со дна торфяного.
-- Бесов что-то не видно,-- сказал капитан,-- спят, что ли?
Наверно, днем они спят, только ночью вылезают на промысел.
-- Какой же промысел?
-- Заблудших ловить.
Скоро мы замкнули круг, приблизились к месту, где ловили
окуней.
-- Здесь и макарка,-- сказал капитан.
-- Чуть дальше,-- поправил я.
Мы всматривались в траву, раздвигая ее веслом, но не видели
входа в макарку -- таволга, вех, гориголова. -- Вот дураки,--
сказал капитан,-- не поставили вешку.
-- Вешка -- дело капитанское,-- сказал я,-- капитан отвечает
за корабль и судьбу экипажа.
Фотограф промолчал и стал энергично шарить веслом в траве.
Стрекозы и мотыльки сыпались в воду.
-- Похоже, что это шуточки бесов,-- сказал капитан.
Он поднялся на ноги и теперь не просто шарил, а рубил
лопастью весла траву, ломал хрупкие стебли.
Скоро он искорежил-измял весь берег, входа в макарку,
однако, не обнаружив.
Багровое озеро сомкнуло берега. Бесы легко пропустили нас в
свои владения, но выпускать обратно явно не собирались. Сколько
угодно мы могли плавать по плоскому водяному блину среди вязких
болот. Плавать до ночи, а уж ночью...
[Image]
Легкое отчаяние коснулось моего сердца. Да что же это такое?
Неужто и вправду мы не найдем выхода?
Солнце вдруг потускнело и спряталось, и я окончательно
понял, что Багровое озеро заманило нас и теперь уж не выпустит
добычу из своих зыбких когтей.
-- Озеро похоже по форме на букву "о",-- неожиданно и
неуместно заметил капитан.
-- Скажи что-нибудь более капитанское...
Капитан напрягся.
Он вглядывался в берега и воды.
-- Следов на воде не остается,-- задумчиво, но малокапитански
сказал он.-- И все-таки нам надо найти место, где мы ловили.
Макарка там, рядом.
-- Как его найдешь?
-- Тут вся надежда только на геркулес,-- сказал капитан.--
Там, где мы ловили, я сыпал геркулес. Может, остался на воде
его след?
-- Тьфу!
Геркулес -- этот идиотский плод современности, изуродованный
овес -- всегда раздражал меня. Когда капитан сыпал его в озеро,
мне казалось это глупостью. Геркулес оскорблял потайное,
недоступное озеро и, конечно, бесов.
Каково им было сидеть на дне, обсыпанным капитанским
геркулесом? Оскорбленные и униженные, вот теперь они и
придумали эту штуку -- спрятать макарку, запереть нас на озере.
Взад-вперед плавали мы вдоль берега, и я волей-неволей шарил
глазами по поверхности озера в поисках геркулеса. Но какие
могли быть следы? Все геркулесины давно затонули, разбухли,
ушли на дно.
Так плавали мы, полагаясь на геркулес, вступивший в борьбу с
бесами. Все это напоминало борьбу борьбы с борьбой.
И я вспомнил Клару Курбе, скульптурную группу "Люди в
шляпах", которые так далеко уплыли теперь от нас. Похожее по
форме на букву "о", Багровое озеро все больше превращалось в
нуль, внутри которого мы крутились. А что может быть там,
внутри нуля? Какой нормальный человек согласится быть
заключенным в нуль, окаймленный болотом, с бесами, пожирающими
на дне геркулес?
Стоило ли строить лодку, самую легкую в мире, чтобы приплыть
к нулю?
Тупо и безнадежно глядел я в глубину нуля -- и хоть бы
Папашка-Горбач блеснул со дна золотым глазом.
И вдруг в нулевой воде мелькнула багровая точечка,
светящаяся, как окуневый глаз. Это и была геркулесина,
застрявшая на подводном листике кувшинки.
Глава XII. ОТСУТСТВИЕ МОЛОЧАЯ
Танцуя от найденной геркулесины, мы быстро разыскали макарку
и плыли теперь по ней. Капитан веселился как мог. Он даже
напевал себе под нос, и постепенно под носом его складывался
гимн, восхваляющий геркулес.
-- Хвала тебе, о победивший бесов! -- бормотал капитан.-- Над
ними ты имел немало перевесов...
Подпевать капитану я не стал, но чувствовал благодарность.
