Макарычу поклон передай.
Решительно взмахнув веслом, капитан двинул "Одуванчик". Мы
отошли от берега.
-- Неловко как-то,-- потихоньку сказал я капитану.-- Все-таки
ждут нас. Зайдем хоть на полчаса.
-- Не тянет,-- сказал капитан,-- нельзя нам туда заходить.
Опасно.
-- Да ничего страшного,-- сказал я,-- подумаешь -- Клара.
Наплевать. Зайдем. Орлова жалко.
-- Это не Орлов,-- прошептал капитан.-- Это подделка.
-- Господь с тобой, что ты говоришь? Опомнись. Какая
подделка? Самый натуральный Орлов.
-- Не верю,-- сказал капитан.-- Орлов сюда никак не может
добраться. Это все вранье.
-- Ладно тебе, успокойся. Надо все-таки вернуться. Хоть на
полчаса.
-- Ну смотри,-- сказал капитан, разворачивая лодку.-- Мое
дело предупредить. Эй,-- крикнул он Орлову,-- погоди, мы
возвращаемся!
Нос "Одуванчика" снова уткнулся в берег рядом с мостками, мы
вылезли и как-то порознь -- впереди капитан-фотограф, за ним
Орлов, сзади я -- пошли через поле к дому шурина Шуры. Дом этот
был стар и кособок. Нижние венцы его прогнили, осели глубоко в
землю, крыша от этого задралась острым горбом.
Над крыльцом, над окнами дома -- повсюду были натянуты
какие-то шпагаты и веревочки, на которых сушились белые грибы и
черные окуни. Весь дом был завешан сухою рыбой и грибами, а в
палисаднике перед домом бушевали свирепые заросли крыжовника и
малины.
Шуршащие под ветром сухие чешуистые окуни, шелестящие грибы,
скрипящие ступени -- весь дом был пронизан тихими шорохами, и
названье "шуршурин" очень подходило к нему.
Капитан поднялся на крыльцо и вошел в дом, за ним -- Орлов.
Я замешкался на пороге, снимая сапоги. Босиком прошелся я по
гусиной травке, короткой и мягкой, которой заросла лужайка у
крыльца. В дом идти не хотелось.
Умылся под рукомойником и, выставив к солнцу лицо, решил
обсохнуть, как-то не хотелось пока идти в дом. Сзади послышался
шорох.
-- Добрый день.
Я оглянулся.
Из полисадничка, из какой-то земляничной калиточки в заборе
вышла Клара Курбе.
В сарафане, украшенном голубыми цветочками, босиком, с
распущенными до плеч волосами. В руках она держала блюдо,
наполненное и смородиной, и малиной, и крыжовником. Удивительно
еще, что в блюде не оказалось огурца.
-- Привет,-- ответил я.
-- С приездом... только должен сразу сказать, что в лодку мы
вас взять никак не можем... места мало. Мы, знаете, дальше
поплывем, а уж вы...
Клара поставила тарелку на ступеньку, подошла ко мне поближе
и вдруг поцеловала меня в губы.
-- О боже! -- бормотал я, вырываясь.
-- С приездом, с приездом...
Глава XXVI. НОГА В КРАПИВЕ
Кум Кузя сиял.
Щека его, укушенная, почти вошла в свои берега, и тряпочку
розовую кум с головы снял, оставил только шапку-треух. Одно ухо
треуха торчало к потолку, другое прикрывало все-таки укушенную
щеку.
-- Вот и свиделись! -- вскрикивал кум, обнимая меня, тиская
капитана.-- Будто не расставались!
Шурин Шура, человек с виду маленький и невзрачный, с
красными слезящимися глазками, сидящий за столом без рубахи и
босиком, качал головой, разглядывая нас, и повторял вслед за
кумом:
-- Вот и свиделись?
Из погреба и из чуланов шурин вымел на стол, очевидно, все
огурчики и сметану, выставил квасу жбан, рыбник щучьей длины
занимал полстола, а рядом с ним стояла глубокая глиняная миска.
Там, в этой маске, в коричневатой утомленной сметане плавали
целенькие беленькие грибки.
Поближе к миске пристроились Орлов и Клара, напротив
присоседились к рыбнику и мы с капитаном. Сбоку от капитана
сидели рядышком кум Кузя и шурин Шура, а справа от меня
некоторый человек Леха Хоботов, тот самый, у которого -- по
рассказам деда Авери-летала рука.
Волей-неволей косым глазом поглядывал я на Лехины руки.
