щеку, мы пожали куму руку, кума нацедила всем чаю.
Мы обрадовались было, что Кузя с нами, но быстро поняли, что
радость преждевременная. Рот кумов был намертво замотан
тряпкой, так что чаепитие не могло состояться.
Тут все стали уговаривать кума, чтоб он ослабил узел. После
долгих запирательств и мотаний головой Кузя ослабил путы,
выпустил из тряпки свежерыжие усы и глотнул чаю. Все облегченно
вздохнули.
-- Вы рыбник-то любите есть? -- спросил кум, поворачиваясь к
нам неукушенной щекой.
-- Любим,-- радостно отозвались мы с капитаном.
-- А чай пить?
-- Очень любим,-- ответил капитан,-- Мы из Москвы, а там все
чай пить любят.
-- Я в Москве-то бывал,-- похвастался кум.-- Чай в Москве
пивал.
Я подвинул к себе рыбник и ласково отодрал его верхнюю
корку. Пар лучной и рыбный, который прежде чуть пробивался
сквозь крышку, теперь хлынул в комнату. Огромный карась с
головою и хвостом лежал под коркою абсолютно запеченный.
Отломив от крышки кусок, я ухватился за карасевую голову.
Капитан взъерошил бороду и вцепился в карася с другой
стороны. Широко открывши глаза, глядели кум и кума, как мы
взламываем рыбью голову, как сыплются на стол обсосанные
бронзовые щеки, хрустальные втулочки, винтики, костяные
трапеции, из которых построена карасевая голова.
-- А вы в Вологде-то пивали чай? -- спросил кум.
-- А как же! -- мычал капитан.-- Пивали.
-- А в Архангельском?
-- Пивали.
-- И я тоже! -- крикнул кум и весело ударил ладонью об
стол.-- Значит, мы теперь как родные! А вот я интересуюсь, вы в
Харькове пивали чай?
-- Нет, не пивали,-- признался капитан.
Кум засмеялся потихоньку.
-- А я и в Харькове пивал,-- радостно сообщил он.-- Да вы не
поверите, если скажу, где еще чай пивал.
-- Где же?
-- В Хабаровске! Вот где! Уж там мало кто чай пивал!
-- Это редким человеком надо быть, чтобы в Хабаровске чай
пивать,-- сказал капитан подхалимским голосом.
-- Вот я и есть такой человек! -- счастливо засмеялся кум.
-- Кузьма Макарыч,-- сказал я,-- а вы с Папашкой, случаем, не
пивали чай?
-- Что ты, батюшка! Какой чай с Папашкой? Что ты говоришь?
Кум, показалось мне, немного напугался. И кума, прикрывши
рот кончиком платка, выглянула в окно. Мой неловкий вопрос
заглушил беседу, и некоторое время все молча пили чай.
-- Извиняюсь, Кузьма Макарыч,-- сказал капитан,-- а вы знаете
про Папашку?
-- Что ты, что ты, батюшка. И слушать не хочу. На кой он мне?
-- Странно,-- сказал капитан,-- живете рядом с Илистым
озером, а Папашку не знаете. Вы что ж, на озеро не ходите?
-- Ходить-то ходим, -- стеснительно ответил кум, -- да к воде
не подходим.
Глава XXI. ИЛИСТОЕ ОЗЕРО
"Одуванчик" наш спокойно и быстро плыл по Кондратке, и снова
по берегам взлетали кулики, выдры или ондатры шевелились в
тростниках, над которыми вставало солнце.
Переночевав у кума на сеновале, с восходом отправились мы
дальше и рассчитывали чай утренний пить на берегах Илистого
озера.
[Image]
А восход был необыкновенный, невероятный какой-то восход. И
багровый туман, и бледное солнце, и по-ночному еще темные воды,
и елки остроголовые -- все это смешивалось перед нами и вокруг
нас и лежало слоями, и не понять, в каком слою был "Одуванчик"
-- то уходил он с поверхности реки в туманные струи, то плыл
прямо по еловым верхушкам.
И долго так плыли мы, и, если бы пришлось плыть обратно, я
никогда бы в жизни не узнал этих берегов -- никаких примет,
кроме елок, тумана да солнца, выходящего к нам то справа, то
слева.
Наконец туман немного развеялся, речка вдруг сузилась, вдруг
расширилась, снова сузилась, и тут открылось Илистое озеро.
Оно лежало среди лесов, и с одного его берега возвышался
голый холм, а на другом желтело моховое болото, заросшее мелким
сосняком.
