Довольные таким уговором, поплыли мы дальше, никак не
ожидая, что удивиться нам придется через десяток минут.
Акимка вынесла лодку на широкий солнечный луг, и мы увидели
на берегу кусты козьей ивы, за ними -- забор и где-то
неподалеку за забором -- крышу, крытую еловой щепой. Меж
кустами козьей ивы бродили козы с козлятами.
Но ни забор, ни крыша, ни козы не удивили и не напугали нас.
На мостках, которые спускались к воде, стоял странный
человек и приманивал нас издали пальцем.
-- Эй! -- покрикивал он.-- Давайте сюда! Я уж вас жду-жду,
никак не дождусь.
-- Только не пугайся,-- шепнул капитан, и я не напугался, не
выпал из лодки, я стал шарить в рюкзаке в поисках малосольного
огурца.
Перед нами на берегу Акимки стоял на мостках художник Орлов.
Глава XXIV. СИЛА МАЛОСОЛЬНЫХ ОГУРЦОВ
Если б не малосольные огурцы, я, наверно, с ума бы сошел. В
кармане рюкзака нащупал я огурец, данный нам кумом Кузей,
вытащил его и откусил с хрустом.
-- Оставь огурчика! -- кричал Орлов, к которому мы неминуемо
приближались. Удивительно, как это он издали разглядел, что я
ем.
Нос лодки уткнулся в песок, я вылез на берег. Мы обнялись,
мешая огурцу. В жизни я и прежде не раз полагался на
малосольные огурцы. В печали и в радости огурец был мне верный
товарищ, помогал найти себя, принять решение. Стоит порой в
минуту колебаний откусить огурца -- и вдруг просветляется взор.
Если есть в голове твоей усталая мысль, если есть на душе
тревога и туман, огурец всегда отведет ее, сгладит, оттянет.
Малосольный огурец оттягивает. Полупрозрачный, пахнущий укропом
и окрепшим летом, совсем немного соли добавляет он в нашу
жизнь, но облегчает душу. О, лекарственный!
Капитан-фотограф выудил из рюкзака еще пару огурцов, сунул
огурчик Орлову, и с минуту мы трое хрумкали, разглядывая друг
друга.
Я молчал, ожидая, когда прочистятся мозги, когда начнет
действовать целебная сила огурца. Но мозги не прочищались, а
вся сила малосольного снадобья ушла на то, чтоб немного меня
успокоить.
Я глядел на Орлова, я глядел на старого друга, узнавая
родное московское лицо. Вот -- нос, вот -- бледный глаз, вот и
орел усов расправляет крылья.
Боже мой! Московское лицо! Откуда оно взялось?
Нет, никак не могло оно, московское лицо, оказаться здесь,
неподалеку от Илистого озера. Оно осталось далеко-далеко, там,
в нормальном мире, и никакой огурец не в силах был объяснить
его появление.
Между тем огурец капитана оказался мощней моего. Засосав
препарат вместе с хвостом, капитан хлопнул Орлова по плечу.
-- Орлов,-- удивленно сказал он,-- ей-богу, это Орлов!
-- Конечно, Орлов, -- сказал Орлов. -- А кто же еще? Конечно,
это я -- Орлов.
-- А откуда ты взялся?
-- Из Москвы, откуда же еще... Решил вас догнать.
-- Да как же так? -- продолжал капитан.-- Как же это "нас
догнать"? Догнать-то ведь нас невозможно.
-- Почему это невозможно? -- хмыкнул Орлов.-- На автобусе я
доехал до Керосинова, ну а уж оттуда до Коровихи пешком...
-- Автобус,-- повторил капитан и потер лоб, мучительно
вспоминая, что означает это слово.-- Непонятно,-- сказал он,
обернувшись ко мне.-- Автобус...
Я молчал, цепляясь за огурец. Никакой автобус на свете не
мог привезти сюда Орлова, и все-таки Орлов стоял передо мной и
говорил:
-- Чего ж тут непонятного? В Керосинове все знают, что два
каких-то типа по болотам лазят. Я и пошел в Коровиху, а Кузьма
Макарыч сказал, что вы поплыли на Илистое. Тогда я и решил вас
перехватить, и Кузьма Макарыч привел меня сюда, к шурину
своему. Это ведь дом его шурина, Шуры. И Орлов махнул рукой в
сторону крыши за забором. Все вроде было просто. Орлов сам
помогал огурцу, прочищал нам мозги, которые отчего-то
отказывались прочищаться.