Правая пока спокойно лежала на колене, а левая нервничала. То
совалась она к рыбнику, то к грибочкам, но тут же убиралась
назад, не решаясь притронуться ни к тому, ни к другому. Как
видно, она ждала сигнала. И сигнал не заставил себя ждать.
-- Дядя Кузя,-- сказал шурин,-- все собрались. Можно
начинать?
Кум ласково оглядел всех, улыбнулся и сказал радостно: --
Налетай!
И тут же руки Лехины вспорхнули с колен, закружили над
столом, как две корявые птицы. То одним, то другим коготком
схватывали они сальца, баранки, пельменчика и прямо с лету
совали это в рот птенцу, на которого никак не был похож носатый
Леха Хоботов.
Вслед за Лехиными и другие руки залетали над столом, как
чайки над причалом.
Орлиные лапы капитана пали на рыбник, взломали хрустящую
корку, из которой высунулась злая щучья голова.
В общем хоре летающих рук я не замечал рук Клары. Девушка
Клара Курбе как-то терялась за столом и руки свои прятала под
скатертью. Зато уж орловские длани парили вокруг Клары и
пикировали каждую секунду на ее тарелку, с голубиной ловкостью
подкладывая то грибок, то луковку.
-- Скушай сальца с горчичкой,-- ворковал Орлов, и Клара
благодарно улыбалась. Давясь горчичными слезами, жевала сало.
Орлов, однако, не унимался. Следующим заходом он тащил ей
без разбора и пельмень, и сотовый мед. Клара, к удивлению,
глотала все это как тарантул.
Пришибленно следил я за ними. Напрасно капитан соблазнял
меня щучьей головкой, я чуть притронулся к ней. Дикий,
неуместный, несуразный Кларин поцелуй все еще висел у меня на
губах. Ни сало с горчицей, ни рыбник, ни грибы, ни питье кваса
не помогали -- поцелуй никак не отваливался. Он прирос к моим
губам, как гриб-трутовик к березе.
[Image]
Правая Лехина рука, не дослушав Шуру, внезапно и быстро
отделилась от тела.
Она пролетела над столом и, обогнув самовар, с ходу хлопнула
шурина по зубам.
Охнув, шурин грохнулся на пол, а рука, описав в воздухе
дугу, как австралийский бумеранг, вернулась к хозяину и, грубо
говоря, присобачилась к телу. В наступившей тишине послышался
голос кума:
[Image]
-- Я извиняюсь, а вы в Архангельском пивали чай?
Между тем руки над столом стали летать помедленней, зато
языки подразвязались. Первым подразвязался язык шурина Шуры.
-- Вы -- художники, люди ученые,-- говорил шурин.-- А мы тут
живем в глуши -- люди неученые. Но и у нас есть памятник
культуры.
-- Что за памятник? -- спросил Орлов.
-- Да там,-- сказал шурин,-- там вон, у нас за сараем, в
крапиве памятник культуры валяется. Очень интересный памятник.
-- Знаешь что, Шура,-- неожиданно сказал Кумкузя,-- помолчал
бы ты лучше.
-- Почему? -- удивился шурин.
-- Потому что неприлично за столом про памятники
рассказывать.
-- Да? А я и не знал,-- сказал шурин.-- Ладно, не буду.
-- Нет-нет, расскажите,-- сказал Орлов.-- Это интересно.
-- Я извиняюсь, -- сказал кум, -- а вы в Вологде пивали чай?
-- Пивал,-- ответил Орлов. -- А в Архангельском?
-- Чего в Архангельском?
-- Пивали чай?
-- Да что вы мне про чай! Расскажите, что за памятник в
крапиве.
-- Нога! -- послышался вдруг резкий голос с другого конца
стола. Это открыл рот Леха Хоботов.
-- Нога? -- удивился Орлов.-- Какая нога?
-- Нога в крапиве,-- повторил Леха и высосал бокал квасу.
-- Эх, Леха, Леха,-- укоризненно покачал головой кум,-- как
неловко -- про ногу за столом. Некультурный ты.
-- Балабол,-- подтвердил шурин Шура.
-- Какая нога? -- приставал Орлов.-- Объясните толком.
-- Памятник культуры -- нога,-- досадливо пояснил кум.--
Мужская каменная нога. Валяется в крапиве. В доисторические
времена она была приделана к каменному телу. А ты, Леха, не
очень культурный -- про ногу за столом!
-- Балабол,-- снова подтвердил шурин.
-- Кто сказал, что я балабол? -- тяжко проговорил Леха
Хоботов.
