-- Сами-то нездешние, что ли? -- спросил Натолий.
-- Из Москвы.
-- То-то я гляжу -- нездешние плывут. Вид у вас, что ли,
такой, нездешний?
-- Вид, наверно,-- согласился я и глянул искоса на капитана.
Ничего, абсолютно ничего здешнего не было в его виде. И взгляд
какой-то нездешний, и вельветовые неуместные брюки. Да и
откуда, скажите на милость, возьмется у здешнего человека такая
тупорылая борода?
А сам-то я, наверно, еще более нездешний, чем капитан. А где
я, собственно, здешний? В Москве, что ли? Вот уж нет, в Москве
я совершенно нездешний, нет-нет, я не москвич, я не тамошний.
Приехал сюда -- и опять нездешний. Тьфу!
-- А с вами кто на лошади ехал? -- спросил я.-- Здешний или
нездешний?
-- Со мной? Со мной никто.
-- Да как же! Двое слезли с лошади.
-- Ах, вон ты чего! -- засмеялся всадник-монтер.-- Так это
здешний. Сын это мой, Пашка. Увязался за мной, а теперь и
побежал куда-то.
-- Не заблудится?
-- По столбам найдет. Я ведь только по столбам езжу.
-- А мы на Багровое озеро пробираемся,-- сказал капитан.
-- Не проплыть,-- сказал Натолий и покачал головой.
-- Да ведь протока есть. По протоке проберемся.
-- Нету протоки,-- сказал Натолий-всадник-монтер.-- Откуда ей
быть?
-- Как же нету протоки? -- сказал капитан-фотограф,
оборачиваясь ко мне.-- Говорили же -- есть протока.
-- Нету, парень, нету протоки, а макарка совсем заросла.
-- Какая макарка?
-- А какая на озеро ведет.
-- А как она выглядит, эта макарка-то?
-- А никак не выглядит,-- сказал Натолий.-- Я ж говорю,
заросла.
Разговор запнулся. Печально и растерянно глядел на меня
капитан, перевел взгляд на всадника и вздрогнул. Тут, между
прочим, и я заметил, что всадник наш усат. Насчет же лысины
пока было неизвестно, мешала монтерская кепочка.
-- А где она, эта макарка, которая к Багровому озеру вела? --
спросил капитан.
-- Там, где мост Коровий,-- ответил Натолий.-- Оттуда шла
макарка к Багровому, а уж из Багрового другая макарка -- к
Илистому. А уж из Илистого в Покойное.
-- Значит, тут не только Багровое? Тут еще Илистое озеро
есть?
-- И Илистое есть, и Покойное, а вот макарок нету. Заросли.
-- У нас лодочка легкая,-- сказал капитан.-- На ней можно
хоть по болоту плавать.
-- Засосет,-- сказал Натолий.-- В черную чарусью попадете --
и засосет. Там, в макарках, чарусьи есть. Ямы черны, бездонны,
засасывающи.
И всадник-монтер печально вздохнул, сокрушенно покачал
головой и снял для чего-то кепочку, обнаружив наконец свою
лысину.
Глава IV. ПАШКА И ПАПАШКА
До Коровьего моста капитан-фотограф пошел берегом, а я повел
"Одуванчик" через озеро. Легко и быстро пересек я середину и
под лесом, на другом берегу, увидел черные сваи, торчащие из
воды. Это и вправду оказался мост, старый, прогнивший, и я
понял, что названье -- Коровий -- к нему вполне подходит.
Скользкие его сваи были непомерно толсты. Они лоснились
масляной торфяною чернотой, лениво выказывая из воды
неповоротливые бока. На мосту лежал толстенький опавший лист.
Подпрыгнув и шлепнувшись в воду, он оказался лягушкой.
Под мостом, между бревен, набилось так много коряг и
обломков, что продираться через этот озерный хлам на
"Одуванчике" не стоило. Лодку надо было перетаскивать. Сразу же
за мостом вела в глубину заболоченного леса узенькая струя
черной воды -- та самая макарка. Было видно, как петляет она
среди таволги и тресты, пропадает неподалеку. Здесь,
поблизости, макарка казалась вполне судоходной, но что делалось
впереди, в серых и белых болотных травах, угадать было
невозможно.
Столбы, которые обколачивал всадник-монтер, перешагивали
через макарку, проносили над нею свои провода. С одной стороны
макарки столбы были обколочены табличками, а с другой -- нет.
Видно, там начинался чужой участок, и монтеры с этого участка
были настроены более философски. Если какой дурак и залезет на
столб -- полагали они,-- пускай его убивает.
