Суходеевумладшему? и не случалось ли на этой почве семейных
ссор?
Если даже из озорства Евдокия сбила парнях спанталыку.
отец за топор не схватится.
Пока женщина хлесталась веником, Алексей уже через
закрытую дверь задавал ей обычный круг вопросов. Кто и как
обнаружил отсутствие Суходеева-младшего? при каких
обстоятельствах? Уезжал ли он раньше из дому, не поставив
родных в известность? Когда, где и с кем его видели в последний
раз? Есть ли ктото, кто заинтересован в его смерти? Склонен ли
к самоубийству? Ходит ли на охоту, и не могло ли что-нибудь
случиться в лесу?.. Но нет, ни рыбаком, ни охотником
Суходеев-младший никогда не был, и ружье в доме сроду не
держали. На мотоциклах целыми днями ездят, а своего у него нет,
отец только отмахивается...
Про деньги, снятые с отцовской книжки, Алексей упоминать
пока не стал. О мотоцикле тоже промолчал, чтобы потом в
разговоре с Суходеевым-старшим увидеть его первоначальную
реакцию.
На этом разговор можно было заканчивать. Евдокия, похоже,
вконец себя захлестала, голос у нее был вялый и истомленный,
даже постанывала от жару. Алексей уже поднялся, чтобы
попрощаться, как вдруг дверь распахнулась настежь, и Евдокия
распаренной свеклой, прижимая к груди полотенце, вывалилась в
предбанник.
-- Ой, миленький, отворотись на минуту! Моченьки терпеть
больше нету, запарилась насмерть.
Она рухнула на низкую скамеечку в предбаннике, хватая
раскрытым ртом свежий воздух, будто выброшенная на берег
большая рыбина. На полной груди женщины родинкой темнел
налипший березовый лист.
От неожиданности Алексей не вдруг успел отвести глаза, да
и не слишком сожалел об этом. Потом уже, отойдя в сторону,
рассмеялся.
-- От общения с вами, дорогая Евдокия Семеновна, я получил
сегодня массу удовольствия. Спасибо вам и, извините, я должен
идти. Служба.
-- Вот у меня всегда так. Как мужик хороший попадется,
пять минут поговорили, и побежал. А от дерьма иной раз не
знаешь, как отделаться, проходу не дают,-- не без грусти в
голосе посетовала Евдокия.
9
"КРАЗ" перед домом стоял разгруженный, но ни шофера, ни
хозяина поблизости не было. Голоса доносились из избы в
открытые окна.
Алексей нашел их в узкой комнатушке с двумя кроватями
вдоль стен и узким проходом. На голом столе возле окна стояла
наполовину пустая бутылка "Пшеничной", вскрытая банка говяжьей
тушенки, зеленый лук, хлеб, частью порезанный, частью
наломанный от каравая. Матрасы на панцирных сетках были скатаны
и открывали под кроватями и в углах солидный склад стеклотары,
перезванивающий на разные голоса при ходьбе по половицам. Пол,
к тому же, был заляпан засохшей грязью, висели на вбитом в
стену гвозде штук с десяток цепей от бензопилы, и вообще все
помещение напоминало скорее каптерку, но никак не спальню.
При его появлении хозяин поднялся.
-- Садись, прокурор.
Он сходил на кухню, принес еще стакан и для себя табурет.
Не спрашивая, набулькал Алексею с полстакана водки.
-- Ракусывай,-- сам повернулся к шоферу, который было
замолчал.-- Ну?
-- ...Сидим, значит. Человек десять-двенадцать на поминки
позвала она. Водки -- залейся. Он, правду сказать, и сам
закладывал, не дай Бог. Я как-то захожу по соседству, а у него
фляга молочная во дворе под брагу приспособлена. Гляжу, змеевик
присобачил. Посудину. А к фляге с двух сторон паяльные лампы на
полную катушку врубил. Через пять минут потекла сивуха. Отрава
чистая. Как на пенсию-вышел, два года попользовался и копыта
откинул.
-- Пятьдесят два было. По горячему вышел,-- пояснил для
Алексея хозяин.
-- Ну, сидим, значит, пьем. А она бутылку за бутылкой на
стол... Последний раз, дескать, годину справим по-людски, и
ладной, пили-пили; рожи, правду сказать, от водки повело.
Кричат друг дружке кто чего, покойника само собой поминают.
