-- А вы на Илистом-то озере бывали? -- спросил дед Аверя. --
Не бывали. -- Вот где рыбы-то. И лещ, и карась, и окунь. Там
ведь и Папашка живет.
Разморенный ухою дед Аверя прилег на травке, скинул с ног
валенки, в которых оказался босиком.
-- Папашка? -- поперхнувшись, переспросил капитан.
-- Папашка, ага,-- подтвердил дед Аверя.-- У него две головы
и тело на подводных крыльях.
-- Две? -- переспросил капитан.-- А мы слыхали -- три.
-- Откуда ж три? Две. Одна -- щучья, другая -- медвежья. Я
его недавно видел, когда клюкву брал. Да недалеко отсюда-то --
от деревни Коровихи три километра.
-- Неужели вы видели Папашку? -- взволновался капитан.
-- Да что ты удивляешься,-- сказал я.-- С такой головкой, как
у нашего деда, не только Папашку -- самого черта повидать
можно.
Дед Аверя засмеялся, толкнул меня пальцем в бок. --
Нравишься ты мне, парень,-- сказал он,-- ей-богу, нравишься.
-- Да и ты мне нравишься,-- улыбнулся я,-- особенно головка
твоя.
-- О-хо-хо! -- смеялся дед.-- Ну чего ты к голове моей
привязался?
-- А чего она летает?
-- Да кто тебе сказал?
-- Я сам видел. А тебе, дед, стыдно врать. Если летает, так и
скажи: летает, мол.
-- О-хо-хо! -- смеялся дед.-- Ладно уж, тебе скажу. Уха мне
ваша понравилась. Но чтоб никому ни слова.
Дед Аверя наклонился ко мне поближе и сказал:
-- Голова-то моя, конечно, летает. Но не шибко далеко --
километров на пятнадцать.
Глава XVI. ДАВАЙ-ДАВАЙ, МАТУШКА!
Бедняга мой друг-капитан-фотограф все-таки надорвался.
-- Ты что говоришь, дед? -- сказал капитан, обиженно протирая
глаза.-- Как так -- летает?
-- По воздуху, парень,-- пояснил дед.-- Но не больно высоко,
сила земного притяжения мешает. А вдаль, пожалуйста, но тоже
недалеко, тело назад тянет.
-- Эх, дед-дед,-- сказал укоризненно капитан,-- старый
человек, а чего мелешь?
-- Чего мне зря молоть? -- усмехнулся дед.-- Вот и друг твой
видал.
Капитан усмехнулся в ответ.
-- Если не врешь,-- сказал он,-- тогда покажи.
-- Чего? -- не понял дед.
-- Покажи, как она летает.
-- Пожалуйста,-- ответил дед,-- хорошим людям могу и
показать.
Дед поднял с земли валенки, которые скинул прежде, сунул в
них ноги.
-- А то без головы замерзнуть могут,-- сказал он,-- когда она
улетит. Ну теперь, ребята, держись! Сейчас пойдем на взлет.
Он вдруг раскинул, как птица, руки, прищурил глазки, а потом
вытаращил их и зарычал как самолет: дррррррррр... Головою же он
завихлял из стороны в сторону, зверски поглядывая то на меня,
то на капитана.
Мы невольно отодвинулись от деда, не зная, чего можно
ожидать при взлете человеческой головы. Голова, впрочем, пока
не взлетела, а только лишь рычала, вертясь.
-- Дррррр... стоп,-- сказал дед и опустил руки,-- чего-то не
летит, застряла.
Тут он вдруг хлопнул себя по затылку и закричал, как на
лошадь:
-- Но-о-о-о... давай-давай! Трогай потихоньку, матушка!
Голова никак не реагировала и крепко сидела на плечах.
Стараясь расшевелить свою голову, дед подтягивал ее за уши
кверху и даже, схватившись одной рукою за нос, другой пинал
себя в затылок, чтоб оторвать голову от тела. Голова упиралась.
-- Вот старый пень! -- хлопнул вдруг дед себя по лбу.-- Да я
же с тормоза не снял!
Он торопливо расстегнул рубашку, выкатил голый живот и,
надавивши себя в пупок, сказал: -- Чик! Чик!
-- Дррррр...-- зарычал он снова и рычал так мощно, что на лбу
его выступил пот.
-- Вот так всегда с нею мучаюсь,-- сказал он наконец.-- Стоит
как вкопанная. Сейчас сделаем так: я буду мотором работать, а
вы кричите: давай-давай! Все вместе-то небось стронем.
И дед зарокотал, раскинув руки, а мы с капитаном -- два
балбеса под сосной -- дружно гаркнули:
-- Давай-давай, матушка!