Посреди озера подымался из воды маленький, длиною в пять
шагов, островок. Он зарос травою, среди которой виднелись и
белые цветы. Издали показалось, что это таволга.
-- Подплывем к острову? -- спросил капитан.-- Или туда... на
берег.
-- Давай к острову,-- сказал я,-- а на берег потом.
Дружно и как-то особенно сильно и старательно мы ударили
веслами, и в тот же миг лодка ткнулась носом во что-то твердое.
Послышался странный звук, который я бы назвал "чпок", и сквозь
оболочку лодки выскочил между бамбучин короткий и черный,
острый и злой клык. И сразу же фонтаном брызнула в лодку вода.
Будто подброшенный, вылетел из лодки в небо
капитан-фотограф. Каким-то неловким колесом в болотных сапогах
и с крыльями он ухнул боком в черную воду.
Я вскочил, упал на колени, схватился за клык, сжал вокруг
него оболочку.
Фонтан угас, но вода струилась между пальцев.
Вцепившись рукой в борт, вынырнул капитан-фотограф. Лицо его
было торфяным.
-- Это сучок! -- бормотал он, отплевываясь.-- Держи воду,
держи! Сейчас я выдерну сучок.
Я и так изо всех сил "держал воду", но удержать никак не
мог. Она хлестала между пальцев.
-- Там, в рюкзаке, пластырь! -- кричал капитан.-- Я выдерну
сучок, а ты ищи пластырь.
Одной рукой сдерживая воду, я шарил по рюкзаку, но вместо
пластыря попадались мне малосольные огурцы, которые дал нам на
дорогу кум. Капитан выдернул сучок, и вода хлынула в лодку изо
всех сил.
-- Пластырь, скорее пластырь,-- булькал и хрипел капитан. Он
зажимал снизу дырку ладонью.
Пластырь нашелся наконец, но пластины его слиплись между
собой, и, пока я отдирал их, вода все прибывала. Отодрав одну
пластину, я отдал ее капитану, и он как-то подвел ее к дырке,
налепил.
Я лепил пластырь сверху, изнутри лодки. В воде пластырь
налепился плохо, но все-таки кое-как прицеплялся к мокрой
ткани. Течь понемногу прекратилась.
За какие-то две минуты в "Одуванчик" набралось столько воды,
что я уже промок по пояс. Выхватив из рюкзака котелок, я
стремительно стал отчерпываться.
-- Давай к берегу! -- кричал капитан, плавая вокруг лодки.
Пристроившись к корме, он сильно толкнул "Одуванчик" к
берегу. Я хватался то за весло, то за котелок, берег
приближался, а воды в лодке не убавлялось, она сочилась сквозь
криво налепленный пластырь. Коряга, на которую мы напоролись,
плыла отчего-то за нами. Полузатонувшая, она была сплошной
скользкой гнилью и трухой, только лишь один острый и крепкий
сучок сохранился в ее старом теле.
Нос лодки ткнулся наконец в прибрежную траву,
капитан-фотограф выволокся из воды, и мы сразу подхватили
"Одуванчик" на руки, потащили его подальше от озера, на холм.
На вершине мы остановились, перевернули лодку вверх дном.
-- Где спички? -- бормотал капитан, стаскивая с себя мокрую
рубаху, галлонами выливая воду из сапог.
Спички, конечно, намокли, промокло все, что могло
промокнуть, только фотоаппарат, который капитан таскал с собою,
но так и не открыл до сих пор, остался сухим. Он был засунут в
сверхнепромокаемый мешок.
Каким-то чудом мне удалось извлечь огонь из газовой
зажигалки, и костер в конце концов запылал. На веслах,
воткнутых в землю, развесили мы мокрую одежду, стали
разглядывать пробоину. Она была невелика, размером в пять
копеек, и залепить ее было нетрудно.
-- Это все Папашкины штучки,-- сказал капитан.-- Это он
подсунул корягу. Не хотел, чтоб мы на остров вылезли. Он на
этом острове сам на солнышке греется.
-- Ладно тебе,-- сказал я,-- помалкивай. Пошли за дровами.
В лесу, лежащем за холмом, полно оказалось белых грибов.
Окутанные мхом, осыпанные хвоей, они стояли вдоль по опушке, и
трудно было удержаться -- не сорвать гриба.
Вместе с дровами натаскали мы грибов, и капитан затеял
сварить грибную похлебку.
Пока сушились вещи, пока варилась похлебка, я взял удочку и
спустился вниз, к озеру, к воде.