Баба евонная в углу ревет, потом, глянь: а он сам над стаканом
за столам сидит и голову повесил, вот так...
Рассказчик изобразил, как сидел покойник, сделал
недоумевающее лицо.
-- И я-то, дурак, забыл, что покойник он. Сколько раз
че-то спрашивал у него, тормошил. Рядом сидели. Ну, он сроду
так, когда выпьет: голову повесит и мычит, если спросишь чего.
-- Перепились вы. Мало ли?..
-- Это было,-- согласился рассказчик.-- Ну так, если бы
кто один видел. А то...
-- Ну и?
-- Ну... сидим. Глаза на него вытарашили. А он услышал --
молчат все. Башку поднял, оглядел нас вроде... да и вышел.
-- Пятьдесят два... Это он не от самогонки помер,-- после
паузы не согласился хозяин.-- Зря в пятьдесят лет на пенсию не
отправят. Тут у них под обрез рассчитано, годик-два еще
прошебуршится человек, как выйдет, и нет его. Ваську, по
Воровского жил, помнишь? Брат у него еще задавился? Тоже в
пятьдесят один копыта откинул. Лекомцев Серега... в пятьдесят
три. Татьяничев, этот и вовсе через месяц. Да все, кого ни
возьми. У нас зря деньги работягам платить не станут, не
говори.
Хозяин с шофером выпили еще. Алексей от второй отказался.
Он только сейчас спохватился, что за весь день с утра ничего не
ел, и бутерброд с тушенкой, щедро наваленной хозяином на
ломоть, был не лишним.
-- У нас в леспромхозе, знаешь, счас чего творят? Лес
насобачились по бартеру заграницу сплавлять. Напрямую, через
какое-то СП в Москве. Эшелон за эшелоном. Эшелон лесу,
пиломатериалов отправят, а обратно в котомке десять пар этих...
кроссовок, да какой-нибудь миксер везут. Эшелон лесу отправят,
обратно опять с одной котомкой. Тьфу... глаза бы не глядели.
Все равно как у папуасов на бусы лес у нас выменивают.
Алексей понял, что хозяин рассказывает это не без задней
мысли, а желая как-то оправдать привезенные левым рейсом
бревна.
-- Все по начальству расходится. Обнаглела сволота вконец.
-- Не скажи. Народ у нас тоже разбаловался,-- не поддержал
шофер, видимо, не уловив оправдательного оттенка в речи
хозяина.-- На делянке вон, в марте было, надо лес трелевать на
погрузочную площадку, а Гришка Рузмаков... знаешь такого?
-- Ну?
-- Сел на трелевочник и за двадцать верст по сугробам на
речку потарахтел. Ухи, говорит, свежей захотелось. Целый день
на зимнюю удочку ершей сидел из лунки дергал. А трактор на
берегу на холостом постукивает. Одной солярки бочку сжег. К
ночи уж, в одиннадцатом часу вернулся. И ниче... посмеялись
только, да бригадир обматерил.
Мужики приняли еще по одной, и шофер поднялся.
-- Пора ехать.
Стеклотара под кроватями жалобно зазвенела, когда тяжелый
"КРАЗ" с могучим ревом тронулся с места. Алексей подождал,
пока гул затихнет вдали, спросил:
-- Геннадий Яковлевич, у вас какая сумма на сберегательной
книжке? Помните?
Суходеев удивился, но спрашивать, к чему это, не стал.
-- Тыщ пять, как будто. С рублями.
-- Как будто?
-- Нет. Точно.
-- Проверьте книжку.
Суходеев с сомнением посмотрел на следователя, но опять
ничего не спросил и тяжело двинулся в комнату. Алексей встал у
него за спиной в дверях. Наконец, после довольно-таки
продолжительных поисков сберкнижка была найдена в шкафу, под
клеенкой.
-- Полгода как не дотрагивался,-- пояснил хозяин свою
нерасторопность. Протянул Алексею.
-- Нет, проверьте сами.
Суходеев молча начал листать, отыскивая страничку с
последними записями, нашел и поглядел на Алексея непонимающим
взглядом. Заглянул в титул -- проверить фамилию. Наконец
пробормотал:
-- В марте снято последний раз. Вроде бы не снимал, не
помню. Две с половиной тут... ну?