Капитан достал еще огурец и принялся обдумывать эту
простоту. По огурцу капитанскому складывалось, что всего этого
быть не могло, слишком уж просто и подозрительно. Но чего уж
такого подозрительного? Вот стоит Орлов, чистый и ясный, старый
друг, смотрит на меня с печалью. Он явно не понимает, почему я
не прыгаю от радости, не обнимаю его, не хлопаю по плечам.
-- Решил нас догнать,-- задумчиво сказал капитан.-- Ты решил
нас догнать. А зачем?
-- Что зачем?
-- Зачем тебе нас догонять? Сидел бы себе в Москве.
Орлов слегка нахмурился.
-- Я догонял не тебя,-- сказал он капитану.-- А его.
-- Догнал ты нас обоих,-- сказал капитан, решительно откусив
огурца.
-- Так что объясни -- зачем?
-- Погодите, ребята,-- сказал я,-- давайте присядем. Орлов,
дорогой мой, как я рад тебя видеть! Ведь ты мне сегодня снился!
Как же это ты нас догнал?!
Я обнял Орлова, усадил его на травку, сам присел рядом.
-- Ты понимаешь,-- объяснил я Орлову.-- Мы тут в таких местах
побывали, такого понавидались, что немного... устали... не
обращай внимания. Ты-то на автобусе, а мы-то -- по болотам...
Да присядь ты, капитан, посиди, успокойся.
-- Пускай объяснит, зачем нас догонял,-- жестковато повторил
капитан.
-- Ты понимаешь,-- сказал Орлов и положил руку мне на
плечо,-- трудно объяснить, зачем догонял. Просто душа за тебя
болела. Лодку мы строили вместе, а поплыл ты один. Нехорошо,
что я бросил тебя. Вот я и решил догнать. Нельзя так в жизни
бросать друг друга. Должны уж как-то вместе. Вместе строили --
вместе надо плыть. Понимаешь?
-- Ну конечно,-- сказал я,-- конечно, понимаю.
-- А я не понимаю,-- сказал капитан.
Он по-прежнему стоял в стороне, не желая подсаживаться к нам.
-- Садись,-- протянул я ему руку,-- чего ты не понимаешь?
-- Не понимаю, как он мог нас догонять. Ведь он знает, что в
лодку влезает только два человека. А нас уже двое.
-- А ведь правда,-- вспомнил я,-- в лодку влезает только два
человека. Как же теперь быть?
-- Вдвоем и поплывем,-- сказал Орлов и хлопнул меня по плечу.
-- А капитана куда девать?
-- А он пускай домой едет, автобусы ходят через день.
Поплавал, и хватит.
Совершенно посеревший капитан, прищурившись, смотрел то на
меня, то на Орлова.
-- Да ты не обижайся,-- сказал ему Орлов,-- ты меня просто на
время заменил. Мне ведь тоже охота поплавать. А мы и бамбук
вместе доставали, и лодку вдвоем строили. Понимаешь?
-- Понимаю,-- сказал капитан,-- прекрасно понимаю, что все
это Папашкины штучки. Вначале хотел нас подошвой раздавить, а
теперь вон что придумал -- Орлова нам подсунул, чтоб мы дальше
плыть не могли. Но только ни черта из этого не выйдет. С лодки
я не слезу.
-- Что ты говоришь? -- сказал Орлов. -- Какой подошвой? Какой
Папашка?
-- Тот самый Папашка, двухголовый. А тебе, дураку, надо было
в Москве думать. А то вдруг явился, покататься на лодочке ему
захотелось. На автобусе катайся!
-- Что ты кричишь? -- сказал Орлов.-- Не тебе решать, кому
плыть. Ты к лодке никакого отношения не имеешь. Настоящий
капитан он,-- и Орлов указал на меня пальцем,-- ему и решать.
Понурившись, сидел я на траве. Смотреть не хотелось ни на
Орлова, ни на капитана.
"И вправду,-- думал я,-- все это похоже на Папашкины штучки.
Надо же, такой сюрприз -- Орлов на берегах Акимки!"
-- Что ж ты молчишь? -- сказал Орлов.-- Или не рад, что я
появился? А помнишь, как мы лазили в подвал за бамбуком?
-- Помню, конечно, помню. И очень рад, что ты появился.
Только настоящий капитан у нас -- фотограф. Он капитан, а я --
матрос. Ему и решать.
-- Я уже решил,-- твердо сказал капитан,-- мы плывем дальше,
а Орлов, если хочет, может идти за нами по берегу.
-- По этим-то болотам,-- сказал я,-- разве он пролезет?
-- Пролезет,-- сказал капитан,-- с Папашкиной помощью.
