ" с прицепом, груженный бревнами. Алексея
обдало запахом разогретого масла и солярки, свежеспиленной
древесиной. Двое мужчин, орудуя вагой и крючьями, скатывали
вниз с возу еловые, один к одному, бревна.
"Да у него никак пунктик на заготовке древесины," --
подумал Алексей, стараясь угадать по повадке в одном из
работников хозяина.
-- Суходеев? Геннадий Яковлевич?
Дюжий, медлительный мужчина в промасленной спецовке едва
покосился на него и продолжал крючком дергать бревна.
-- Ну, я Суходеев,-- наконец обронил он.
Алексей представился, и по тому, как хозяин и шофер
"КРАЗа" на мгновение замешкались, догадался, что дровишки эти,
похоже, незаконные, и рейс скорее всего тоже -- левый.
Некоторое время он с улыбкой наблюдал за суетливыми действиями
обоих, потам решил, что хозяина следует успокоить.
-- Я к вам по поводу сына. Поговорить надо.
Тот не без облегчения кивнул. Потом неторопливо спустился
с воза.
-- Нашли, что ли?
-- Идем.
Суходеев задумчиво почесал в затылке. Алексей обратил
внимание, что на левой руке у него недостает трех пальцев.
-- Слушай? Надо бы отпустить человека,-- он кивнул на
шофера. -- Поговори с дуськой вначале, пока управлюсь, она
знает.
-- Да. Так даже лучше,-- согласился Алексей.
Вслед за Суходеевым он двинулся через двор, тоже
захламленный, заваленный старой обувью, какими-то мешками,
ящиками и прочей рухлядью, которая, похоже копилась тут
поколениями. Вышли на огороды и межой, ярко-желтой от
одуванчика, направились к притулившейся на задах бане.
Суходеев, не заходя в предбанник, торкнул культяпистой рукой в
низкую дверь.
-- Евдокия, тут человек пришел. Из прокуратуры. Поговори с
ним, пока разгружаемся.
В бане двигали тазами, плескалась вода. Женский певучий
голос со смехом откликнулся:
-- Так что? Штаны пусть снимает да заходит, чего не
поговорить? Место есть.
В закопченном окошке светлым пятном помаячило лицо.
Алексей придержал хозяина за руку.
-- Геннадий Яковлевич, и в самом деле, лучше обождать.
Пусть домоется.
-- Ее не переждешь,-- хмуро обронил тот и повернул назад.
Алексей опустился перед дверью на широкий, щелястый чурбак.
-- Борисенкова? Евдокия Семеновна? Я правильно называю?..
Заявительница?
Из-за двери послышался смешок.
-- Розыском, Евдокия Семеновна, теперь занимаюсь я. Моя
фамилия Валяев. Из прокуратуры района.
-- Слышь, миленький? -- дверь скрипнула и в образовавшуюся
щель пошел изнутри ядреный банный дух.-- Венички висят, вона на
перекладинке... Не подашь ли?
На еловой жерди через весь предбанник были подвешены
попарно сухие березовые веники. Алексей усмехнулся, однако ж
отказывать в такой пустяковой просьбе было неловко.
Ослепительно белая, гибкая рука приняла у него пару веников,
сверкнул в притворе лукавый глаз.
-- Сам-то чего не заходишь?
Он рассмеялся, сел на свой чурбак.
-- У нас это называется "злоупотребление служебным
положением в корыстных целях".
-- Ай-ай, страсти какие! Даже в бане у них не моются,
начальство не пускает?
Алексей вдруг понял, что с Евдокией Семеновной, развеселой
сожительницей Суходеева-старшего, говорить возможно только в
игриво-кокетливом тоне, иначе не получится, она попросту не
умеет.
Вон, щель какую оставила. Ну и ну!
-- Дуся Семеновна, у тебя баня не выстынет?
-- Так а чего делать-то, коли не идешь? Через дверь
кричать?
Резон в ответе был. Хотя двусмысленность положения,
кажется, доставляла развеселой Дусе немалое удовольствие.
-- Я с вашими соседями сейчас разговаривал,-- начал
Алексей, тоже принимая игривый тон.-- Говорят, вы жутко
страстная женщина, даже пальцы можете откусить, если в страсть
войдете.
-- Кто говорит-то? Это мерин толстый, напротив, что ли?
-- Ну... да, в общем.
-- Вот, скажи, паразит! Сам целый год за мной от Нинки
воровски ухлестывал. Ладно, думаю, лешак с тобой. Убудет, что
ли? Шарилась, шарилась у него под пузом-то, а там ничегошеньки
нету. Все салом заплыло и травой заросло. Осердилась тогда.