Алексей взял у него книжку. Шестью записями выше, октябрем
прошлого года, была записана сумма вклада в размере пяти тысяч
двадцати трех рублей с копейками пени.
-- Вы эту сумму имели ввиду?
-- Ну, вот! Пять тыщ с рублями... Так это как получается?
Снято, что ли?
Суходеев-старший был в полном недоумении, хотя, Алексей
видел, его беспокоила сейчас не пропавшая сумма денег, а сам
факт пропажи. Актерская игра исключалась начисто: слишком много
привходящих нюансов и оттенков -- не всякий мастер сцены такое
вытянет. Выходит, о деньгах Суходеев до этой минуты ничего не
знал. Да если бы даже знал, по мужику сразу видно -- За топор
из-за денег не схватится.
Еще одна версия, похоже, накрылась...
-- Погоди. А ты сам-то откуда про мою книжку знаешь? --
подозрительно осведомился он.
-- От людей, Геннадий Яковлевич. Ваш сын решил приобрести
мотоцикл, втайне от вас. Но на ваши деньги, как видите.
-- Вовка? Ну... сволоченок! -- Суходеев вдруг захохотал
отрывистым, лающим смехом. Потом махнул рукой, сморщился.--
Весь в мать пошел.
-- Так что, Геннадий Яковлевич? Дело возбуждать будем?
-- Какое дело?
-- Уголовное дело по факту мошенничества против Суходеева
Владимира Геннадиевича.
Суходеев, сообразив, о чем идет речь, решительно отрезал:
-- Считай, мотоцикл я ему подарил. Сорняком растет парень.
Что сам надыбал, то и его. Тут впору на себя заявление писать.
Он осекся и замолчал надолго, отвернувшись в окно.
Дальнейший разговор с Суходеевым ничего существенного к уже
известным фактам не добавил. Алексей положил перед ним на стол
бланк протокола, подал ручку.
-- Прочитайте, и ваша подпись: с моих слов записано верно.
По дороге домой Алексей зашел в магазин взять бутылку
молока и батон на вечер. Но от кассы его грубо завернули. Хлеб,
как оказалось, продавался в городе по карточкам из расчета
четыреста граммов в день на человека, молоко -- по каким-то
рецептам. Чай, масло, сахар он спрашивать не стал, тут все
ясно. Вышел из магазина, неподалеку, запримеченное еще днем,
находилось кафе-стекляшка, отправился туда. но с кафе тоже не
повезло, оно было закрыто с полчаса назад. Алексей потоптался в
раздумьи перед дверью. Оставалось набиться к кому-нибудь в
гости, на ужин. Или пойти в ресторан. Пожалуй, ресторан сейчас
как раз то, что ему нужно.
Алексей расспросил у первого встречного дорогу и, гадая,
какой сюрприз ожидает его на этот раз, Двинулся в указанном
направлении.
В зале, когда он вошел, царил полумрак. Вспыхивали
стробоскопы, грохотала новомодная музыка, обычная для такого
рода мест. Свободных столиков было предостаточно, но Алексей
заметил слева от себя одиноко сидящую девушку, темноволосую, в
чем-то белом, не то светло-кремовом. Перед ней стояла чашка с
кофе и мороженое в металлической штампованной вазочке. Густая
волна волос закрывала большую часть лица, и разобрать, хороша
она собой или дурнушка, было нельзя.
"Порядочные девушки по ресторанам в одиночку не ходят,--
подумал Алексей.-- Ночная бабочка? Здесь?.. А может, у нее
обстоятельства, вроде моих собственных? Или кто-то с минуты на
минуту обещал подойти?.. Почему бы не подойти, скажем, мне?"
-- Простите. У вас не занято?
Она слегка повернула к нему голову. Цветомузыка сверкнула
в ее глазах зеленоватым, кошачьим блеском.
-- Нет.
-- Вы позволите?
Она кивнула, молча, никак не выразив своего отношения к
неожиданному соседству. Кажется, ей было все равно. Алексей
сел.
-- И все же,-- он улыбнулся.-- Я вам не помешал?
-- Вы не можете мне помешать,-- медленно произнесла она,
как будто даже с трудом. Лицо ее по-прежнему было в тени волос,
и выражения Алексей разобрать не мог.
"Наверное, местная дурочка? -- с некоторым сомнением
предположил он.-- Тогда я рискую оказаться в дурацком