У подножия холма в заливе я увидел два плота. Они стояли
рядышком под черемухой. Один плот был старый и гнилой, а другой
-- на вид совсем новый, крепкий. Бревна, составляющие его,
скреплены были железными скобами. Ни весла, ни шеста я не
нашел.
Срубил сухую березку, забрался на плот. Я решил доплыть до
островка и половить там.
Березой я попробовал упереться в дно, чтоб оттолкнуть плот,
но дна не достал. Тогда взмахнул березой как веслом и, загребая
то с одного борта, то с другого, медленно поплыл к острову.
Неожиданно начался ветер. Он дул мне навстречу, и скоро я
понял, что стою на месте. Бросил грести, и ветер отогнал меня к
берегу.
-- Ну и ладно,-- сказал капитан.-- Там, на острове, Папашка
тебя живо схапает. Лови с плота.
Я закинул удочку и очень долго глядел на поплавок, который,
чуть покачиваясь, стоял в воде. Рыба не брала.
Перебросив удочку, я случайно зацепился крючком за соседний
плот. Дергая лесу, я старался отцепить крючок, но ничего не
получалось. Примерившись, я прыгнул на середину второго плота.
Ни минуты не раздумывая, плот затонул, и я с головою ушел в
воду.
На редкость колючей, холодной и душной показалась мне вода
Илистого озера. Прежде чем вынырнуть, я на миг приоткрыл в воде
глаза и увидел под светлой поверхностью озера темный провал,
ведущий на дно. Из провала подымалось ржавое облако ила, в
котором поблескивали зеленые угольки.
-- Я уж думал,-- все, тебе конец! -- взволнованно кричал
капитан, подбегая к берегу.-- Папашка за ногу сдернул! Бросай
рыбалку, пойдем лучше похлебки похлебаем!
Похлебка из белых грибов получилась у капитана густой,
наваристой. Серповидные и круглые куски грибов были мягки, как
масло.
-- Как думаешь,-- сказал капитан,-- вправду здесь Папашка
живет?
-- Что ж такого. Есть же в Англии озеро Лох-Несс, в нем,
говорят, живет чудовище.
-- Мне кажется, в нашей стране чудовищ нету.
-- Кто знает.
-- Интересно было б сфотографировать Папашку.
-- Действительно,-- сказал я.-- В чем, собственно, дело?
Почему ты до сих пор ничего не фотографировал? Даже камеру не
достал?
-- А нечего было.
-- Чего нечего?
-- Фотографировать.
-- Вот так раз. А Багровое озеро? А макарка? А Кум Кузя со
щекой? А Летающая Голова?
-- Летающую Голову можно было бы щелкнуть, да ведь никто бы
не поверил, что кадр подлинный. Сказали бы -- монтаж. Потом иди
доказывай. А на Багровом снимать было нечего -- трава да вода.
Не кувшинки же щелкать для девушек.
-- А Кум Кузя?
-- Да кому он нужен со своею щекой? Он бы и сниматься не
стал, такой стеснительный.
-- Странно у тебя получается, везешь с собою камеру, а даже и
не щелкнешь.
-- Будет кадр -- щелкну. А пока кадра нет, чего зря щелкать?
-- Когда же будет этот кадр?
-- Не знаю, но когда-нибудь будет. Его можно ждать хоть всю
жизнь.
Капитан меня озадачил. На мой-то взгляд, нас окружали
десятки и даже сотни кадров. Прямо отсюда, не сходя с места, я
мог бы нащелкать целую пленку -- и лес за озером, и остров, и
наш костер, над которым болтались носки на каких-то невероятно
корявых палках. И носки, и палки, и озеро казались мне
необыкновенными и не виданными никем в мире.
-- И вообще-то,--сказал капитан,--вообще-то зачем
фотографировать? Я хоть и фотограф, но в принципе против
фотографии. Долой вообще эти камеры. Видишь мир -- так и
фотографируй его глазами, щелкай ими, хлопай вовсю. Снимай кадр
и отпечатывай в душе на всю жизнь.
-- Не знаю, -- сказал я. -- По-моему, это какая-то чушь-
фотограф, который не фотографирует. Ну а для меня ты можешь
снять кадр? Сними хоть меня-то у костра.
-- Вот еще,-- сказал капитан.-- Чего тебя снимать? Неохота.
-- Ну а Папашку? Папашку можешь снять для меня?
-- Папашку? Ну что ж, может, это и вправду будет тот кадр --