Но голова сидела на месте. Дед уж рычал так и сяк, то и дело
чикал себя в пупок, но взлета добиться не удавалось.
-- Тьфу! -- плюнул капитан.-- Так и знал, что все это вранье.
-- Напрасно так говоришь, парень,-- сказал дед,-- обижаешь.
Голова старая, поношенная, сразу с места ее не сдвинешь,
приходится попотеть.
-- Да ты дай ей передохнуть,-- сказал я.
-- И то верно,-- согласился дед, вытирая пот со лба,-- пусть
передохнет, а то прямо закружилась.
-- Вранье,-- махнул рукой капитан,-- смесь самолета с
трактором.
-- Ты что ж, не веришь, что ли? -- спросил дед.
-- Конечно, не верю.
-- Мне, Аверьяну? -- и дед ударил кулаком себя в грудь.-- Мне
не веришь? А если взлетит, сапоги даешь?
-- Ну уж нет,-- неожиданно пожадничал капитан.-- Сапоги мне
самому нужны.
-- А лука даешь три головки?
-- Даю.
-- Ну смотри, парень,-- угрожающе сказал дед и так яростно
затряс головой, что она и вправду могла каждую секунду
оторваться.
Бешеными порывами, грубо, как мотоцикл, тряслась голова и
вдруг обернулась носом в сторону спины. Дед еще принажал рычать
-- и медленно закружилась на месте голова. Она вертелась
быстрее, быстрее, мелькал только нос и слышался голос:
-- Давай-давай, матушка!
И, разинувши рты, мы увидели, как Аверьянова голова
отделилась от пиджака и поднялась в воздух над нами.
Приподнявшись метра на два, она перестала кружиться и сказала
сверху капитану:
-- Гони, парень, луку три головки.
Глава XVII. ГЛЫБА РАЗУМА
Ох и нанюхался же я все-таки болотных газов, нанюхался! Но не
знаю, когда именно -- здесь ли, в макарке, или когда-нибудь
раньше, совсем давно.
Только нанюханный может увидать такую несуразную картинку
вроде отрыва головы от пиджака с карманами.
А самая легкая лодка? Она-то откуда взялась? Кому она нужна,
кроме нанюханного? Только нанюханный может построить такую
лодку и плавать на ней, чтоб нанюхиваться и дальше.
И я всегда знал, всегда предчувствовал, что самая легкая
лодка в мире заведет меня неведомо куда. Но только думал, что
это будет когда-нибудь потом, немного позже.
И вот прямо перед нами висела в воздухе Аверьянова голова.
Она чуть шмыгала носом. Она висела легко и просто, и даже
коровы не обратили на взлет ее никакого внимания.
Рядом с безголовым туловом сидели под сосной мы с капитаном.
Зачарованно смотрел капитан на дивное творение природы,
висящее в воздухе. Страх и счастье, восторг и полоумие играли в
его глазах. Как ребенок, он дергал меня за рукав, тыкал пальцем
в воздух.
Я хоть и нанюхался болотных газов, а сидел на месте
спокойно. Не дергался, не кричал. В этой чудовищной сцене,
когда одна голова болтается в воздухе, а другая сходит с ума,
мне была отведена одна роль -- роль Глыбы Разума.
Неторопливо превращался я в эту глыбу. Каменели лоб и
затылок.
-- Ты видишь? -- толкал меня капитан. -- Видишь или нет?
-- Вижу,-- тяжко, как жернов, провернулась в ответ Глыба
Разума. -- Вот ерундовина-то, а?
-- Точнее не скажешь,-- туго сработала Глыба. Обнюхивая
веточки, Летающая Голова поднялась выше, добралась до сосновой
макушки.
-- Далеко-то как видать,-- мечтательно сказала она,-- все
леса видны, все озера. Вот так, бывало, любуюсь, любуюсь,
насмотреться не могу... Постой, кто это там на озере? Ну точно,
Леха Хоботов. Не мою ли сетку проверяет?
-- Вот так дед! -- вскрикивал капитан. -- У него голова как
одуванчик, самая легкая в мире. У нас -- лодка, у него --
голова.
-- А ты еще сапоги жалел,-- хихикал сверху дед Аверя.
-- Бери! -- кричал вверх капитан. -- Бери сапоги вместе с
луком. Хочешь, дадим тебе лаврового листа?
-- А чесноку у вас нету? -- спрашивала Голова, опускаясь
пониже.-- Мне бы чесночку пару зубчиков, но главное -- сапоги.
Потому как валенки текут.
-- Бери! -- орал капитан. -- Спускайся и бери.
-- Ну спасибо, парень,-- сказала Голова.-- Спасибо, удружил.