Поджидая капитана, я решил половить рыбу. Из тростников
поднялась цапля. Вобравши в грудь свою гордую корабельную
голову, она полетела над макаркой к Багровому озеру.
"Где цапля, там и рыба",-- подумал я и закинул удочку. Тут
же клюнуло, я подсек и вытащил маленького окунька. -- Будет
уха,-- обрадовался я.
Окунька я отпустил, слишком уж он был мал, снова закинул
удочку и снова вытащил того же самого окунька.
Раз за разом закидывал я удочку, а ловил все одного и того
же окунька.
Вставши на колени, я заглянул под мост. В прозрачной воде я
увидел сотни и тысячи окуньков. Они плавали над песчаным дном,
то собираясь в стайки, то рассыпаясь в стороны. Я заметил, что
они разбегаются, как только я шевельнусь. Подниму руку --
рассыпаются, опущу -- опять собираются в стайку. Мне
понравилась эта игра, и так, махая руками, я стоял на коленях и
глядел под мост.
-- Окуней гоняешь? -- послышался голос.
На мосту стоял мальчик лет шести, очень похожий на окунька. В
руке у него была жестяная короткая сабелька, в которой я с
интересом узнал подрезанную табличку "Не влезай -- убьет!". По
табличке я и догадался, что это та самая часть
всадника-монтера, которая в свое время отделилась от лошади.
-- Тебя Пашкой звать?
Окунек моргнул, разглядывая меня. Необычная лодка и мой
нездешний вид сильно его удивили, но расспрашивать, кто я
такой, он не решился. Как-то это некрасиво сразу спрашивать,
кто ты, мол, такой да откуда. И я молчал, потому что сразу
болтать, что я такой-то, плыву туда-то, тоже не очень красиво.
Мы молчали. Пашка-окунек глядел на меня, а я достал трубку,
закурил.
-- Слушай, парень,-- сказал Пашка.-- А как это ты дым из носа
пускаешь?
Я захлебнулся дымом, закашлялся, выпуская из носу немалые
между тем клубы,-- вопрос оказался неожиданным.
-- Само как-то получается,-- ответил я и, набравши дыму,
повторил этот нехитрый номер -- выпускание из носу табачных
струй.
-- Здорово,-- сказал Пашка,-- Змей Горыныч, а?
-- Дело, в общем, простое,-- сказал я, отфыркавшись.-- Беру
дым в рот, а выпускаю через нос. Ты попробуй, набери воздуху в
рот, а выпусти через нос.
Раздувши щеки, Пашка набрал воздуху в рот, сомкнул губы и
напыжился.
-- Ну, теперь валяй, выпускай.
Пашка покраснел, закрутил глазами, подражая мне, но
выпустить через нос ничего не мог. Губы его наконец отомкнулись
-- воздух вылетел наружу.
-- Не выходит,-- сказал он.-- Я чего в рот набираю, ртом и
выпускаю, а уж что в нос, то из носу. У тебя-то, может, нос
неправильный. Можно потрогать?
Растерянно кивнув, я наклонился, и Пашка потрогал мой нос.
-- Все вроде правильно,-- сказал он.-- А теперь ты потрогай,
как у меня нос, правильный ли? Так мы стояли на Коровьем мосту
и трогали друг друга за нос.
-- Как тут насчет рыбы? -- спросил я, отвлекая разговор.
-- Нету рыбы,-- сказал Пашка и махнул рукой.-- А вот щуки
много.
-- А щука -- не рыба?
-- Ты что, парень? Какая же щука рыба? Щука -- это щука. А
вот окунь, подъязок, ляпок -- это рыба. А щука -- не рыба.
Она-то всю рыбу здесь и поела, а теперь щуку Папашка жрет.
-- Какой Папашка?
-- Тот самый, с Илистого озера. Он не только щуками, он
больше лосями питается.
Окуньки, что стояли под мостом, собрались в темный табунок.
Тыкаясь в скользкие сваи, они подымали головы, повиливали
хвостами против течения.
-- А этих-то,-- сказал я, указывая на окуньков,-- Папашка
жрет?
-- Жрет помалу,-- ответил Пашка.-- Но этих-то сколько надо на
три головы.
-- Разве у него три головы?
-- Одна -- щучья, -- сказал Пашка, загибая палец,-- Другая --
медвежья, третья -- человечья. Щучьей-то он рыбу жрет, а
медвежьей -- лосей.
-- А человечьей? -- спросил все-таки я.
-- А человечьей что попало,-- ответил Пашка.-- Мы-то что
попало едим, так и Папашка.