Мне бы никогда не пришло в голову искать на воде следы
геркулеса. Впрочем, я сомневался, что бесы так просто отпустят
нас. Оскорбленные геркулесом и хвастовством капитана, они еще
придумают какую-нибудь штуку.
Обратный путь между тем вдруг показался короче. Быстро
доплыли мы до бухты "Ожившего бревна", которое на этот раз
никак не обнаружилось, миновали "Медвежью ловушку". Бесы пока
ничего не придумывали. Они, видно, сидели на дне и соображали.
И я даже подумал, что бесы туго соображают, как вдруг капитан
прервал свою подносную песнь, неловко охнул, затормозил лодку.
"Одуванчик" медленно вплыл в болотное блюдо, затянутое
ряской. За спиной капитана я не видел, что там такое, впереди.
-- Три макарки,-- сказал капитан.
Я не понял капитана. Мне показалось даже, что это шуточка в
его духе. Но это была шуточка в духе бесов.
Перед нами действительно было три макарки. Одна шла по
центру, узкая и заросшая, справа и слева две другие,
попросторнее. Из какой-то мы выплыли рано утром, а тех, других,
сбоку не заметили. Теперь же они видны были ясно -- три
коридорчика в высокой траве.
Такой каверзной глупости мы никак не могли ожидать. В
утреннем сумраке, напуганные бревнами, мы быстро пролетели это
место. Опасаясь чарусенышей, вглядывались в воду и не слишком
изучали берега -- вот и проморгали две макарки.
-- Пожалуй, наша центральная,-- сказал я.
-- Слишком заросшая. Мы бы примяли траву. Наша правая.
-- Направо пойдешь -- богату быть,-- вспомнил я.
-- Богату? -- изумился капитан.-- А налево?
-- Налево -- женату быть. А уж прямо -- сам понимаешь чего.
-- Чего? -- недоверчиво спросил капитан.
-- Убиту быть.
-- Так что, направо, что ли? Пожалуй, прямо. Все богатыри
ходили прямо.
-- Не тянет,-- сказал капитан.-- Не тянет эта макарка.
-- Ладно, двоих не убьют. А одним пожертвовать можно.
Я подогнал лодку ко входу в центральную макарку, капитан
развел веслом траву, и мы вошли в ее воды.
Я сразу понял, что это не наша макарка. Какие-то другие
травы составляли ее стены, другой формы, другого цвета. Все
вроде бы то же самое -- таволга и рогоз, кошачья петрушка,
гори-голова, и все-таки не то. И вдруг я понял, что не вижу
молочая. Утром, когда мы плыли к озеру, я то и дело отмечал
кустики молочая и вспоминал, что молочай называют бесовым
молоком.
-- Не наша это макарка,-- сказал я,-- молочая нету.
-- Уж больно тонкое наблюдение,-- заметил капитан.
Но молочая на берегах не было. Казалось, кто-то выдрал все
кусты молочая, выпил молочаево молоко.
Я всегда любил это растение -- молочай, его скромные
нецветочные цветы, собранные в кузовок, крепкие стебли, текущие
на переломе молоком, которое лизнуть было нельзя -- бесово,-- а
лизнуть хотелось.
Молочай был братом одуванчика, из стеблей которого тоже
брызгало дикое молоко, и это меня поражало -- не только растут,
не только цветут, а еще и молоко дают. И какими-то совсем
странными их родственниками были млечные грибы -- чернухи,
скрипухи. Только вылезли из земли, а уж полны молоком --
горьким, земным, подлесным. Для кого созрело это молоко, кому
его пить?
Я-то разок лизнул дикого молочка, а ничего вроде и не
почувствовал.
С полчаса уже плыли мы по макарке, которая постепенно
становилась шире. Напившись молочаева молока, бесы равнодушно
взирали на наше плаванье, никаких штучек не придумывали -- ни
бревен оживших, ни чарусенышей.
А может, это они и придумали -- больше ничего не
придумывать? Решили сделать макарку бесконечной, чтоб мы плыли
и плыли -- до ночи, до осени и не могли вылезти на берег всю
жизнь, до самой старости.
Да нет, зачем бесам мучить нас так долго. Они могут
разделаться с нами поскорее. Чего тянуть?
-- Ну вот и все,-- сказал капитан.-- Приехали.
Прямо перед нами по всей макарке, как забор, вколочены были в
дно толстые черные сваи, переплетенные еловыми ветками. Это был
обычный рыбацкий закол, поставленный по всем правилам.