Иди, говорю, отсюда, глобус рыжий, и чтобы глаза мои больше
тебя не видали. Еще Нинке рассказала. Ты, говорю, присматривай
за своим, проходу паразит не дает.
-- Значит, сосед напраслину сказал? Про пальцы?
-- А то нет? Сбрехал паразит, в отместку.
-- Ну, допустим. А у Суходеева, сожителя вашего, что с
рукой?
Дуся вдруг расхохоталась, да так заразительно, что тазы
начали между собой перезвякивать.
-- А я-то думаю, чего ты такой напуганный? Никак не
зазову. Боишься, кабы не откусила чего?
-- Да. Страшновато, пожалуй.
-- У него как с рукой-то получилось? -- отсмеявшись,
начала Дуся.-- Он когда с Люськой со своей расплевался вконец,
запил сильно. Тогда еще на лесовозе работал, а тут рейс не в
рейс каждый день пьянка у него. Два раза перевернулся с
машиной, машину угробил и сам чуть не убился. Его за это в
слесари определили гайки крутить. В позапрошлый год, осень уж
была, заморозки ночами, два шага до дому не хватило, упал чуть
не в лужу, да так и уснул. Утром просыпается, а руку левую
никак из лужи не вытащит. Вмерзли пальцы, черные сделались. Так
со льдиной на руке домой пришел. Взял дурак топор и три
пальца... вон на чураке, где ты сидишь, разом себе оттяпал. Да
один, говорит, лишний прихватил, не разобрал с похмелюги.
После некоторого молчания Алексей спросил, что случилось с
женой Суходеева, где она?
-- Сдохла люська. Грех вроде сказать такое, а как собака
сдохла. Сгорела баба на водке. Ты приезжий, видать, а тут два
года мужичье-кобели на рогах стояли, весь город. Все изза нее,
из-за Люськи. Она красивая была. особенно смолоду. У них в
родове и мужики, и бабы такие часто попадаются. На лесопилке
работала сортировщицей. Горбыль налево, доска направо. Десять
лет так с утра до вечера бросает, потам домой бежит -- трое
ребят на руках, скотина не поена -- не кормлена. К ночи
управится, а с утра опять -- горбыль налево, доска направо.
Заработок -- слезы одни собачьи. Ладно Генка тогда зарабатывал.
Маялась она, маялась так-то, и сорвалась баба в одночасье.
Запила, загулебанила. Мужик в рейс, а у нее в избе -- дым
коромыслом, кобелей... Все равно как водку в магазин завезли.
До того обнаглели, что Генка, муж, с полдороги воротился когда,
они избили и связали его, еще рукавицу в рот сунули, чтобы не
матерился. Ну, он и выгнал ее из дому на другой день. Была я
потом у ней, может образумится, думаю. Ты чего это, спрашиваю,
Люсь? Неужто детей, мужа тебе не жалко? Хозяйство бросила. А
она пьяная вдрызг, платье ухажерами облевано. Засмеялась так
страшно... А меня, говорит, кто когда жалел? Генка, что ли? И я
не буду, провались оно все. Я, говорит, свою жизнь, как эту вот
тряпку, грязную, облеванную, скомкаю и Господу-богу в его харю
поганую брошу. Забирай, сволочина, не нужна она мне такая. И
ты, говорит, иди, Дуся, отсюда... от греха подальше. Выскочила
я, будто из помойной ямы тогда, и с тех пор не видала ее.
Только на похоронах до кладбища проводила.
Судя по голосу, Дуся там, на банном полке, всплакнула от
жалости. Но разбитной характер не позволял ей долгое время
предаваться скорби.
-- Детишки, миленький, уже без матери выросли. А Генку,
дурака, я в позапрошлом годе из жалости подобрала. Думаю,
сопьется совсем без бабы. А он, на тебе -- по Люське тоскует,
не женится. То Люська, то Дуська, так и путает по сю пору.
Тебе, миленький, тоже ничего бы не было, если бы зашел ко мне.
Что за беда веничком похлестать? -- рассмеялась она.
-- Не ревнует, значит, Геннадий Яковлевич?
-- Ни капельки, даже обида берет. Вот кабы Люська на моем
месте мылась, он тебя и близко к бане не допустил.
Алексей с внутренним облегчением вздохнул. Отпала
необходимость задавать неприятно томивший его вопрос: не
ревновал ли Суходеев-старший свою разбитную сожительницу к