-- А людей он как? -- осторожно спросил я.-- Трогает?
Пашка серьезно посмотрел на меня, печально и значительно
кивнул,-- увы, людей он тоже трогает.
-- И какой же головой?
-- А тремя сразу.
-- А в Багровое озеро он заплывает? -- с легкой тревогой
спросил я.
-- В Багровое ему не пролезть, макарка заросла совсем. Да и
чего ему в Багровом делать? В Багровом ведь бесы хозяева. А
бесов Папашка не жрет, они горькие.
-- Тут есть ведь еще одно озеро,-- сказал я,-- Покойное. А
там-то кто живет?
-- Ты что ж, сам не понимаешь?
-- Не очень.
-- Покойники,-- сказал Пашка. Я слегка растерялся.
Действительно, догадаться, кто живет в Покойном озере, было
нетрудно, но как-то в голову не приходило, что вопрос решается
так просто.
-- Покойники в земле лежат,-- сказал я.-- Чего им в озере
делать?
-- Это тихие в земле. А те, что порезвей, в озере плавают. В
земле скучно лежать.
-- Да, брат,-- сказал я, похлопал Пашку по плечу.-- А мы-то
собирались рыбу ловить. Останемся, пожалуй, без ухи.
-- А ты раков налови,-- сказал Пашка.-- Здесь раков много.
Вечером так и ползают по песочку.
Глава V. РАЧЬЯ НОЧЬ
На высоком берегу вновь среди столбов объявилась фигура
монтера-всадника. Шагов за двадцать до Коровьего моста всадник,
к удивлению, опять раздвоился, и капитан-фотограф спрыгнул на
землю.
-- Ну как уха? -- весело кричал капитан.-- Как рыба? Наловил
на уху?
-- Мелочь.
-- Из мелочи уха наваристей.
Прокатившись на лошади, капитан-фотограф приободрился,
повеселел. Ни о бесах, ни о покойниках он не подозревал,
деловито оглядывался, отыскивая макарку.
[Image]
-- Вот она, макарка,-- сказал всадник-монтер, указывая
пальцем в глубину болота.-- С полкилометра проплывете, а уж как
там -- не знаю.
-- Прорубимся, -- сказал капитан. -- У нас есть топор и
лопатка.
-- Лучше уж серп,-- сказал Натолий.-- Тресту жать.
-- Тресту будем руками выдирать,-- быстро нашелся не имеющий
серпа капитан.
-- Вам виднее, -- согласился всадник-монтер. -- Только
чарусью остерегайтесь, краешком плывите, не лезьте в середку,
засосет. Щепку бросишь -- и ту засасывает.
-- Щепка ей ни к чему,-- сказал Пашка.-- Ей бы теленка.
-- Как это? -- не понял фотограф-капитан, впервые
приглядываясь к Пашке. -- Для чего теленка?
-- Ей живое надо,-- пояснил Пашка.-- Торф-то мертвый, но он
чарусью родит. Она и сама из торфа, только живая. Бывают
здоровые -- быка проглотят. Есть и поменьше, чарусеныши, но
тоже глотают.
-- Какие чарусеныши? -- спросил капитан, оглядываясь на
монтера-всадника. -- Неужели живые?
-- Что-то вы нас совсем запугали,-- сказал я и засмеялся для
капитана.-- То Пашка говорит, в Багровом бесы живут, то --
чарусеныши.
-- Какие еще бесы? -- обеспокоился капитан.-- Где бесы? В
Багровом?
-- Не знаю я,-- сказал Натолий.-- Какие там бесы? Воет что-то
по ночам.
-- Волки, наверно.
-- У волка голос нежный. А тут гнус какой-то. Гнусит, гнусит.
Упираясь коленками в лошадиный добродушный бок, Пашка
вскарабкался на лошадь и как-то хоть и медленно, а быстро
всадник-монтер и Пашка стали уходить от нас, не прощаясь, на
высокий и крутой подымаясь берег.
Отошедши шагов с двадцать, всадник оглянулся и крикнул: --
Чарусью остерегайтесь...
И больше они не оглядывались, по столбам, по столбам
удаляясь от нас, а когда мы вытащили на берег "Одуванчик", ни
всадника-монтера, ни Пашки, ни даже столбов видно не было --
быстро темнело.
-- Бесы, чарусеныши,-- бормотал капитан-фотограф.-- Чепуха,
чушь. Больше он ничего не рассказывал, чего- там еще есть?
-- В Багровом только бесы,-- честно сказал я.-- А вот в
Илистом Папашка живет... трехголовый. Ну а в Покойном озере и