Пришибленные, сидели мы в "Одуванчике", неумолимо понимая,
что через эту чертову плотину нам никогда в жизни не
перебраться. Тут мы и услыхали голосок:
-- На уху-то наловили?
Глава XIII. ТРАВЯНАЯ ГОЛОВА
-- На уху-то наловили? -- повторился голосок, и из травы
высунулась лукоподобная головка с влажными торфяными глазками.
Она покачивалась над травой, держалась на ней, как луна порой
держится на лесных верхушках.
Казалось, она и сплетена из засохших болотных трав.
-- Наловили,-- ответил я, взял из лодки Горбача-Окуня и
показал Голове.
-- О! О! О! -- с восхищением покачала головой Голова.
-- А ты, дедушка, как в болоте-то стоишь? -- спросил капитан,
смекнувший, что такая голова может быть приделана только к
немолодому телу.
-- Я-то в валенках,-- ответила Голова.-- А вы-то как?
-- А мы веслаемся,-- с некоторой бодростью заявил капитан,--и
на уху наловили.
Цокая, как белочка, языком. Травяная Голова любовалась
окунем, я же все старался рассмотреть, к чему она приделана. В
густой траве я не видел никакого тела и никаких валенок, и даже
шеи, на которой полагается держаться любой голове, не
наблюдалось.
-- Через закол-то нам не перебраться? -- спрашивал меж тем
капитан.
-- Никак не перебраться,-- отвечала Голова, по-прежнему не
показывая признаков тела.
-- А ты бы, дедушка, разобрал закол.
-- Как же так? -- изумилась Голова, погружаясь испуганно в
траву. -- Как его разбирать? На уху-то ведь надо ловить?
-- Так ведь и нам проплыть надо.
Удрученно мигая глазками, Голова по самую макушку уехала в
траву и вдруг, подпрыгнув, крикнула:
-- А вы лучше назад плывите!
В этих травяных словах была своя железная логика. Меня же
поражало, что не было видно, к чему приделана Травяная Голова.
И вдруг я понял, что она вообще ни к чему не приделана, а
просто так, сама по себе болтается в болотах.
Тревожный пот прошиб меня, я вперил глаза свои в траву под
Головой и на том месте, где полагалось быть телу, видел явные
просветы небесной синевы.
-- Дедушка,-- жалобно сказал капитан.-- Мы назад плыть сил не
имеем.
Нам бы на землю попасть, ушицы наварить.
-- Верно говоришь, парень,-- покачивалась согласно Голова,--
ухи надо наварить. А соль-то у вас есть?
-- И соль, и лаврушка,-- заманивал Голову капитан.-- И лук
репчатый, и перец-горошек.
Размахивая руками и даже причмокивая, капитан соблазнял
Голову ухою, совершенно не замечая, что уха этой Голове ни к
селу ни к городу. Во всяком случае, под головою у Головы не
имелось живота, куда волей-неволей должна в конце концов
поместиться уха.
И все-таки Голова слушала капитана с любопытством и тоже
причмокивала, сощуривала нос. Она явно желала ухи.
-- Окуней у нас пол-лодки,-- размахивал руками капитан.--
Заварим крепкую, тройную, с картошечкой.
Голова дрогнула.
-- Ладно, парень,-- сказала она,-- вы лодку к заколу
привяжите, а сами вылезайте. Я вас до берега доведу.
-- Спасибо, дедушка,-- обрадовался капитан,-- устали в лодке
-- сил нет.
Подгребая и загребывая, капитан подогнал лодку к заколу,
стал привязывать нос к бревну. Оглядываясь на Голову, я
потихоньку дернул его за рукав.
-- Ты чего? -- отмахнулся капитан.
-- Слушай,-- шепнул я,-- тела-то нету.
-- Чего такое?
-- Под Головою тела нету.
-- Ты что -- дурак? -- спросил капитан, вглядываясь в мой
живот.
-- Да под тою Головою, под тою,-- указывал я большим пальцем
через плечо.
-- Под какою?
-- Под дедушкиной.
-- Ты с ума сошел, нанюхался болотных газов,-- прошептал
капитан и, оглянувшись на Голову, добавил: -- Тело есть, только
очень маленькое, в валенках. Складывай окуней в ведро.
Капитан выбрался из лодки на закол, помог вылезти и мне. Во
весь рост поднялся я над болотом -- и голова моя закружилась. Я