Широко открыв глаза, смотрел на меня Орлов. Обняв колени,
сидел он, сгорбленный и жалкий, и в спине его торчал нож,
всаженный мною. Он-то мучился, он-то переживал, он-то рвался
догнать друга -- и догнал, а получилось, что он никому не
нужен, в лодку его не берут, и какой-то капитан-фотограф
запросто решает судьбу нашей дружбы.
-- И вообще ты мне не нравишься,-- сказал капитан,
подозрительно оглядывая Орлова.-- Я тебя как-то не вижу.
Странно, что ты тут появился.
-- Чего же странного?
-- Очень странно,-- повторил капитан и остановился,
потоптался на этих словах, поставил знак особенного
препинания.-- Очень и очень странно, что ты не расспрашиваешь
про Папашку. Ты раньше слыхал о нем? Или вы знакомы? А может
быть, это он тебя и подослал?
-- Кто такой Папашка? -- сказал Орлов, ошеломляясь.-- Не знаю
никакого Папашку.
-- Что-то вроде дракона,--пояснил я.--Двухголовый. Живет
здесь, неподалеку, в Илистом озере.
-- Вы его видели?
-- Чувствовали,-- четко выговорил капитан.-- А хребет
видели... И сало он мое сожрал,-- неожиданно добавил капитан
укоризненным тоном.
-- Сала я вам привез...-- сказал Орлов,-- но теперь не знаю,
что мне и делать... Это... Дело в том, что... Короче... Не
знаю, как и сказать... Вместе со мной приехала эта... ну...
Клара Курбе.
Глава XXV. ШУРШУРИН ДОМ
Самый пупырчатый, самый укропистый малосольный огурец помочь
мне теперь решительно не мог. Выход к морю, всю жизнь я искал
выход к морю, мечтал о корабле и построил лодку и вот наконец
уплыл, распрощался. Нет, я не забыл оставленных людей, но
все-таки ушел от них надолго, а может, и навсегда. Ведь никогда
не знаешь, вернешься ли туда, откуда отплывал. И в душе я
всегда прощаюсь навеки, на всякий случай.
А тут -- выход к морю, самая легкая лодка, и уже нанюхался
болотных газов, и оторвался, оторвался, и вдруг опять -- Орлов,
да и не только Орлов, там где-то и Клара.
Значит, я не оторвался, значит, надо еще шевелить, бить
веслом?
-- А граммофон ты с собой не привез? -- спросил капитан.
-- Не привез,-- краснея, ответил Орлов.-- Я и Клару брать не
хотел, но она напросилась.
-- Странно,-- сказал капитан-фотограф, неприязненно качая
головой.-- В лодке только два места. Ты приехал сам, да еще и
Клару с собой приволок.
-- Я думал, как-нибудь обойдется. Покатаем ее в лодке, и
поедет домой.
Эти сбивчивые и какие-то детские объяснения Орлова ничего,
конечно, не объясняли. И слова "покатать Клару" звучали дико и
неестественно. Мы тут мучаемся в болотах, тонем и мокнем,
преодолеваем, а они приехали "покататься"! Черт знает что!
-- Слушай, Орлов,-- сказал капитан,-- говори прямо. Зачем
приехал сам? Зачем привез Клару? У вас с Кларой, может быть,
это... как это называется...-- И капитан повернулся ко мне в
поисках нужного слова.
-- Чувство...
-- Вот именно... Может, между вами -- чувство?
-- Ты что, с ума сошел! -- воскликнул Орлов.-- Просто
покататься просила. Какое чувство!
Орлов покраснел и насупился. Я же вдруг вспомнил ромбическую
коробку, с которой явилась Клара, когда провожала нас. Вспомнил
и розу, которой не коснулся. А почему я, собственно, не
притронулся к розе? Роза-то, похоже, была для меня. И тут вдруг
у меня неожиданно гукнуло сердце. Боже мой! Роза!
Неужто для меня была?
-- Никакого чувства! -- повторил Орлов.-- Напросилась
покататься!
-- Катайтесь в парке культуры,-- сказал капитан,-- а мы
плывем дальше.
И капитан, не прощаясь с Орловым, шагнул к лодке. Опираясь
на весло, перекинул он ногу через борт, уселся на свое место.
Волей-неволей и я потянулся за ним. Орлов потрясенно молчал.
-- Садись,-- приказал мне капитан, и я сел в лодку, взял
весло.
-- Что же это вы делаете? -- сказал вслед Орлов.-- Зайдите
хоть в дом.
Там уж все собрались, ждут вас обедать.
-- Нечего нам там делать,-- сказал капитан.-- А Кузьме