-- Это я сказал, Леха, потому что некультурно за столом про
ногу говорить.
-- А кто начал про памятник культуры?
-- Я и начал, Леха. Но ведь я не сказал про ногу, потому что
дядя Кузя сказал, что это некультурно, а про ногу сказал ты, и
тогда я сказал, что ты балабол... но я не...
Довести свою мысль до конца шурин не успел.
Глава XXVII. ЩУЧЬЯ ГОЛОВА
Ответить на вопрос кума Орлов пока не мог. Зрелище полета
Лехиной руки потрясло его. Орлов окаменел не хуже той ноги, что
валялась в крапиве. Да и все общество как-то притихло и вращало
глазами. Главное, неясно было, как и на что надо реагировать:
на полет или на удар по зубам?
Пожалуй, реагировать приходилось на полет. Удары-то мы
видывали и от нелетающих рук, а вот полеты наблюдали нечасто.
Шурин между тем довольно весело привскочил с пола и, потирая
челюсть, замахал на Леху укоризненно пальцем.
-- А ты, Леха,-- сказал он.-- Ты, Леха, не только балабол. Ты
еще и забияка.
Орлов зашевелился.
-- Это что же такое? -- обиженно почему-то сказал он.-- Это
рука, что ли, летала?
-- Да нет,-- сказал кум,-- это так, ничего особенного.
-- Как же ничего особенного? Ведь если в Москве рассказать,
что тут руки летают, знаете, что будет?
-- Что?
-- Ну я не знаю, но что-то будет!
-- А ничего и не будет.
-- Да ведь она же летает!
-- Пускай летает,-- сказал кум.-- А я вот интересуюсь, вы в
Харькове пивали чай?
-- В Харькове я пивала,-- неожиданно открыла рот Клара
Курбе.-- Чай был индийский со слоном, а к чаю варенье
клубничное. А вот насчет полета отдельных частей тела я и
прежде слыхала, но наблюдаю впервые. Интересно, как вы этого
достигаете?
Обмакнув вареник в сметану, Леха улыбнулся.
-- Тренировка,-- сказал он.
Между тем капитан мой фотограф на полет Лехиной руки
вниманья не обратил. Так и сяк обсасывал он щучьи плавники,
запивал квасом, заедал коркою рыбного пирога.
Я тоже особо не взволновался. Куда больше тревожил меня
непонятный, все еще висящий на губах Кларин поцелуй.
"Рука летающая ладно,-- думал я,-- пускай летает, а вот
поцелуй -- странный фрукт".
Где-то в самой глубине души зрела у меня мысль, что не худо
бы этот фрукт повторить. Думая о поцелуе, я все-таки отметил
про себя, что рука Лехина отрывалась вместе с рукавом пиджака,
а потом рукав как бы пришился.
Это было забавно.
-- Странно, очень странно,-- сказал Орлов, удивленно
оглядывая нас с капитаном.-- Все восхищаются, что у человека
летает рука, а эти -- ноль внимания. Капитан оторвался от
блюда, поднял к Орлову глаза. И тут я заметил, что не только
Орлов, но все общество, собравшееся за столом, удивленно
разглядывает нас. Дескать, как же так -- у человека летает
рука, а эти не замечают, будто стрекоза пролетела.
И даже шурин смотрит обиженно. Похоже, он больше обижался на
нас, чем на Леху, от которого получил по зубам. И я понял, что
шурин нарочно "подставился", подыграл Лехе, чтоб тот показал,
на что способна его рука.
-- А чего тут восхищаться,-- сказал капитан,-- она ведь не
только летает, она еще по зубам бьет... Если б она собирала
цветочки.
-- По зубам это я так, для примера,-- сказал Леха,-- можно и
цветочки.
И он крутанул рукой, примериваясь к форточке. -- Да ладно,
верю,-- сказал капитан, но Леха уже сделал бровями какое-то
метательное движение, и рука шмыгнула по воздуху к окну, через
форточку улизнула на улицу.
Все замерли. И даже шурин перестал жевать. Неудобно все-таки
есть пельмени, когда чья-то часть тела покинула общий стол.
Несколько минут все напряженно молчали. Наконец послышался стук
в дверь.
-- Войдите! -- крикнул шурин.
Дверь распахнулась, и рука Лехина ворвалась в дом, зажав в
кулаке ромашку. Галантно изогнувшись в воздухе, она поднесла
цветок девушке.
-- Спасибо,-- сказала Клара Курбе и тут же вплела ромашку в
волосы.
Все дружно зааплодировали. С ромашкой в каштановых волосах