И тут тело, которое сидело до этого спокойно, вдруг
протянуло капитану руку.
-- Что такое? -- не понял капитан.
-- Спасибо,-- повторила Голова, а тело все протягивало руку,
как видно, для рукопожатия.
Оглянувшись на меня, капитан робко пожал телу руку. Тулово,
однако, на этом не успокоилось. Ткнув меня в бок, оно и мне
сунуло руку, а Голова сверху крикнула:
-- Спасибо и тебе.
Безголовое рукопожатие немного расшевелило Глыбу Разума,
прочистило что-то в каменном мозгу.
-- Сапоги не отдам! -- крякнула Глыба гранитным голосом. --
Луку бери три головки -- и точка. Неизвестно, сколько вас тут с
летающими черепами, сапогов не напасешься.
-- Да нету больше ни у кого! У Лехи Хоботова рука летает, да
и то рядышком, возле деревни.
-- Не знаю, не знаю, но сапоги нам самим нужны.
Голова обиженно чихнула, повернулась к нам затылком, а тело
вдруг зашевелилось. Оно сунуло руку в капитанский рюкзак,
нашарило там пакет с луком и, отобравши три луковицы покрупнее,
сунуло их в карман пиджака. После этого оно подняло руку к небу
и пальцем поманило Голову к себе.
-- Ну чего тебе надо? -- сказала Голова.-- Сиди спокойно. Но
тело изо всех сил махало правой рукой, а левую прижимало к
сердцу, умоляя Голову скорей вернуться назад.
-- Вот так всегда,-- огорченно вздохнула Голова.-- Только
разойдусь -- оно к себе тянет. Ну чего тебе надо, глупое? Дай
погулять-то!
Тело разволновалось. Вскочив на ноги, оно подпрыгнуло, чуть
не ухватив Голову руками. Голова увернулась, прикрикнув:
-- Цыц! На место!
Тело прыгнуло еще раз, но снова промахнулось.
-- Сидеть! -- крикнула Голова, отлетая в сторону, а тулово,
воздев руки к облакам, побежало за ней.
-- Осторожнее! -- кричала Голова.-- Ногу сломишь! Постой!
Тело не унималось. Спотыкаясь и падая, оно бежало вслед за
Летающей Головой.
Голова в конце концов даже развеселилась.
-- Не догонишь! -- кричала она.-- Не поймаешь!
Чуть не плача, тело сделало рывок, каким-то отчаянным козлом
подскочило в воздух, схватило Голову за уши и крепко
нахлобучило на законное место.
Глава XVIII. ГОРЕМЫКИ
Ох, туман, туман. Да что же это за туман в моей-то бедной
голове? Какой уж тут гранит, какая Глыба Разума -- мутный,
полусонный и беспросветный туман. И в тумане этом не моя ли
нанюханная оторвалась от земли голова?
Прав капитан, прав, нанюхались мы болотных газов, дурманящих
болотных трав. Но если я и нанюхался их, то не здесь, не в
макарке, а очень-очень давно, в сороковых годах XX века.
Превратившись снова в единое целое, дед Аверя вернулся к
костру. Он налил из ведра в миску остатки ухи и залпом выпил.
-- Ну ладно,-- сказал он, отдуваясь. -- Луку хоть заработал
на уху.
Дед немного побледнел, видно, устал. Он сел, прислонившись
спиною к сосне, прикрыл глаза.
Капитан-фотограф порылся в рюкзаке, достал пару головок
чесноку, добавил к ним несколько перьев лаврового листа.
Завернув все это в тряпочку, протянул деду.
-- А за сапоги прости,-- сказал капитан.-- У меня-то голова
пока не летает. Куда я в болоте без сапог?
Дед молчал, прикрывши глаза.
-- Да что, обиделся, что ли? -- спросил я.-- Из-за сапог?
-- Не в сапогах дело,-- махнул рукою дед.-- Так чего-то жалко
стало. Летаешь, летаешь, а толку...
-- Так ведь и мы,-- сказал я, обняв деда за плечи.-- Плывем,
плывем, а что толку?
-- Да,-- вздохнул дед,-- горемыки мы.
И капитан-фотограф шумно вздохнул, неожиданно почувствовав
себя горемыкой. Так мы сидели и вздыхали некоторое время, и
особо тяжкие вздохи испускал, как ни странно, капитан. В конце
концов это стало меня раздражать.
-- Ты-то отчего горемыка? -- спросил я.
-- Сам не знаю,-- ответил капитан.-- Тяжело как-то...
-- Вот и я не знаю,-- сказал дед.-- И голова у меня вроде бы
летает, а на душе как-то тяжело.
-- А чего твоя голова делает, когда летает? -- спросил я.--
